Расколотое небо

— Я вот о чем, Геннадий Александрович, хотел спросить, — сказал Выдрин. — Скоро механики будут сдавать зачеты на повышение классности, и меня очень беспокоит это дело. Вот у вас, у летчиков, все по порядку: приезжает комиссия, принимает теоретические экзамены, потом выполняются контрольные полеты на спарке, и жди приказа. А у нас, в инженерно-авиационной службе, непорядок: подготовишь группу на повышение класса и ждешь комиссию неделю, две, а то и три. То члены комиссии разъехались по частям, то другие служебные дела решают, а мы ждем. Вы как секретарь партийной организации подсобили бы через Северина, а?

— Хорошо, Василий Степанович, попробую. Но ведь сами вы — член парткома полка, вот и ставьте этот вопрос на обсуждение. Или начальство тревожить не решаетесь?

По тому, как побагровел «колобок», Васеев понял, что попал в цель. Ответить Выдрин не успел — подбежал посыльный.

— Товарищ капитан! Вам приказано позвонить товарищу майору Северину!

— Спасибо, иду! — ответил Васеев.

Солнце уже поднялось над горизонтом, высвечивая густые пятна леса, темные прогалины на косогоре, поле с ярко-зеленым разливом озимой ржи. Вплотную к аэродрому подходила степь в зарослях серых, сухих будыльев и прошлогодней, выжженной палом сухой травы. Геннадий радовался бурной, рвущейся вверх зелени, и редкой для аэродрома тишине, и душистому настою густой, в полевых цветах травы. Воздух был по-особому свеж и, казалось, звенел от чистоты и прозрачности. И от всего этого на душе у него было светло и радостно, и все неприятности последних дней таяли, растворялись где-то в дальнем далеке.

Взяв телефонную трубку и услышав в ней знакомый голос замполита, Геннадий бодро доложил, что дело спорится, тренаж идет без сбоя и вчерашних огорчений.

Северин вопросами не перебивал. Довольный, повторял одно слово: хорошо. Видно, и ему было приятно, что сегодня у Васеева все идет хорошо.

5

Северин положил трубку, но тут же снова поднял ее — просил зайти Горегляд. Юрий Михайлович окинул взглядом стол, взял часть бумаг, положил их в сейф и вышел в коридор.

Горегляд, не поднимая головы, предложил сесть и продолжал читать; по зеленой коленкоровой обложке Северин догадался, что на столе командира чье-то личное дело.

— Как на стоянке? — Горегляд курил, дымящаяся сигарета прилипла к нижней губе.

— Нормально. Вертолет в воздухе, оба прицела работают хорошо.

— Брызгалин там?

— Был на стоянке, хотя в дела и не вмешивался. Человек со стороны…

— Пусть. На следующей неделе поручу ему провести тренаж по вертолету с летчиками других эскадрилий. Вот о чем, Юрий Михайлович, хотел посоветоваться. — Горегляд захлопнул личное дело, погасил сигарету. — Кого бы ты предложил командиром звена вместо Васеева?

Северин вопроса не ожидал и удивленно посмотрел на командира. У Горегляда, конечно, есть кандидатура, но он, видно, считает, что и у замполита она должна быть. Если мнения не разойдутся — все, значит, в порядке, с правильной меркой подходят к оценке труда офицеров.

— Сторожева ставить надо, Степан Тарасович. Поразворотливее стал. Летает надежно.

— А не староват для командира звена?

— Да что ты… Они с Васеевым ровесники.

— Васеева три года назад назначили. А Сторожева — теперь. Разница… Ты же знаешь, кого кадровики требуют! Молодых давай! Главное для них — возраст. Когда кого-то выдвигаешь, прежде всего спрашивают: «А годков ему сколько?» Вон как дела поворачиваются. Вместо того чтобы впрягать в одну упряжку молодежь с опытными кадрами, им давай только эти самые годки. Сейчас кто помоложе да кто академию окончил, обречен на выдвижение. Обречен! Говорят, диалектика. Так-то вот, комиссар. Глядишь, скоро Редников командиром полка станет.

— А что Редников? — удивился Северин. — Отличный из него командир полка получится, сам знаешь. Летает — позавидуешь, организатор неплохой, может людей увлечь. Интеллигент…

— Вот именно — интеллигент! А командир должен быть твердым! Когда надо, проявить требовательность, волю.

— Будет Редников, если понадобится, и волевым и требовательным. Уверяю тебя, будет!

— А не придется ли ему готовить три конверта? — хитровато прищурясь, спросил Горегляд. — Знаешь одну старую командирскую притчу?

— Какую?

— Молодой командир принимает полк. Его предшественник оставил ему три конверта и посоветовал поочередно вскрывать их при неприятностях. Не прошло и месяца — ЧП! Вскрыл первый конверт и прочитал: «Вали все на меня». Прошло полгода — снова неприятность. Вскрыл второй конверт: «Вали на свою молодость». Через год — снова происшествие. Командир вскрыл третий конверт. «Готовь три конверта». — Горегляд рассмеялся: — Диалектика!..

Степан Тарасович откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники — кресло было со списанного пассажирского самолета, с откидывающейся спинкой и удобным полумягким сиденьем. Он любил окружать себя предметами авиационного обихода: пепельница — поршень от авиадвигателя; карандаши — в латунной гильзе от авиапушки; цветы на подоконнике стояли на алюминиевой полочке, служившей раньше подставкой для бортовой радиостанции; даже вешалка и та была сделана в авиационных мастерских из профилей, используемых при ремонте фюзеляжей.

— Вернемся к Сторожеву. Ты-то кого предлагаешь? — полюбопытствовал в свою очередь Северин.

— Если не пройдет Сторожев, то Подшибякина — его ведомого. Паренек пытливый, настырный, много хорошего перенял у своего ведущего и у Васеева. Кстати, это ведь ты его когда-то отстоял?

— И я. И Васеев. А главное — ты, Степан Тарасович. Подшибякин прибыл в полк вскоре после Северина.

Он был первым, в чью судьбу замполит решительно вмешался.

В одну из осенних ночей молодой летчик допустил на посадке грубую ошибку: выровнял высоко, и машина так ударилась передней стойкой шасси о бетон, что стойка осталась на полосе. Руководивший полетами Брызгалин потребовал отстранить офицера от летной работы и списать его в наземные части. Все доводы и просьбы Сторожева и Васеева, командира звена, Брызгалин решительно отклонил.

— С такими способностями ему не место в истребительной авиации! — сказал подполковник на методическом совете. — Благодарите судьбу: этот летун мог разбить машину и убиться. А вы, Васеев, говорите о его чистой технике пилотирования в зоне. Что толку от пилотажа, если он сажать самолет не обучен?!

— Дадим провозку на спарке, посидит в тренажере, повторим аэродинамику, — не сдавался Васеев.

— Аэродинамика! — передразнил Брызгалин. — Он земли на посадке не видит! Аэродинамика!..

Геннадий так и не смог убедить Брызгалина и пошел к Северину.

— Помогите, товарищ майор! Потеряем летчика. Он же еще молод, навыки только начали сформироваться.

Северин внимательно выслушал Васеева, поговорил со Сторожевым и с Подшибякиным, изучил его летную книжку, побывал на стоянке, где попросил техников побыстрее восстановить машину, долго беседовал с Брызгалиным. Несколько дней замполит ходил возбужденный и взвинченный. Затем доложил Горегляду.

Ох как не хотелось тогда Степану Тарасовичу портить отношения с Брызгалиным! Долго уламывал его Северин — уломал. Вышли из штаба усталые, не сказав друг другу ни слова, остановились на крыльце. Северин чувствовал, что командир им недоволен, что в душе он на стороне Брызгалина — и правда, тяжело доверить истребитель летчику, который не научился как следует сажать его. Полк не училище, здесь исправлять такие пробелы трудно.

Васеев ждал замполита на улице. Горегляд смерил его жестким, холодным взглядом и молча прошел к командирскому газику.

— Садись, Юрий Михайлович, — предложил он Северину. Тот поблагодарил и отказался, сославшись на дела.

— Ну, как знаешь, — буркнул Горегляд, сел в машину и громко хлопнул дверцей. Газик взревел мотором и исчез в темноте.

— Такие вот дела, товарищ Васеев, — сказал Северин. — Будет летать ваш Подшибякин. Будет! Только займитесь им основательно.