Расколотое небо

Спустя месяц Брызгалину сообщили, что его кандидатура на перевод в северные районы снята, а еще через полгода не без участия Махова он был переведен в гарнизон Сосновый заместителем командира полка по летной подготовке.

Так в гарнизоне Сосновый появился Дмитрий Петрович Брызгалин со своей властолюбивой женой Эрой, дочкой известного ученого. Первое замужество у Эры было неудачным — ее суженый, артист московской эстрады, покинул семейное гнездо вскоре после медового месяца. Эра от обиды поплакала немного и, перекрасив волосы в цвет спелой пшеницы и сменив шиньон, махнула на прошлое рукой, пустилась в коловорот веселой, беззаботной жизни. Холеная, одетая по последней моде молодая женщина обращала на себя внимание.

Брызгалин познакомился с Эрой на юге, где отдыхал в военном санатории. Осенью, сразу после возвращения, они поженились.

В Сосновом Эра быстро заявила о себе. Единственная ее дочь росла в столице у заботливой бабушки; не обремененная домашними заботами, молодая женщина с увлечением участвовала в художественной самодеятельности, в соревнованиях по стрельбе, играла в волейбол в сборной женской команде гарнизона, ходила на курсы стенографисток, аккуратно посещала кружок политзанятий. О ней стали говорить в полку и дивизии, ставить в пример, посылать с выездными концертами самодеятельности и в конце года, к ее нескрываемой радости, избрали в женсовет полка.

Эра стала смелее и настойчивее обращаться в политотдел дивизии и даже к самому комдиву генералу Кремневу. Она затевала различные соревнования среди женщин, смотры художественной самодеятельности, выставки кулинарного искусства. Махов не упускал возможности похвалить в дивизии и округе Эру Брызгалину. Вадим Павлович не раз бывал у Брызгалиных. Завидев его, полковые остряки шутили: «Опять Дмитрий Петрович начнет форсировать свою ночную подготовку». С приездом Махова в плановой таблице против фамилии Брызгалина появлялись условные знаки ночных полетных упражнений…

Обстановка складывалась так, что с уходом командира полк могли доверить Брызгалину, и об этом уже усиленно поговаривали в штабе округа. Но командиром полка неожиданно назначили опытного, прокомандовавшего соседним полком три года Горегляда. Следом за ним прибыл и новый замполит майор Северин. Тогда-то Брызгалин и понял: конец его планам подняться еще на одну-две ступеньки вверх. Понял и отяжелел душой. Стал угрюмым и злым, часто замечал, что зря обижает людей. Офицеры боялись его. Как-то накричал на пожилого техника. Тот так посмотрел на Брызгалина, что у него от колючего взгляда неприятный осадок остался на всю неделю. «Ну за что обидел человека? — укорял себя Дмитрий Петрович. — Несправедлив я стал. Надломился сам, а зло на людях вымещаю».

Этими тревожными мыслями Брызгалин поделился с Эрой. Она вскинула голову и бросила:

— О себе надо думать, а не о технике!

И он стал думать о себе.

Перед подчиненными Брызгалин выглядел орлом: покрикивал, отдавал многочисленные распоряжения и указания, не утруждая себя проверкой их исполнения. Перед начальством же робел. Вот и теперь он мучительно старался угадать, что думает об аварии Махов, чтобы не попасть впросак. Значит, Васееву повезло?..

— Дело не столько в везении, — Северин поспешил прервать наметившееся между Маховым и Брызгалиным единство в оценке действий Васеева, — сколько в правильном и своевременном определении случившегося летчиком и руководителем полетов.

— Все это ясно, товарищ… — Махов запнулся, вспоминая ударение в фамилии замполита. Однажды начальник политотдела полковник Сосновцев уже пристыдил его: «Ударение на последней гласной — Северин. Запомните и не путайте, Вадим Павлович, — Северин», — товарищ Северин. Ясно. Но я об инструкции говорю. Ее надо выполнять. Надо! — В голосе звучала сталь.

— В инструкции невозможно все предусмотреть, — не унимался Северин. — Катапультирование над городом могло закончиться гибелью жителей.

— Понятно! — Махов решительно разрубил ладонью воздух. — Продолжим. Старший инженер полка…

— Майор Черный.

— Докладывайте.

— Самолет в день полетов был технически исправен и подготовлен к вылету. Нарушений в нормах заправки топливом, газами и смесями не обнаружено. Самолет имеет общий налет…

Черный докладывал четко и убедительно, изредка заглядывая в записную книжку. Он был уверен, что в случившемся вины инженерно-технического состава нет, и потому оставался внешне спокойным.

2

Горегляд слушал инженера и молчаливо радовался. Три года назад, после академии, Черный не сразу себя нашел. Знаний много, а опыта — кот наплакал. Да и откуда опыт-то: до академии Олег был техником звена, а тут масштаб — целый полк. Носился по аэродрому на газике с утра до ночи. Появится на самолете неисправность — он туда, ключи в руки и под фюзеляж; нет в эскадрилье запасного агрегата — мчится на склад; ни анализа, ни обобщений, ни рекомендаций летчикам. Инженеры эскадрилий и служб руками разводят, вслед за Черным мотаются, его ищут. Горегляд понаблюдал за ним, затем пришел на технический разбор. Переговорил с техниками звеньев, с инженерами эскадрилий, выслушал их предложения, сел в дальний угол и достал записную книжку.

Для Черного участие командира полка в разборе было неожиданным. Он смущался, робел. Но вскоре, словно позабыв о присутствии Горегляда, повел обсуждение прошедшей летной смены обычным порядком.

— Почему опоздали с подготовкой разведчика погоды? — спросил Черный у инженера эскадрильи капитана Выдрина.

Тот вскочил, замахал руками, затараторил. Выгоревший комбинезон, редкие, такие же выгоревшие волосы, складки у глаз и в уголках губ, глубоко запавшие, лихорадочно блестевшие глаза, сухие, потрескавшиеся губы — все говорило о его принадлежности к той когорте преданных авиации людей, которых издавна и любовно называют тружениками стоянки. Солдат-моторист срочной службы, механик, окончил краткосрочные офицерские курсы, стал техником самолета, звеньевым, инженером эскадрильи… Василий Выдрин и не представлял себе других обязанностей, кроме беспрерывного труда на стоянке в любую погоду, днем и ночью.

— Отказала ПК-1200, пока нашли кладовщика, пока отыскали эту самую ПК…

— Первый раз отказывает пусковая катушка? — перебил Выдрина старший инженер.

— Не первый, но разве узнаешь, когда и что откажет? Смотри да смотри. А прошлый раз СТ-45 вышел из строя, потом…

— Стоп! СТ-45 отработал ресурс, и его давно надо было снять.

— Снимешь, а запасного нет, — не унимался Выдрин, все больше распаляясь. — Если бы запасных деталей было вволю, тогда да, а так…

— Понятно. — Черный поднял руку. — Садитесь. Инженер по вооружению майор Чижков, ваше слово.

Павел Петрович Чижков слыл добряком, чаще действовал уговорами да увещеваниями. Поговаривал о выходе на пенсию. Дела по службе вооружения шли ни шатко ни валко, ЧП не было, пушек на самолетах последние десять — пятнадцать лет не ставили, а ракеты особого ухода не требовали, хранились в светлом отапливаемом помещении. Чижков в партии не состоял, общественной работы побаивался, увлекался рыбалкой во все времена года.

— Пусков ракет не было, техника работала хорошо, — сказал он и, не дожидаясь разрешения старшего инженера, опустился на скамью.

Горегляд терпеливо наблюдал, делал записи, скрипел от негодования зубами. Разве это разбор? Разве это школа обучения и воспитания? Третий час идет, а о деле — ни слова, сплошные вопросы и ответы. Ни докладов, ни анализа, ни обобщений.

Горегляд едва высидел до конца и, когда они остались вдвоем, вспылил:

— Это же сходка деревенская, а не разбор! Говорильня какая-то, базар! Это же надо: Выдрин полчаса плел черт-те что, Чижков не знает, что у него в службе вооружения делается. На ночных полетах я едва ему на ухо не наступил — спал в траве у «высотки». Кабак, а не ИАС! Никакого порядка! А вы, — у Горегляда перехватило дыхание, — словно классная дама: «Тихо, дети, тихо!» Вы — начальник! Заместитель командира полка по инженерно-авиационной службе! Распустили людей…