Домой

Поэтому, думала Си, она и сбежала с подонком. Не будь она такой темной, выросшей в никчемном недогородишке, где не было ничего, кроме работ по дому да церковной школы, она такой бы глупости не сделала. И под надзором, под надзором, под надзором у всех взрослых, с восхода до заката, и в подчинении не только у Леноры, но у каждого взрослого в городе. Поди-ка сюда, девочка, тебя никто не учил шить? Да, мэм. Тогда почему у тебя так подол висит? Да, мэм. То есть нет, мэм. Ты что, помадой накрасилась? Нет, мэм. А чем тогда? Вишни, мэм, то есть ежевика. Ягоды ела. Ври больше. Вытри губы. Слезай с дерева, слышишь? Завяжи туфли, положи свою куклу тряпичную, возьми щетку, не сиди нога на ногу, ступай прополи сад, стой прямо, не смей огрызаться. Когда ей и другим девочкам исполнилось четырнадцать и они стали поговаривать о мальчиках, Си была избавлена от всяких приставаний из-за старшего брата, Фрэнка. Ребята знали, что она не про них. Вот почему, когда Фрэнк и двое его лучших друзей ушли в армию, она, как говорила Ленора, польстилась на первого же, кто носил брюки вместо комбинезона.

Звали его Принсипл, но он называл себя Принцем. Приехал из Атланты в гости к тете, смазливый парень, блестящие туфли на тонкой подошве. На девушек произвел впечатление его городской выговор и то, что они сочли искушенностью и богатым жизненным опытом. На Си — больше всех.

Теперь, поливая плечи водой, она в сотый раз удивлялась, почему не спросила хотя бы у тети его, с какой стати понесло его в эту глухомань, вместо того чтобы перезимовать в большом злом городе. Но она была беззащитна — ее будто носило в пространстве, где обитал прежде брат. Вот что значит иметь рядом с собой умного, твердого брата, который опекает тебя и защищает, — у самой ум взрослеет медленнее, думала она. Кроме того, Принц любил себя так беззаветно, что невозможно было усомниться в его убежденности. Так что если он говорил, что она красивая, она ему верила. Если говорил, что в четырнадцать лет она женщина, она ему верила. И если он сказал, что она нужна ему как жена, то на это ответила Ленора: «Не раньше, чем ты станешь законной». Что значит «законной», непонятно. У Исидры даже не было свидетельства о рождении, а до администрации округа — сто миль. Поэтому позвали его преподобие Олсопа, он их благословил, вписал их имена в громадную книгу, и они отправились домой к её родителям. Фрэнк ушел в армию, поэтому спали на его кровати, где и произошло большое дело, о котором предупреждали люди, иногда посмеиваясь. Оказалось, не столько больно, сколько скучно. Си думала, что потом будет лучше. «Лучше» — оказалось просто больше, и притом что количество увеличилось, приятным в этом была только краткость.

Такой работы, которую мог допустить до себя Принц, в Лотусе и окрестностях не было, поэтому он увез жену в Атланту. Си предвкушала блестящую жизнь в большом городе, и там, полюбовавшись несколько недель на то, как течет вода при одном повороте крана, на внутренность уборной без мух, на уличные фонари, которые светят дольше солнца и красивы, как светлячки, на то, как женщины в туфлях с высокими каблуками и в роскошных шляпах по два, а то и по три раза на дню рысят в церковь и обратно, и ошалев от красоты платья, купленного для нее Принцем, она узнала, что Принц женился на ней из-за машины.

Ленора купила подержанный универсал у Шеперда, домовладельца, и, поскольку Салем не умел водить, отдала свой старый «форд» Лютеру и Иде — с предупреждением, что они вернут его, если сломается универсал. Несколько раз Лютер давал Принцу «форд» для поездок на почту в Джеффри за письмами от Фрэнка или к нему, оттуда или туда, где располагалась его часть, — сначала в Кентукки, потом в Корее. Однажды, когда у Иды обострилась астма, он съездил в город за лекарством для горла. Принц получил доступ к машине, и это всех устраивало: он смыл с неё вековую дорожную пыль, заменил свечи и масло и никогда не сажал в нее мальчишек, которые просили прокатиться. Поэтому Лютер легко согласился, чтобы молодые поехали на ней в Атланту, — они обещали вернуть ее через несколько недель.

Не вернули.

Теперь она была совсем одна, сидела воскресным днем в цинковой ванне, спасаясь от жары, которая считается еще весенней в Джорджии, а Принц колесил по Калифорнии ли, по Нью-Йорку, бог весть, нажимая тонкой подошвой на педаль газа. Когда Принц предоставил ее самой себе, Си сняла комнату подешевле на тихой улочке — комнату с кухонными удобствами и оцинкованной ванной. С ней подружилась Тельма, жившая в большой квартире наверху, и, соединяя дружбу с грубоватыми наставлениями, пристроила судомойкой в мясном ресторанчике Бобби.

— Нет глупее дуры, чем деревенская дура. Ехала бы домой к родственникам.

Без машины? — Господи, думала Си. Ленора уже грозила, что велит ее арестовать. Когда умерла Ида, Си ехала хоронить ее на машине. Бобби позволил повару отвезти ее. Хоть и жалкие были похороны — самодельный сосновый гроб, никаких цветов, только две веточки жимолости, сорванные ею, — горше всего была брань и обвинения Леноры. Воровка, дура, бесстыжая, шерифу надо было про тебя сказать. Си вернулась в город и поклялась больше никогда не возвращаться. Слово сдержала, даже когда папа через месяц умер от удара.

Исидра согласилась с Тельмой насчет своей глупости, но больше всего на свете ей хотелось поговорить с братом. Она писала ему про погоду и сплетни Лотуса. Околичности. Но знала, что, если бы могла увидеться с ним, рассказать ему, он не смеялся бы над ней, не ругался, не осуждал бы. Он, как всегда, защитил бы ее в тяжелой ситуации. Как в тот раз, когда он, Майк, Стафф и еще ребята играли на поле в софтбол. Она сидела поблизости, прислонясь к ореху. Смотреть на игру ей было скучно. Изредка она поглядывала на ребят, а занята была сковыриванием вишнево-красного лака с ногтей, чтобы не увидела Ленора и не отчитала сопливую за то, что бесстыдство свое всем показывает. Она услышала крики ребят: «Эй, ты куда? Ты чего?» — подняла голову и увидела, что он уходит со своего места. Он уходил медленно, с битой в руке, и скрылся за деревьями. Пошел в обход, как потом выяснилось. Вдруг он оказался позади ее дерева и два раза ударил битой между ног мужчину, стоявшего у нее за спиной, — она его даже не заметила. Майк с другими ребятами прибежали посмотреть на то, чего она не видела. Потом все убежали без оглядки — Фрэнк тащил ее за руку. У нее были вопросы: «Что случилось? Кто он такой?» Ребята не отвечали. Только ругались вполголоса. Через несколько часов Фрэнк объяснил. Он не здешний, прятался за деревом, кино ей показывал. Какое кино? — приставала Си, и, когда он объяснил, какое, на нее напала дрожь. Фрэнк положил ей руку на макушку, а другую на затылок. Его пальцы, как бальзам, остановили зябкую дрожь. Она всегда слушалась его советов: распознавала ядовитые ягоды, кричала, попав в змеиное место, узнала медицинскую пользу паутины. Его наставления были конкретными, предостережения — ясными.

Но насчет крыс он ее не предупреждал.

Четыре деревенские ласточки собрались на лужайке за окном. Вежливо держась на равных расстояниях друг от дружки, они искали и поклевывали что-то между стеблей сухой травы. Потом, словно по команде, взлетели на пекан. Обернувшись полотенцем, Си подошла к окну и подняла его до того места, где была прорвана сетка. Тишина вползла ужом, потом загудела, тяжесть ее была ощутительней шума. Тишина была такая же, как дома в Лотусе в конце дня и вечером, когда они с братом думали, чем бы заняться или о чем поговорить. Родители работали по шестнадцать часов, их почти не бывало. И ребята придумывали приключения или обследовали окрестности. Часто сидели у речки, прислонясь к магнолии, в которую ударила молния, — вершина ее сгорела, и остались только две громадные ветви, раскинутые как руки. Фрэнк, даже когда был с друзьями, Майком и Стаффом, позволял ей таскаться с ними. Четверка была дружная, такой бы семье быть. Она помнила, как неприветливо встречали ее с братом в доме бабки — если только они не нужны были для каких-то работ. С Салемом тоже было неинтересно — он обо всем молчал, кроме еды. Единственным его увлечением, кроме еды, была игра в карты или шахматы с другими стариками. А родители так изматывались за день работы, что ласка их была, как бритва — острая, короткая и узкая. Ленора была злой ведьмой. Фрэнк и Си, как заброшенные Гензель и Гретель, взявшись за руки, мыкались в молчании и пытались вообразить свое будущее.