Чингисхан

Стимулируемый несметным богатством, средневековый ислам жаждал познания мира и вдохновил на изыскания блестящих ученых. Бумага сменила папирус, процветали книжные лавки, библиотеки украшали дома богатых людей. Арабский был языком божественного откровения, все благоговели перед написанным словом, и каллиграфия стала искусством выше живописи. Это не был мир фундаменталистов-интравертов, поскольку средневековый ислам, уверенный в своем превосходстве, отличался стремлением к новому, любознательностью и поразительной терпимостью. Арабы обращались к грекам в поиске научных и религиозных знаний, переводили многих греческих классиков. В этой богатейшей амальгаме находили себе место многие языки и вероучения — персидский, санскрит, сирийский языки; христианство, иудаизм и зороастризм.

Полным цветом расцветали искусство и наука. Урбанизированные образованные люди покровительствовали поэтам, историки прославляли достижения ислама, архитек оры строили мечети с куполами, на сотни лет опередив купола итальянского Ренессанса. Украшенные штукатуркой и фресками дворцы создали орнаментальный стиль, которому следовали во всех исламских странах. Арабские цифры, производные от индийских, являлись, как много позже обнаружила Европа, гораздо более мощным математическим инструментом, чем те, которыми располагали предшествующие системы. Несмотря на то что арабские алхимики не расставались с убеждением, что золото можно получить путем преобразования металлов, их скрупулезные поиски «философского камня», который поможет добиться этого, перебросили мост между алхимией (алъ-кемийя,»трансмутация») и современной химией. Мусульмане-путешественники писали очерки о Китае, Европе и значительной части Африки. Европейские языки, обогащенные переводами с арабского на латынь, все еще отдают дань достижениям арабской науки: зеро (от сифр,»пустой») и алгебра (аль — джебр,»сведение в единое целое»), названия звезд, вроде Бетельгейза (от байтр алъ-джавза,»дом близнецов») и Альтаир («летающий»), зенит, надир, азимут.

Величайшим центром исламской культуры стал Багдад. Раскинувшийся на берегах Тигра, он был спланирован как совершенный круг, образованный тройным валом, охраняемым 360 сторожевыми башнями. Круглый город, как его называли, скоро стал магнитом, притягивавшим купцов, ученых и художников из таких далей, как Испания и Северная Индия, и вырастал в самую большую метрополию в мире, соперничая с Константинополем, — по размерам он равнялся Парижу конца X I X века — и аккумулируя соответствующие богатства. В багдадских торговых складах можно было найти фарфор из Китая, мускус и слоновую кость из Африки, пряности и жемчуг из Малайи, славянских рабов, воск и меха.

Четыре столетия древние персидские города-оазисы Самарканд, Бухара, Мерв и Гургандж, восточные аванпосты ислама, были достойными двойниками Багдада. Вспоминая своего персидского предка VIII века, Самана Худара, Саманиды создали свой собственный вид ислама, продвинулись на восток в Афганистан, не давали арабам продвинуться туда и сдерживали новую угрозу с востока — тюркские племена, с вожделением посматривавшие на богатства исламского мира.

Все эти четыре города, расположенные на реках, питаемых ледниками Памира, утекающих в пески пустыни Кызыл-кум, существовали за счет сложной системы каналов и подземных водоводов (канат), все были окружены мощными стенами для защиты от врагов и наступающих песков и дав но служили надежными бастионами Хорасана и Трансоксиании. Все они торговыми узами связывали восток и запад. Упакованные в лед дыни отправлялись в Багдад. Бумага из Самарканда, изготовленная по китайской технологии, пользовалась спросом по всему мусульманскому миру и вскоре появится на Северных Пиренеях. Караваны величиной с не большую армию — по 5000 человек и 3000 лошадей и верблюдов — сновали между ними и Восточной Европой, перевозя шелк, медную посуду и драгоценности в обмен на меха, янтарь и овечьи шкуры. Из Китая доставляли фарфор и специи в обмен на лошадей и стекло.

Бухара с населением 300 000 человек почти сравнялась с самим Багдадом. Ее ученые и поэты, писавшие и на арабском, и на персидском, превратили ее в нарицательный эпитет «Свод ислама на Востоке». Ее царская библиотека насчитывала 45 тысяч рукописей, имела целую анфиладу комнат, отведенных книгам по отдельным дисциплинам. По словам составителя антологий XI века Аль-Таалаби, Бухара была «блистательной святыней империи, местом встречи самых уникальных умов столетия». Возможно, величайшим из этих великих умов был философ и врач Ибн Сина (980-1937), известный в Европе по испанской версии его имени Авиценна, родившийся неподалеку от места, где сейчас стоял Чингис. Он написал более 200 работ, самая знаменитая из них «Каноны медицины», будучи переведена на латынь, на целых пять веков стала в Европе главным учебником по медицине.

И над всем этим блистательным миром нависла угроза уничтожения, когда сюда докатилась последняя волна ми грации тюркских племен на запад, продолжавшаяся не одно столетие. Но исламская цивилизация вынесла их натиск, так как, осев на этих землях, тюрки приняли ислам суннитского толка заодно с мусульманскими именами и титулами. По этому, когда в 999 году тюрки вошли в Бухару, все обошлось без кровопролития, и Саманидов с позором изгнали. Мавзолей Исмаила Самани, жемчужина архитектуры начала X века, был почти погребен под движущимися песками (вот по чему Чингис не увидел его, вот почему гости Бухары могут теперь восхищаться его узорчатой, под стать ручной вышивке, кирпичной кладкой). В начале XIII века Хорезм, со своими бездарными правителями, унаследовал эти религиозные, художественные и культурные традиции, о которых Чингис знал очень мало, а также богатство, о котором он был уже на слышан.

Джувайни описывает последующие события весьма и весьма подробно. Чингис стоял рядом с одним из шедевров средневековой исламской архитектуры — минаретом Кальян, который построил 80 лет назад честолюбивый тюрк Арслан-хан. Это было — и есть — настоящее чудо, не только из-за своей высоты, почти 50 метров, но и потому, что это одно из немногих зданий, сохранившихся после бесчисленных землетрясений в регионе. Как сегодня рассказывают туристам гиды, архитектор Арслана, мастер Барко, по собственному опыту знал, что нужно делать. Его фундамент был выполнен в форме перевернутой пирамиды и уходил на 10 метров в глубину и был выполнен из строительного раствора: смеси извести, гипса, верблюжьего молока и яичного белка. Он оставил свой странный, но надежно проверенный цемент на три года твердеть, затем добавил слой камыша и на этом зубе, покрытом противоударным слоем, поставил здание, которое в течение 700 лет оставалось самым высоким в Центральной Азии. Его двенадцать поясков-перевязок из обожженного кирпича по-прежнему кружевной арабской вязью прославляют имя Барко. Местные жители называют минарет Башней смерти, потому что, как рассказывал мой гид Сергей, пока мы карабкались по ста пяти слабо различимым и пыльным ступенькам, с самого верха башни сбрасывали преступников.

Рядом с башней находился величественный вход во внутренний двор, имевший длину 120 метров и окруженный многосводчатой колоннадой. Это был дворец? — задал через переводчика вопрос Чингис, как утверждает одна из версий событий. Нет, ответили ему, это дом Бога, Пятничная мечеть. Он слез с коня, вошел во двор, поднялся на несколько ступе ней, ведших к кафедре, и…

А может быть, все было сложнее. По словам служителя, приткнувшегося у замызганного коврика внутри прохода во двор, произошло следующее. Чингис еще раз взглянул на минарет…

— Башня смерти? — подсказал я, со знающим видом посмотрев на Сергея.

— Башня смерти! — Служитель отрицательно помахал рукой. — Никакой Башни смерти тут не было! Это святое место. Казнили всегда на Регистане. Есть одна легенда про вдову, которой сосед предложил выйти за него замуж. Когда она от казалась, сказав, что останется верной своему мужу, он обвинил ее в проституции и добился, чтобы ее сбросили с башни, но ее платье раздулось как парашют, и она осталась жива, и это доказало, что она была невиновна, нет-нет, какая там Башня смерти!