Белла Ахмадулина

1982

«Как знать, вдруг – мало, а не много…»

Марине Цветаевой

Как знать, вдруг – мало, а не много:невхожести в уют, в приюттакой, что даже и острогастоль бесприютным не дают;мгновения: завидев Блока,гордыней скул порозоветь,как больно смотрит он, как блёкло,огромную приемля вестьиз детской ручки;ручки этой,в страданье о которой спишь,безумием твоим одетойв рассеянные грёзы спиц;расчёта: властью никакоюнемыслимо пресечь твоюгортань и можно лишь рукоютвоею, —мало, говорю,всего, чтоб заплатить за чудныйснег, осыпавший дом Трёхпрудный,и пруд, и труд коньков нетрудный,а гений глаза изумрудныйвсё знал и всё имел в виду.Две барышни, слетев из детскойсветёлки, шли на мост Кузнецкийс копейкой удалой купецкой:Сочельник, нужно наконец-тодля ёлки приобресть звезду.Влекла их толчея людская,пред строгим Пушкиным сникая,от Елисеева таскаякульки и свёртки, вся Тверская —в мигании, во мгле, в огне.Всё время важно и вельможношел снег, себя даря и множа.Серёжа, поздно же, темно же!Раз так пройти, а дальше – можностать прахом неизвестно где.1979

Сад-всадник

За этот ад,за этот бредпошли мне садна старость лет.Марина ЦветаеваСад-всадник летит по отвесному склону.Какое сверканье и буря какая!В плаще его чёрном лицо моё скрою,к защите его старшинства приникая.Я помню, я знаю, что дело нечисто.Вовек не бывало столь позднего часа,в котором сквозь бурю он скачет и мчится,в котором сквозь бурю один уже мчался.Но что происходит? Кто мчится, кто скачет?Где конь отыскался для всадника сада?И нет никого, но приходится с каждымо том толковать, чего знать им не надо.Сад-всадник свои покидает угодья,и гриву коня в него ветер бросает.Одною рукою он держит поводья,другою мой страх на груди упасает.О сад-охранитель! Невиданно львиныйчей хвост так разгневан? Чья блещет корона?– Не бойся! То – длинный туман над равниной,то – жёлтый заглавный огонь Ориона.Но слышу я голос насмешки всевластной:– Презренный младенец за пазухой отчей!Короткая гибель под царскою лаской —навечнее пагубы денной и нощной.О всадник родитель, дай тьмы и теплыни!Вернёмся в отчизну обрыва-отшиба!С хвостом и в короне смеется: – Толпы ли,твои ли то речи, избранник-ошибка?Другим не бывает столь позднего часа.Он впору тебе. Уж не будет так поздно.Гнушаюсь тобою! Со мной не прощайся!Сад-всадник мне шепчет: – Не слушай, не бойся.Живую меня он приносит в обительна тихой вершине отвесного склона.О сад мой, заботливый мой погубитель!Зачем от Царя мы бежали Лесного?Сад делает вид, что он – сад, а не всадник,что слово Лесного Царя отвратимо.И нет никого, но склоняюсь пред всяким:всё было дано, а судьбы не хватило.Сад дважды играет с обрывом родимым:с откоса в Оку, как пристало изгою,летит он ныряльщиком необратимыми увальнем вымокшим тащится в гору.Мы оба притворщики. Полночью чёрной,в завременье позднем, сад-всадник несётся.Ребёнок, Лесному Царю обречённый,да не убоится, да не упасётся.Февраль – март 1982Таруса

Памяти Бориса Пастернака

* * *

Начну издалека, не здесь, а там,начну с конца, но он и есть начало.Был мир как мир. И это означаловсё, что угодно в этом мире вам.В той местности был лес, как огород,так невелик и все-таки обширен.Там, прихотью младенческих ошибок,всё было так и всё наоборот.На маленьком пространстве тишиныбыл дом как дом. И это означало,что женщина в нём головой качалаи рано были лампы зажжены.Там труд был лёгок, как урок письма,и кто-то – мы ещё не знали сами —замаливал один пред небесаминаш грех несовершенного ума.В том равновесье меж добром и зломбыл он повинен. И земля летеланеосторожно, как она хотела,пока свеча горела над столом.Прощалось и невежде и лгуну —какая разница? – пред белым светом,позволив нам не хлопотать об этом,он искупал всеобщую вину.Когда же им оставленный пробелвозник над миром, около восхода,толчком заторможённая природапереместила тяжесть наших тел.Объединённых бедною гурьбойврасплох нас наблюдала необъятность,и наших недостоинств неприглядностьуже никто не возмещал собой.В тот дом езжали многие. И тедва мальчика в рубашках полосатыхбез робости вступали в палисадникс малиною, темневшей в темноте.Мне доводилось около бывать,но я чужда привычке современнойналаживать контакт несоразмерный,в знакомстве быть и имя называть.По вечерам мне выпадала честьсмотреть на дом и обращать молитвуна дом, на палисадник, на малину —то имя я не смела произнесть.Стояла осень, и она былалишь следствием, но не залогом лета.Тогда еще никто не знал, что этаокружность года не была кругла.Сурово избегая встречи с ним,я шла в деревья, в неизбежность встречи,в простор его лица, в протяжность речи…Но рифмовать пред именем твоим?О нет.