Белла Ахмадулина

«Дорога на Паршино, дале – к Тарусе…»

Дорога на Паршино, дале – к Тарусе,но я возвращаюсь вспять ветра и звёзд.Движенье моё прижилось в этом руследлиною – туда и обратно – в шесть вёрст.Шесть множим на столько, что ровно несметностьполучим. И этот туманный итогвернём очертаньям, составившим местностьв канун её паводков и поволок.Мой ход непрерывен, я – словно теченье,чей долг – подневольно влачиться вперёд.Небес близлежащих ночное значеньемою протяженность питает и пьёт.Я – свойство дороги, черта и подробность.Зачем сочинитель её житиявсё гонит и гонит мой робкий прообразв сюжет, что прочней и пространней, чем я?Близ Паршина и поворота к Тарусеоткуда мне знать, сколько минуло лет?Текущее вверх, в изначальное устье,всё странствие длится, а странника – нет.4–5 марта 1984Таруса

Шум тишины

Преодолима с Паршином разлукамечтой ума и соучастьем ног.Для ловли необщительного звукаискомого – я там держу силок.Мне следовало в комнате остаться —и в ней есть для добычи западня.Но рознь была занятием пространства,и мысль об этом увлекла меня.Я шла туда, где разворот просторанаивелик. И вот он был каков:замкнув меня, как сжатие острога,сцепились интересы сквозняков.Заокский воин поднял меч весенний.Ответный норд призвал на помощь ост.Вдобавок задувало из вселенной.(Ужасней прочих этот ветер звёзд.)Не пропадать же в схватке исполинов!Я – из людей, и отпустите прочь.Но мелкий сброд незримых, неповинныхв делах её – не занимает ночь.С избытком мне хватало недознанья.Я просто шла, чтобы услышать звук,я не бросалась в прорубь мирозданья,да зданье ли – весь этот бред вокруг?Ни шевельнуться, ни дохнуть – нет мочи.Кто рядом был? Чьи мне слова слышны?– Шум тишины – вот содержанье ночи…Шум тишины… – и вновь: шум тишины…И только-то? За этим ли трофеемя шла в разлад и разнобой весны,в разъятый ад, проведанный Орфеем?Как нежно он сказал: шум тишины…Шум тишины стоял в открытом поле.На воздух – воздух шёл, и тьма на тьму.Четыре сильных кругосветных волиделили ночь по праву своему.Я в дом вернулась. Ахнули соседи:– Где были вы? Что там, где были вы?– Шум тишины главенствует на свете.Близ Паршина была. Там спать легли.Бессмыслица, нескладица, мне – долголюбить тебя. Но веки тяжелы.Шум тишины… сон подступает… толькошум тишины… шум только тишины…6–7 марта 1984Таруса

Гряда камней

Постой

Не полюбить бы этот дом чужой,где звук чужой пеняет без утайкипришельцу, что ещё он не ушёл:де, странник должен странствовать, не так ли?Иль полюбить чужие дом и звук:уменьшиться, привадиться, втесаться,стать приживалой сущего вокруг,своё – прогнать и при чужом остаться?Вокруг – весны разор и красота,сырой песок, ведущий в Териоки.Жилец корпит и пишет: та-та-та, —диктант насильный заточая в строки.Всю ночь он слышит сильный звук чужой:то измышленья прежних постояльцев,пока в окне неистощим ожог,снуют, отбившись от умов и пальцев.Но кто здесь жил, чей сбивчивый мотивзабыт иль за ненадобностью брошен?Непосвящённый слушатель молчит.Он дик, смешон, давно ль он ел – не спрошен.Длиннее звук, чем маленькая тьма.Затворник болен, но ему не вновевходить в чужие звуки и домадля исполненья их капризной воли.Он раболепен и душой кривит.Составленный вчерне из многоточья,к утру готов бесформенный клавири в стройные преобразован клочья.Покинет гость чужие дом и звук,чтоб никогда сюда не возвращатьсяи тосковать о распре музык двух.Где – он не скажет. Где-то возле счастья.11–12 мая 1985Репино

«Всех обожании бедствие огромно…»

Всех обожании бедствие огромно.И не совпасть, и связи не прервать.Так навсегда, что даже у надгробья, —потупившись, не смея быть при Вас, —изъявленную внятно, но не грознонадземную приемлю неприязнь.При веяньях залива, при закатестою, как нищий, согнанный с крыльца.Но это лишь усмешка, не проклятье.Крест благородней, чем чугун креста.Ирония – избранников занятье.Туманна окончательность конца.12 мая 1985Комарове