Расколотое небо

Успокоившись, Горегляд долго и терпеливо рассказывал старшему инженеру о том, как надо проводить технические разборы, организовывать предварительную подготовку техники к полетам.

Вечером зашел к Северину.

— Займись, комиссар, инженерной службой. Надо помочь покончить с длинными разговорами, навести порядок. Больно много он суетится, все сам хочет успеть, а куда это годится?

Северин и сам замечал неполадки в инженерно-авиационной службе, не раз уже ему доводилось выслушивать жалобы на неразбериху в ИАС.

— Хорошо, командир. Я проанализирую время и качество регламентных работ, побываю на разборе у Черного.

Спустя полмесяца Северин доложил Горзгляду:

— Первое. Время регламентных работ возросло на тридцать процентов, ухудшилось качество. Причина — неритмичная и несогласованная работа групп специалистов и несвоевременная доставка двигателей и агрегатов со склада. Второе. Технические разборы действительно обезличены. Сплошной поток цифр. Правда, доклады инженеров значительно сокращены по времени. С Черным обстоятельно поговорил.

— Как же он отнесся к разговору?

— Пытался меня убедить в том, что научно-техническая революция — это прежде всего машины, цифры, техника. НТР, мол, обязывает людей изъясняться языком цифр. Поэтому технические разборы и должны быть насыщены цифровым материалом. Олег Черный — интересный собеседник, хороший аналитик, прекрасно знает математику. Но, — Северин сделал паузу, — в своем увлечении теорией машин и механизмов, автоматической системой управления забывает о человеке. Это главный его недостаток.

— Ну что ж, раз главный недостаток известен, займись тем, чтобы побыстрее его искоренить. — Горегляд усмехнулся. — Я это и себе говорю, не только тебе.

Шли дни, а недостатки в инженерно-авиационной службе сокращались медленно. Выбрав время, Горегляд оставил Черного в своем кабинете и, терпеливо выслушав его объяснения, посоветовал:

— Нельзя решать задачи инженерного обеспечения полетов в одиночку. Инженеры служб и эскадрилий должны брать на себя все текущие заботы. Вы же опекаете их. Старший инженер полка должен заниматься решением узловых проблем и перспективных задач, внедрением наиболее прогрессивных систем подготовки авиатехники.

— Времени не хватает, — пытался пожаловаться Черный.

— И не будет хватать при такой распыленности. Вам не следует торчать у самолета, на котором произошел отказ. Этим обязаны заниматься техники и инженеры эскадрильи. Для вас важно упредить отказы, своевременно заниматься профилактикой. И не с ключами в руке, как это было с вами, когда отыскивали причину неустойчивых запусков на ноль-пятой машине, а с помощью контрольно-измерительной аппаратуры, которой у нас, слава богу, в достатке.

В тот вечер они оставались в штабе допоздна. Горегляд долго разъяснял молодому руководителю, чем заниматься в период предварительной подготовки, на полетах, в парковые дни. Черный поначалу обижался, считал, что Горегляд пересказывает общеизвестные истины. Потом, вслушиваясь в спокойно-деловую речь командира, понял: надо работать по-иному.

3

Черный закончил доклад о самолете и, вспомнив, как помог ему Горегляд в начале службы, благодарно взглянул на командира.

— Ваше предположение относительно причин пожара? — подчеркнуто сдержанно спросил Махов.

Черный деловито ответил:

— Сейчас, товарищ полковник, трудно делать предположения. Надо хорошенько осмотреть машину. Если судить по нескольким случаям течи топлива, то, видимо, нужно сделать вывод о дополнительном усилении трубопроводов.

— Какого же рожна! — вспылил Махов. — Вы знали об этом и сидели сложа руки! Надо принимать меры! Меры нужны!

— Мы не сидим, товарищ полковник, а работаем! — не сдержался Черный. — Все предварительные замечания по эксплуатации нового самолета высланы к вам, в штаб дивизии.

— «Высланы, высланы!» — Махов не скрывал раздражения и бросал полные упрека взгляды то на Черного, то на Горегляда. — Выслать легче всего. Исправлять надо!

По приказу командующего Махов отвечал за войсковые испытания и освоение нового типа истребителя, любые неполадки в новой машине вызывали у него вспышки гнева. Звонить и докладывать было неприятно, чаще по его настоянию это делал Горегляд.

— Я проверю, когда высланы бумаги. Проверю сам, — строго предупредил Махов инженера и махнул рукой.

Черный повернулся, отошел назад и присоединился к группе инженеров и техников.

— Врач полка. — Махов измерил взглядом седого и плотного майора медицинской службы.

— Майор Графов.

— Докладывайте.

— Отклонений в состоянии здоровья летчика Васеева накануне и в день полетов не обнаружено. Давление 125 на 75, пульс 72. — Графов выжидательно посмотрел на замкомдива и шагнул назад, туда, где стоял до начала доклада.

— Командир эскадрильи.

Майор Пургин доложил о подготовке Васеева, Федор Иванович Пургин эскадрильей командовал седьмой год. Он выделялся среди летчиков полнотой, из всех видов спорта любил подледную рыбалку. Любил вкусно и плотно поесть, о чем хорошо знали все повара и официантки. Летал много, но не любил полетов в стратосферу, когда надо надевать высотное снаряжение: пыхтел, чертыхался, обливался потом, требовал расшнуровать высотный костюм до предела. Не раз слышал незлобивые шутки летчиков о «подвесном бачке», расположенном ниже груди, но в ответ только добродушно улыбался. «Лучше большой живот, чем маленький туберкулез», — не раз говорил Федор Иванович тем, кто посмеивался над его полнотой.

Из-за закопченного, с темными подпалинами хвоста истребителя вышел инженер дивизии и протянул Махову причудливо изогнутую желтую топливную трубку.

— Лопнула на месте развальцовки, — буднично проговорил он. — Может, от вибрации, а может, от удара. Будем исследовать, изучать. Предохранительная сетка прорвана. На ней кровь и птичий пух. Скорее всего, в сопло попала большая птица.

— Птица? — удивился Махов. — А разве ночью птицы летают?

— Редко, но случается, что гуси при перелетах летят и ночью, — ответил метеоролог.

— Впервые лопнула эта трубка?

— Третий случай. И все — на вальцовке.

— А что сделано, чтобы трубки не лопались? Я вас, вас спрашиваю, товарищ инженер! Мы с вами для этого и поставлены, чтобы не было никаких случайностей!

— Могут быть, — спокойно ответил инженер. — Самолет новый, и нужно время, чтобы все системы прошли испытание на прочность. Падают ведь американские «старфайтеры», взрываются на взлете «боинги», горят в воздухе «тайчеры»… Конечно, мы не должны допускать, чтобы наши машины падали, но неисправности и отказы иногда бывают.

— Надо немедленно сообщить на завод! — не унимался Махов.

— Уже сообщили. Все наши замечания заводом приняты.

Полковник рассерженно бросил трубку на расстеленный возле самолета брезент:

— Поехали в штаб, — кивнул он Горегляду.

В кабинете Махов сел за командирский стол, снял телефонную трубку, подержал ее в руке и положил обратно.

— Кто будет докладывать командующему? Ты?

— Хорошо, — понимающе ответил Горегляд и снял трубку телефона.

— Подожди. — Махов предупреждающе поднял руку. — О чем ты будешь говорить?

— О пожаре и его причине.

— Так прямо и скажешь?

— А что?

— Так не пойдет, — досадливо махнул рукой Махов. — Давай я сам. Надо начальство подготовить, начать с другого вопроса. Учись.

Он осторожно снял трубку и назвал позывной коммутатора. Лицо Махова приняло озабоченное выражение. Короткие пухлые пальцы, лежащие на краю стола, нервно дернулись и замерли, во взгляде застыло тревожное ожидание.

— Командующего, — кого-то попросил Махов, плотно прижимая трубку к уху.

— Здравия желаю, товарищ командующий! Докладывает полковник Махов. Я от Горегляда. Обстановка здесь в основном нормальная. Войсковые испытания и освоение новой машины идут согласно графику. — Махов назвал общий налет, перечислил количество воздушных боев, вылетов на стрельбу и, услышав довольный голос командующего, бегло доложил о пожаре. — Я на месте, как приказано вами, товарищ командующий! Разобрался. Так точно! Есть! Трубочка лопнула. С промышленников потребуем! До свидания, товарищ командующий! До свидания!