Страница 30 из 33
Саша приготовила ящик с рассадой, наполнила водой большую лейку и ждала.
Удобный момент наступил, когда тюремщик направился в дальний конец помещения.
Она отнесла рассаду на грядку, близ которой работали интересовавшие ее заключенные, вернулась и подняла лейку с водой.
Работавшие в оранжерее вдруг увидели: возле рассады девушка оступилась и уронила тяжелую лейку, вероятно, себе на ногу, ибо застонала и, присев, стала растирать лодыжку.
Один из каторжников помог ей подняться.
— Очень больно? — спросил он.
— Конечно, больно — тяжесть-то какая! — сказал другой.
При первых звуках его голоса у Саши перехватило дыхание.
— Кузьмич? — выпалила она.
— Ну, Кузьмич, — ответил мужчина. — А что?
Вдруг он отвернулся, схватил грабли, стал сгребать навоз.
— Осторожно! — услышала Саша.
Но она и сама заметила возвращавшегося надзирателя.
Через час Саша вновь оказалась возле Кузьмича, поймала его взгляд:
— Как вам живется? Здоровы ли?
Заключенный осторожно посмотрел туда, где был надзиратель. Страж только что скрутил цигарку, облизал ее и, закурив, обвел помещение сонными глазами. Ну что ж, каторжник и вольная работают шагах в четырех друг от друга, не общаются. Заняты делом и все остальные. Значит, порядок. И тюремщик с удовольствием сделал большую затяжку.
— Здоров ли я? — тихо переспросил Кузьмич. — Да, в общем, со здоровьем неважно…
— О вас думают. Берегите себя. Старайтесь больше отдыхать, не нервничать…
Саша не успела закончить. Кузьмич схватился за грудь. В оранжерее долго не смолкал резкий, надсадный кашель.
Отдышавшись, он принялся за работу.
— Что вам принести?
— Мне бы листик бумаги, — услышала Саша его низкий, рокочущий бас, — Хоть маленький листик бумаги и карандаш!..
— Хорошо!
Подхватив лейку, Саша отошла в сторону. На первый раз было достаточно. Итак, Кузьмич понял ее, отозвался. Часть задачи решена.
Утром за десять минут до начала работы Саша была возле тюрьмы. Как всегда, дежурный без промедления выдает разовый пропуск. Но в проходной Сашу подстерегает неожиданность.
— Покажи харч! — требует страж, которому она только что вручила пропуск.
— Пожалуйста, вот мой завтрак. — Саша с готовностью развязывает узелок с едой. — Два бутерброда, яблоко, бутылочка с молоком.
Страж рассматривает и даже взвешивает в руке яблоко, разнимает на половинки бутерброды с маслом, почему-то переворачивает маленькую бутылку, в которой плещется молоко.
— А здесь мелочь, — Саша протягивает портмоне. — Что-то около гривенника. Это я оставлю у вас, если можно. Вы не будете возражать?
— Поговори мне! — бросает страж.
Портмоне отобрано, его содержимое высыпано на стол. Затем тюремщик сгребает монеты, прячет портмоне в ящик стола.
Из смежной комнаты появляется женщина, тщательно ощупывает одежду Саши. Закончив обыск, удаляется. За все это время она не произнесла ни слова.
— Проходи! — командует страж.
У Саши хватает выдержки неторопливо завязать узелок с завтраком, даже улыбнуться тюремщику. Если бы знал он, что при обыске пальцы женщины едва не коснулись карандаша и бумаги, спрятанных под кофточкой!
Кузьмич появился у бочки с водой, будто и не заметил вошедшую. А сам незаметно продвигается к клумбе, где вчера распустились астры.
Звенит кандальная цепь. Щелкают ножницы. Кузьмич срезал два десятка цветов. Держа их в руках, оборачивается. Охранник видит: арестант ищет, кому бы передать астры. Каторжники же, как на грех, все заняты — рыхлят землю, возятся с большой бочкой, полной воды. Только «вольная» стоит без дела — вошла и топчется возле порога.
— А ну, подсоби! — говорит страж и подбородком указывает Саше на Кузьмича. — Да быстрее поворачивайся!
Саша спешит к Кузьмину, берет цветы, ловко укладывает их в плетеную корзину.
— Принесла, что просили, — шепчет она. — Приготовьтесь, сейчас передам!
— Спасибо.
— Срежьте еще цветов. Быстрее!
Кузьмич понял. Минуту спустя Саша берет у него ворох хризантем. Их руки встретились, к Кузьмичу переходит многократно сложенный лист бумаги и крохотный карандаш.
— От вас ждут весточки.
— Кто ждет?
— Вы должны знать…
Внезапно Кузьмич хмурится, отворачивается. Что он знает об этой девице? Не полицейская ли провокация — затея с карандашом и бумагой?
Осторожность борется в нем с желанием наконец-то установить связь с товарищами на воле.
— Хорошо, — говорит Кузьмич.
— Надо сегодня! — Улучив минуту, Саша улыбается каторжнику, на секунду прикрывает глаза. — Не бойтесь, я везучая. Все будет в порядке.
Кузьмич тоже не может сдержать улыбки.
— Спасибо! — шепчет он.
— Меня Сашей зовут.
— Спасибо, Саша!
— Зима прошла, и здесь, на юге России, солнце стало пригревать совсем по-весеннему. На дворе март, середина марта 1917 года.
Саша только что закончила работу и торопится покинуть тюрьму. Скорее на волю, на чистый воздух, пропитанный ароматами реки и пробуждающейся после зимней спячки степи! Работа завершена совсем — Саша не вернется сюда. Впрочем, это неточно. Конечно, она явится еще раз, но уже не будет робко стучать у двери, кланяться и улыбаться, демонстрируя унижение и покорность. Тюрьма доживает последние дни. И вообще близок конец всей этой рабской жизни!..
Сегодня утром она мчалась к тюрьме, что называется, на всех парусах — не терпелось скорее сообщить заключенным ошеломляющую весть. Но те Бог знает откуда уже проведали, что в Петербурге революция и царя скинули.
Дробно стучат каблучки Сашиных туфель по каменному полу тюремного коридора. Позади громыхают сапожищи стражника. Этот тоже в курсе событий: весь день озадаченно чесал пятерней заросшую щеку и молча глядел, как арестанты собираются группами, тискают друг друга в объятиях. А потом один из них, осужденный на бессрочную каторгу молодой парень, вдруг сорвал пяток алых гвоздик, с поклоном протянул стражнику. Тот растерялся, цветы взял, и в тот же миг оранжерея задрожала от хохота.
Саша смотрела на эту сцену и кусала губы, чтобы не разреветься. У нее голова кружилась от счастья. Пусть подпольщики не довели до конца дело с побегом Кузьмича и его друзей. Все же главное было достигнуто: удалось подкормить ослабевших политических, укрепить в них веру в скорое освобождение.