За гранью долга

«Не торопись! Ты начнешь понимать его позже… — в голове прозвучала фраза, сказанная мне Кузнечиком года полтора назад. Когда я делал первые шаги для его освоения. — Это комплекс для Утерса-мужчины. А ты еще подросток…»

Добив «второго противника» ударом воображаемого левого клинка в горло, я скользнул в исходное положение, и, постояв в неподвижности несколько долгих-предолгих секунд, вдруг набрал в легкие воздуха и, не заботясь о том, что подумают обо мне домашние, заорал:

— Я — МУЖЧИНА!!!

Глава 2

Фиола Церин

— Благовоспитанной девушке из хорошей семьи не пристало трястись в седле, как какому-нибудь мужлану! — заметив взгляд, каким Фиола проводила пронесшегося мимо кареты всадника, раздраженно процедила ее мать, баронесса Церин. И несколько раз картинно дернула веером, словно отгоняя от себя запах лошадиного пота.

Возражать ей было бесполезно: мнение леди Олионы всегда являлось истиной в последней инстанции и обсуждению не подлежало. Однако отказывать себе в желании подразнить мать Фиола не захотела. И покосилась в угол, где в большом деревянном сундуке валялись грязные тряпки, в которые уже превратились две смены роскошных дорожных платьев.

— Да! Кареты иногда переворачиваются! — взбеленилась баронесса, заметив ее красноречивый взгляд. — Однако это не значит, что ты должна скакать на лошади, раздвинув ноги и подпрыгивая!

«Ненавижу тряску. Ненавижу биться головой о стенки экипажа и тем более вываливаться из него в грязь! — в который раз за четыре дня подумала Фиола. — А еще терпеть не могу скрип несмазанных осей, перешептывания выездных лакеев и слова, которыми кучер то и дело обзывает ни в чем не повинных лошадей. Лучше подпрыгивать на коне, чем восседать на этом, продавленном еще нашими предками, сиденье, и тупо пялиться друг на друга…»

— Какая-то неделя пути, и мы окажемся в столице. А там — двор! Вся элита нашего королевства! Там сам его величество король Вильфорд, его сыновья и куча завидных женихов. Доберемся до Арнорда, и ты мигом забудешь и эту дорогу, и лужу, в которую ты влетела, и этот надоевший скрип осей. А когда тебе сделают первый комплимент, ты, надеюсь, догадаешься сказать своей матери спасибо… — На лице баронессы появилось мечтательное выражение. И тут же пропало: показывать свои настоящие чувства леди Олиона не любила. За десять лет жизни без мужа образ главы рода настолько прочно въелся в ее лицо, что воспоминания о детстве, когда мама была нежной и доброй, иногда казалось Фиоле сном. — А потом я выдам тебя замуж и наконец смогу пожить для себя…

«Интересно, а для кого она живет последние лет восемь? — глядя в окно, подумала девушка. — И как ее „жизнь для себя“ будет отличаться от той, которой она живет обычно?»

— Ты меня опять не слушаешь? — нахмурилась баронесса, и в этот момент где-то позади кареты раздался звук глухого удара. И практически одновременно с ним — страшный хрип…

— Разбойники… — выдохнула мать, сорвалась с места, сдернула Фиолу с сиденья на пол и накрыла ее своим телом.

— Больно! — ударившись головой об угол сундука, вскрикнула девушка.

— Заткнись и моли Господа, чтобы десятник Вангерр и его люди успели организовать оборону! — прошипела леди Олиона.

— Вроде бы уже бьются… — прислушиваясь к лязгу стали и диким выкрикам воинов, перепугано пробормотала Фиола. — Вон он, орет как резаный…

— Не орет, а командует… — выдохнула баронесса. И, уперевшись руками в спину дочери, слегка приподнялась. Так, чтобы выглянуть наружу… — О Боже! Сколько их там…

Согнутая в три погибели, Фиола видела только заляпанный дорожной грязью пол кареты и свои перепачканные ладони, но услышав воинственные вопли солдат, отрывистые команды десятника, пытающегося заставить своих подчиненных организовать хоть какое-то подобие строя, чьи-то крики боли и удары железа о железо, она почувствовала, что трясется как в лихорадке. Вспомнив досужие рассказы служанок своей матери о судьбах тех женщин, которые попадали в лапы таким вот разбойникам, девушка изо всех сил сжала кулачки, зажмурилась и принялась молиться Пресветлой Деве…

Словно в ответ на первые же слова ее молитвы снаружи раздался дикий рев десятника Вангерра:

— Череп! Ты что, не видишь, что дерево убрали?! Гони!!!

В ту же секунду карета страшно дернулась: услышав приказ командира отряда сопровождения, кучер грязно выругался, несколько раз щелкнул плетью, и лошади, подстегиваемые обжигающими кожу ударами, с места взяли в галоп. Экипаж, несущийся следом, мотало так, что Фиола несколько раз здорово приложилась головой о сундук с грязными дорожными платьями и чуть не расплакалась от боли.

— Если мы сейчас перевернемся, то я точно сломаю себе шею… — пробормотала девушка, пытаясь отодвинуться от него подальше.

— А если нас догонят, то сломанная шея покажется тебе лучшим выходом из ситуации… — в унисон ей ответила леди Олиона. И, перестав прижимать дочь к полу, снова выглянула в окно. — Экипаж с пожитками остался там… А еще — Моника и Айсанна… Дьявол! С нами что, только кучер?

— А лакеи? — удивилась Фиола. И, сообразив, что ей ничто не мешает сесть, кое-как встала с коленей.

— С этой стороны никого нет… — баронесса Церин вдруг зашипела от боли и, упав на свое сиденье, ощупала подбородок, разбитый о косяк двери.

— У вас идет кровь, маменька… — очередной раз с размаху шарахнувшись о стенку кареты, девушка кое-как вытащила из-за обшлага рукава платок. Но протянуть его матери не успела: озверевшая баронесса развернулась лицом к маленькому окошечку за своей спиной и, тоже не удержав равновесие, вцепилась в занавеску:

— Череп! А выбирать дорогу поровнее нельзя?

— Т-трудно, в-ваше с-сиятельство! П-понесли, п-проклятые! С-сейчас п-постараюсь п-придержать!!!

…Останавливаться на ночь на постоялом дворе первой попавшейся на пути деревеньки баронесса не захотела. Поэтому изможденные безумной скачкой лошади тащили карету лишних два часа. До небольшого городка под названием Заречье. И у его ворот еле переставляли ноги от усталости. Десятник городской стражи, принимая въездную пошлину, заметив их состояние, даже укоризненно покачал головой:

— Вашему кучеру надо всыпать плетей, ваше сиятельство! Совсем скотину загнал, недоумок…

Вместо ответа леди Олиона презрительно скривила губы и, уронив в его ладонь шесть серебряных монет, демонстративно задвинула занавески…

«Я сама решаю, кого и когда наказывать… — перевела ее красноречивое молчание Фиола. — А ты занимайся тем, что умеешь лучше всего… И не умничай…»

— Чтобы добраться до лучшего в городе постоялого двора, надо проехать по центральной улице до городской тюрьмы, а потом свернуть направо… — не дождавшись ответа на свое замечание, негромко сказал воин. Видимо, надеясь получить лишнюю серебряную монету. Однако добавлять что-либо сверх пошлины баронесса не собиралась, так как останавливалась в Заречье уже не первый раз. И не хуже стражника знала о том, где именно располагается постоялый двор. Поэтому, поморщившись, она требовательно постучала по стенке кареты.

— Да, баронесса! Сию минуту! — мгновенно отозвался Череп. И тут же, щелкнув кнутом, заорал: — Ну-ка, дохлятины, шевелите костями!

…Постоялый двор «Четыре комнаты» ничем не отличался от тех трех, в которых Фиоле уже приходилось ночевать. Первый этаж здоровенного трехэтажного здания занимала таверна. Второй и третий — жилые комнаты, к которым вела такая же, как и везде, жутко скрипучая лестница. Коридор, по которому их вел хозяин, смотрелся тоже не очень — обшарпанные стены, исцарапанный пол, страшно закопченный потолок. Кроме этого, на нервы действовал еще и тошнотворный запах прогорклого масла и гари, пропитавший всё и вся. А когда Фиола увидела тесную комнату, в которой кроме кровати стоял только огромный сундук для пожитков, и потом услышала, что «удобства располагаются между кузницей и конюшней», у нее окончательно испортилось настроение. По сравнению с любой постройкой их родового замка постоялый двор показался бы сараем. Однако, судя по гордому виду хозяина, стоявшего у дверей в их «покои», лучше этого заведения в городке не было…