Руфь

— Вы видели его в лицо, сэр? — спросила Руфь.

— Нет, но по спине человека и всему его tout ensemble[6] можно определить его положение в свете.

— У него очень странное лицо и такое красивое! — заметила Руфь.

Но эта тема уже прискучила мистеру Беллингаму, и он не поддержал разговора.

ГЛАВА VI

Над Руфью сгущаются тучи

На следующий день погода стояла восхитительная, то было истинное венчание неба с землей. Все постояльцы покинули гостиницу, чтобы насладиться свежей красотой природы. Руфь и не знала, что каждый раз, отправляясь на прогулку и возвращаясь обратно, она привлекала к себе общее внимание. Она никогда не глядела в сторону окон и дверей, у которых стояли зеваки, рассматривая ее и делая замечания насчет ее положения и внешности.

— Очень миленькая, — сказал один джентльмен, вставая из-за завтрака, чтобы поглядеть на Руфь в ту минуту, когда она возвращалась с утренней прогулки. — Ей, должно быть, не более шестнадцати. Какой у нее скромный и невинный вид в белом платье.

Жена его, занятая в эту минуту сыном, ответила, не видя скромных манер молодой девушки, прошедшей мимо с опущенной головой:

— Странно, что сюда пускают таких. Подумать только, приходится жить под одной крышей с развратом! Отойди, мой друг, не следует обращать на нее внимания.

Муж вернулся к столу, почувствовав запах яичницы с ветчиной и подчиняясь приказанию жены. Предоставлю читателю самому решать, что больше повлияло на его повиновение — обоняние или слух.

— Ну, Гарри, беги теперь посмотри, готовы ли няня и маленькая сестренка гулять с тобой. Не стоит терять времени в такое великолепное утро.

Мистер Беллингам еще не сошел вниз, и Руфь решила погулять еще с полчаса. Любуясь чудными видами, открывавшимися в промежутках между холодными каменными домами, она оказалась возле лавочки. В это мгновение из нее вышла няня с девочкой на руках. За ними показался маленький мальчик. Девочка сидела на руках няни с истинно королевским достоинством. Щечки ее, свежие, мягкие, пухленькие, были просто соблазнительны. Руфь, которая всегда любила детей, подошла поворковать и поиграть с ребенком. Разыгравшись, она хотела уже поцеловать девочку, когда маленький Гарри, лицо которого краснело все больше и больше с того момента, как Руфь начала играть, поднял правую ручонку и со всего размаху ударил девушку по лицу.

— Ох, стыд какой, сударь! — вскричала нянька, схватив его за руки. — Как вы смеете бить леди, которая так добра к Сисси?

— Это не леди! — вскричал мальчик в сердцах. — Это гадкая, скверная девчонка, так мама сказала. И я не дам ей целовать нашу Сисси!

Нянька покраснела в свою очередь. Она поняла, что мальчик повторял слова, услышанные от взрослых, но невозможно было объяснить это, глядя в глаза изящной молодой леди.

— Детям иногда приходят на ум такие глупости, мэм, — сказала она наконец, стараясь извиниться перед Руфью, которая стояла бледная и безмолвная, пораженная совершенно новой для нее мыслью.

— Нет, это не глупость, это правда, няня. Ты сама это говорила. Убирайся прочь, скверная женщина! — крикнул мальчик, обращаясь с детской горячностью к Руфи.

К истинному облегчению няни, Руфь пошла прочь. Она шла смиренно, с опущенной головой, тихими, нетвердыми шагами. Обернувшись, она увидела кроткое грустное лицо горбатого джентльмена, сидевшего у открытого окна над лавочкой. Он казался еще серьезнее и печальнее, и взгляд его, встретившийся с ее глазами, выражал глубокое горе.

Осужденная таким образом молодостью и старостью, Руфь вернулась домой. Мистер Беллингам ожидал ее в гостиной. Вместе с солнечной погодой к нему вернулось и хорошее расположение духа. Он весело болтал, не слушая ответов. Заваривая чай, Руфь старалась успокоить сердце, тревожно бившееся от новых мыслей, внушенных ей утренним происшествием. К счастью, от нее требовались только односложные ответы. Но и эти ответы Руфь произносила таким печальным, грустным тоном, что поразила мистера Беллингама и возбудила в нем удивление и неудовольствие. Ему стало досадно, что настроение Руфи так плохо гармонирует с его собственным.

— Руфь, что с тобой случилось сегодня? Право, ты хоть кого взбесишь. Вчера, когда все было так мрачно, когда я и сам, как ты заметила, был не в духе, ты всем восторгалась. А сегодня, когда все веселятся, ты словно убитая. Право, тебе бы не мешало поучиться общению с людьми.

Слезы покатились по щекам Руфи, но она промолчала. Она не могла подобрать слов и объяснить, что только теперь начала понимать, какая репутация будет за ней тянуться. Ей казалось, что утреннее приключение так же огорчит мистера Беллингама, как огорчило ее, и она боялась упасть в его глазах, если он узнает, какое мнение составили о ней другие. К тому же великодушно ли будет говорить о страдании, причиной которого был не кто иной, как он сам? «К чему портить ему настроение? — подумала она. — Постараюсь лучше развеселиться. Нечего так много думать о себе. Если я могу сделать его счастливым, то не стоит обращать внимания на то, что обо мне говорят».

И она изо всех сил старалась быть такой же веселой и живой, как он. Однако по временам самообладание оставляло ее, возникали сомнения, и Руфь не могла играть роль той веселой, обворожительной собеседницы, какой мистер Беллингам находил ее поначалу.

Они отправились погулять и пошли по тропинке, которая вела к лесу по склону холма. Было очень приятно находиться под сенью деревьев. Сперва роща казалась совершенно обыкновенной, но скоро Руфь и мистер Беллингам подошли к тропинке, которая круто спускалась, уступы холма образовывали что-то вроде ступенек. Молодые люди шли сперва спокойно, потом принялись перескакивать со ступеньки на ступеньку и наконец просто сбежали вниз, в долину. Здесь царствовал зеленый полумрак. Был тихий полдень, птички отдыхали где-то в тени. Руфь и мистер Беллингам прошли немного вперед и очутились у круглого пруда, оттененного деревьями, верхушки которых находились за несколько минут до этого внизу, под ними. Пруд оказался совсем мелководным, и нигде не было видно удобного подхода к воде. На берегу неподвижно стояла цапля, однако, завидев нежданных гостей, она взмахнула крыльями, медленно поднялась и полетела над зелеными вершинами в самое небо: снизу казалось, будто деревья касаются белых облаков, облегавших землю. На мелководье по краям пруда росла вереника, но деревья бросали такую густую тень на пруд, что цветов было почти не разглядеть. В самой середине пруда отражалось ясное синее небо, за которым словно скрывалась мрачная пустота.

— Ах, здесь растут водяные лилии! — воскликнула Руфь, указывая на противоположную сторону. — Я пойду нарву их себе.

— Нет, я сам тебе их нарву, тут около пруда грязно. Сядь, Руфь, смотри, какая великолепная трава.

Он пошел за цветами, а она ждала его возвращения. Вернувшись, мистер Беллингам, не говоря ни слова, снял с нее шляпку и стал украшать цветами ее волосы. Руфь не шевелилась, пока он трудился над ее венком, и с любовью глядела ему в лицо, тихая и спокойная.

Она видела, что это его забавляет. Мистер Беллингам потешался, как ребенок новой игрушкой, и Руфь с радостью забывала обо всем, кроме его удовольствия. Окончив, он сказал:

— Готово, Руфь! Ну-ка, посмотри на себя в пруд. Иди сюда, здесь не грязно!

Она повиновалась и увидела, как была хороша. На миг Руфь ощутила удовольствие, которое возбуждает вид всего прекрасного, нисколько не относя его к себе. Она знала, что была хороша, но это казалось ей чем-то отвлеченным, чуждым. Чувствовать, думать, любить — вот в чем состояла для нее жизнь.

В этой зеленой лощине они почувствовали себя совершенно счастливыми. Мистер Беллингам ценил в Руфи только ее красоту, а Руфь была действительно прекрасна. Только одно это качество признавал он в ней и гордился им. Девушка стояла в своем белом платье, резко выделяясь на фоне зеленых деревьев, окружавших ее. Разрумянившееся лицо напоминало июньскую розу, большие тяжелые белые цветы спускались по обеим сторонам ее очаровательной головки, темные волосы были слегка растрепаны, но этот беспорядок, казалось, придавал ей особую грацию. Она нравилась ему своей миловидностью больше, чем усилиями понравиться.

6

Целому (фр.).