Расколотое небо

В конце недели были закончены наладочные работы, и Геннадий вместе с инженером Черным несколько раз опробовал подъем и спуск макетов. Тренажер действовал надежно.

— На таком тренажере, старик, медведя перехвату научить можно! — разглагольствовал Кочкин, вылезая из кабины. — Все ясно и понятно. Главное — как в реальном полете, дальность меняется. Поднял макет размером побольше — сблизился, значит, цель виднее. Поздравляю, старик! В тебе что-то от инженера-конструктора есть.

Николай пожал Геннадию руку и непроизвольно вытянулся — из подъехавшего газика вышли генерал Кремнев, Горегляд, Северин и Брызгалин. Стоявшие возле самолета летчики и техники приложили руки к околышам фуражек. Кремнев поздоровался с каждым, задержал руку Геннадия.

— Показывайте свое творение, товарищ Васеев. Говорят, вы сконструировали чудо века. — Он взглянул на Северина и улыбнулся.

— Садитесь, товарищ генерал, в кабину, — предложил Геннадий и поднялся на стремянку.

Кремнев удобно уселся в катапультном кресле, осмотрел кабину, включил прицел и наклонился к экрану. Вращая ручку антенны, отыскал цель, отрегулировал яркость и, как только Васеев поднял большой макет, без особого труда произвел захват, а вслед за ним и учебное уничтожение цели.

— Отличный тренажер! Пять баллов! — одобрительно сказал Кремнев. — Молодому пилоту все будет ясно и понятно после двух-трех тренировок. — Генерал вылез из кабины и пожал руку Васееву. — Замечательно! Может, ошибаюсь? Попросим заместителя по летной подготовке проверить.

Брызгалин степенно сел в кабину, включил прицел, дважды произвел обнаружения и захваты, подолгу выдерживая аппаратуру на максимальном режиме работы. Тренажер действовал безотказно. Брызгалин выключил электропитание и сошел на землю.

— Ну как? — поинтересовался Кремнев.

— В общем-то работает. Но обнаружение и захват производится в упрощенных условиях, товарищ генерал. Все очень статично. В полете другая обстановка, — сказал Брызгалин.

— Тренаж происходит действительно несколько статично, в одном из вариантов перехвата, — пояснил Геннадий. — Но на самом сложном этапе.

— А почему вы отказались от применения вертолета?

— Хлопотно, товарищ командир, — ответил Горегляд. — Ресурсом вертолета мы ограничены, а здесь, — он показал рукой в сторону мачт и подвешенного макета, — почти никаких затрат: ни моторесурса, ни топлива, и экипаж лишний раз не поднимаем в воздух.

— А мачты, макеты, лебедка?

— Неликвиды у шефов стоят недорого.

— Хорошо. А что, если во время оперирования, — Кремнев постучал по коку прицела, — помехи ввести?

— Мы с майором Черным уже думали, товарищ генерал. — Геннадий бросил взгляд на старшего инженера полка. — Он дал задание разработать имитатор помех.

— И отлично! — Кремнев повернулся к Брызгалину. — Запускай двигатели, включай помехи — вот вам конец статики и начало динамики! Пять баллов! Как, Степан Тарасович?

— Согласен. Самая настоящая имитация перехвата в сложных условиях, — ответил Горегляд.

— Подводим итог. Тренажер утверждается. Приступайте к тренировкам. — Взял Геннадия за локоть, отвел в сторону: — Я обещал подъехать к Устякину. Вы проводите?

— Поеду.

— Тогда в машину!

Кремнев попрощался с офицерами, напомнил Горегляду о предстоящем разговоре со штабом округа и открыл дверцу газика.

— Садитесь.

Васеев не знал, что, прилетев в полк и покончив с делами, Кремнев долго расспрашивал Горегляда и Северина о его здоровье, что и поездка к Устякину была затеяна, чтобы помочь ему встряхнуться, обрести веру в себя.

Глава седьмая

1

Контроль за выполнением директивы о переходе на «поточный метод полетов» был возложен на Махова. Он собрал руководителей полка, начертил на классной доске схему распределения летных смен между эскадрильями и подробно объяснил суть нововведения:

— В понедельник и вторник летает днем эскадрилья Пургина, ночью — Редников, среда — Пургин переходит на ночь, четверг — Редников летает днем, Пургин идет на ночь и так далее. В субботу предварительная подготовка людей и техники, в воскресенье доделываете то, что не успели за неделю. ПМП дает возможность полностью использовать самолеты и особенно спарки, которые работают пять летных дней. — На слове «полностью» Махов сделал акцент, выдержал паузу. — От техники мы берем все ее возможности!

— А когда же проводить политическую подготовку, занятия по тактике и технике, партийные и комсомольские собрания, углубленные осмотры самолетов и двигателей? — недоумевая, спросил Редников.

— А пристрелку пушек и списывание девиации?

— Люди тоже не железные…

Махов поднял руку:

— Я ждал этих вопросов. Отвечаю: время для всего этого изыскивайте сами! Главное — полеты! А полеты — это налет часов. А налет — это сокращение сроков испытаний — задача государственной важности.

По классу пополз недовольный шепот, люди задвигали стульями, зашевелились, доставая из планшетов рабочие тетради с вычерченными графиками и расчетами.

— Хватит базарить! В конце концов это — приказ! — крикнул Махов и с укоризной посмотрел на Горегляда: «Вот оно, твое воспитание. Цыганский торг, а не служебное совещание!» Пусть пошумят. Теперь никуда не денутся. Директиву надо выполнять. Хотят или не хотят — теперь это не имеет значения.

Горегляд сидел молча, обхватив голову руками. Это же настоящий аврал. Люди видят. Нельзя же их, опытных командиров, политработников, инженеров, считать за дошколят: сделай или в угол пойдешь.

— Раз приказ, будем выполнять, не о чем гово… — Горегляд осекся на полуслове. — Начнем планирование.

Махов всматривался в лица сидевших в классе людей, въедливо прощупывал их глазами, ждал, пока стихает встревоживший его недовольный шумок в классе. Уверенность, с которой он вошел в класс, медленно, словно песок сквозь пальцы, просачивалась куда-то, оставляя его один на один с тяжелыми взглядами людей. Им уже не владела долго вызревавшая в нем скрытая сила; все вроде бы оставалось на месте, а бодрость и сила таяли.

Нельзя расслабляться, потребовал он от себя, иначе все, конец. Люди сразу заметят. Держаться уверенно, жать до последнего. На карту поставлено все твое будущее. Может, теперь и рад был бы отступить, да некуда. Значит, надо идти до конца.

Первые же смены «поточного метода полетов» дали большой налет. ПМП внедрялся во все подразделения. Над аэродромом висел непрерывный гул и днем и ночью; тяжелые керосинозаправщики, подвижные агрегаты запуска, кислородные машины, полевые проверочные лаборатории беспрерывно сновали по стоянкам; перекачивающая станция едва успевала подавать топливо на заправочную. Учебно-боевые самолеты — спарки летали все смены подряд, и их техники от усталости валились с ног. Горегляд был вынужден за каждой спаркой закрепить по два техника, остановив боевые машины. Командир батальона обеспечения Колодешников жаловался Горегляду на то, что водители заправщиков и спецмашин спят по три-четыре часа, технические осмотры автомобилей проводить некогда. Горегляд посоветовал доложить об этом Махову, но Колодешников лишь испуганно замахал руками. Ничего не добьешься, а обругает на чем свет стоит.

К концу недели половина спарок выработала межрегламентный ресурс, и по приказу Махова учебные машины отбуксировали в ТЭЧ. Начальник технико-эксплуатационной части доложил Черному. Тот пошел к Махову.

— Не умеете работать! — встретил Махов инженера полка. — Ваш начальник ТЭЧ ищет лазейки! Я сам займусь ТЭЧ, если вы не можете навести там порядка!

Махов и Черный направились к высокому зданию. В ангаре были три машины с раскрытыми люками и расстыкованными фюзеляжами. Возле ангара на газовочной площадке стояли, ожидая очереди, еще два истребителя. Обойдя машины и бегло осмотрев ангар, Махов выговаривал начальнику ТЭЧ:

— Не умеете работать! Люди копошатся, как сонные мухи!