Страница 2 из 18
И вот я закрываю глаза…
Амелию я то нес на руках[4], то тащил почти волоком, пытаясь вырваться из набегающих волн, и вот опустил ее на сухой песок, как можно дальше от опасных бурунов…
Выпрямившись, я словно сквозь сон увидел перед собой бушующий морской простор. Внезапно меня охватило сомнение. Я глянул вниз. Так и есть. Одну туфлю я все-таки потерял…
Я посмотрел на море. Вон она, моя туфля, на гребне волны! Всего-то надо нырнуть и вынырнуть…
Дальше смутно помню, как надо мной сомкнулись валы, меня потащило куда-то вниз, все глубже и глубже…
Я подумал, что это, наверное, конец…
Вспомнил Амелию, солнечные дни, наши игры на лужайке за домом…
А потом – пустота…
Когда я снова открыл глаза, занималось восхитительное утро. (Начинался один из тех замечательных дней, которые так нередки в Тихом океане.) Амелия собрала охапку хвороста и теперь разводила огонь.
– Вы проспали несколько часов, – сообщила она, увидев, что я проснулся. – Я думала, вы умерли. И стала готовить погребальный костер.
– Я не спал, – запротестовал я. – Я потерял сознание. Вы бы тоже упали в обморок после всего, что случилось прошлой ночью. Не помню, сколько раз я спас вам жизнь.
– Во всяком случае, не будь меня, вы бы здесь не оказались. Идите поищите что-нибудь на завтрак.
Должен признаться, что с завтраком ничего не вышло. Пять мидий и юный тритончик – неплохой улов, если взглянуть со стороны. Увы, тритон сохранил свой status quo благодаря заступничеству Амелии, а из раковин только одна любезно позволила открыть ей створки. Потеря тритона стала для меня тяжелым ударом. Пока мы мужественно боролись с моллюсками, я искоса наблюдал, как Амелия бросает на ящерку мечтательные взгляды.
– Не стройте ему глазки, вы его избалуете, – не выдержал я. – Того и гляди зазнается. Еще недавно он был согласен стать нашим завтраком, теперь же ему в голову придут более благородные цели. Но все равно, – добавил я с горечью, – если он полагает, что, оказавшись здесь, станет нашим домашним питомцем, то глубоко ошибается. Потребности человека… – Я выразительно помахал вилкой.
– Я только что окрестила его Вильгельмом Генрихом, – всхлипнула Амелия. – Иди к мамочке, лапуля.
И взяла его на руки.
– Ну вот, ему теперь тяжело будет с нами расставаться. А я хотел оставить вам хвост. Гурманы утверждают, что это лучшая часть ящерицы.
– Пощади мое дитя! – запричитала Амелия. – Бей, но выслушай![5] Он будет искать для нас трюфели, правда, малыш?
На том и порешили.
После завтрака мы отправились обследовать остров. Только вообразите: я впереди с ружьем на плече, следом Амелия, без шляпки, в коротком платье, несет коробок спичек. Вильгельм Генрих вразвалочку замыкает шествие – он-де ищет трюфели.
– Что мы будем делать? – спросила Амелия.
– Для начала выясним, действительно ли это остров или часть какого-нибудь материка.
– А вдруг это Брайтон? Мы и не догадываемся… – захихикала Амелия.
– Между делом хорошо бы наткнуться на хлебное дерево и подстрелить какую-нибудь дичь.
– Чур, я буду собирать черепашьи яйца!
– Амелия, вы слишком легкомысленно относитесь к нашему положению, – строго сказал я. – И не ведаете о туземцах, которые могут окружить нас в любую минуту.
– О чем не ведаю?
– О туземцах, – хрипло повторил я.
– Боже, а я без шляпки! Что они обо мне подумают?
Я хотел съязвить в ответ, но тут мы вошли в густую непроходимую чащу. Через некоторое время нас окружила тишина, какая бывает только в полночь[6]. Ощущение такое, словно мы уже несколько часов пробираемся сквозь непроходимый лес. Казалось, кроме нас, вокруг ни души. Неподвижность и безмолвие подавляли, мы едва осмеливались заговорить друг с другом. Что за беда нас поджидала?
Тут я вскинул руку ко лбу и попятился. Прямо перед нами стояло дерево с зарубкой!
Нервно облизнув губы, я произнес изменившимся голосом:
– Чей это след?[7]
– Отец, я не умею лгать![8] Это я срубила его топориком. Я хотела как лучше.
– Амелия, – с облегчением выдохнул я, – вы спасли жизнь нам обоим.
Мы позавтракали на песке плодами хлебного дерева и куском какой-то необычной коры, который отыскал я, потому как от Вильгельма Генриха толку не оказалось. По окончании трапезы Амелия объявила, что собирается часок поспать.
– Прекрасно, – сказал я. – Здесь я вас и оставлю. Под охраной Вильгельма Генриха.
– А вы что собираетесь делать?
– Конечно же, искать каучуковое дерево[9], – просто ответил я.
– А зачем нам каучуковое дерево?
– Милая моя девочка, – терпеливо начал я, – а для чего еще мы здесь? Вы, похоже, не осознаете всей стратегической важности находки каучукового дерева.
– Нет. И Вильгельм Генрих тоже. Правда, малыш?
– В любом случае это необходимо. До свидания, Амелия.
– До свидания, милый.
Оставив ее, я не мог отделаться от дурного предчувствия. Но долг – прежде всего. Я решительно повернулся и зашагал в глубь острова.
Без нее было одиноко. Каждое дерево, каждый куст напоминали об утренних событиях, и сожаление острым ножом вонзалось в грудь. Чего-то не хватало. Я лениво бросил пару камней в обезьян, играющих в кроне деревьев, и промазал. Почему же рядом нет Амелии? Она бы подняла меня на смех. Все вокруг полнилось жизнью – щебетали птицы, жужжали насекомые. Но они ведь не заменят дружеской компании…
Не знаю, что вдруг произошло. Возможно, я уснул, а очнувшись, сообразил, что стемнело и похолодало. Поднялся ветер. Весь дрожа, я побежал туда, где оставил Амелию. Похоже, в своих скитаниях я прошел несколько миль. Интересно, смогу ли найти то место? А! Вот и море.
Вдруг я понял, что ее там нет. Наверное, она просто перешла в тень. Да, именно это я и говорил себе, хотя и не верил своим словам. Что случилось?
Внезапно я увидел ее. Примерно в полумиле виднелся холм с пальмами. Среди деревьев, на фоне синего неба, стояла она, всматриваясь в море. Я проследил за ее взглядом.
Лодки! С полдюжины пирог. Я знал, что это означает. Они приближались к берегу, но я мог бы добраться до нее, прежде чем они причалят. Рядом со мной ей не грозит опасность.
Но я не смог! Не смог – и все! Я пишу эти строки и вижу, как она стоит и спокойно смотрит вдаль, а беда уже близко. А я совершенно бессилен… Высокая, царственная[10], она подставила лицо ветру. Откинув назад волосы, она слегка обернулась, словно недоумевая, почему меня нет рядом…
Больше я ее не видел. Парусиновые туфли прохудились, пришлось вернуться в Лондон, к суровой правде жизни. Вечером, проходя по Стрэнду, я с опаской глянул на витрину. Остров остался далеко позади. Я вздохнул с облегчением.
Глава III
Приветствия и приготовления
Прошло три дня их пребывания в Лондоне, прежде чем я увиделся с Амелией. Ее отец написал мне, прося встретить их в Саутгемптоне, но я отговорился неотложными делами. Очень сожалею, написал я в ответ, что в связи со срочным делом не смогу вернуться в Лондон раньше субботы – через три дня после их приезда. В субботу днем буду иметь удовольствие нанести им визит и очень надеюсь, что они меня узнают.
По правде говоря, для срочных дел было две причины. Во-первых, я категорически отказываюсь находиться рядом с родителями Амелии, когда они ждут поезда, сходят с корабля, поднимаются на колесо обозрения или совершают еще что-нибудь подобное. Отец Амелии из тех, кто приходит в церковь за полчаса до начала службы, приезжает на вокзал за полчаса до отхода поезда и потом высовывается из окошка на каждой станции, чтобы проверить, как там его багаж. Беспокоится. Вы, наверное, таких знаете. Конечно, молодым следует снисходительно относиться к слабостям пожилых, но… Я прекрасно осведомлен о своих собственных слабостях, поэтому, чтобы избежать неприятностей и недоразумений, лучше буду держаться в стороне.
4
Здесь и далее в этой главе автор заимствует описание кораблекрушения и жизни на необитаемом острове из романа Даниэля Дефо «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо».
5
Автор цитирует вошедший в школьные хрестоматии отрывок из «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха, слова афинского государственного деятеля Фемистокла (525–460 гг. до н. э.), обращенные к спартанскому полководцу Эврибиаду, когда между ними разгорелся спор о способе ведения войны с персами, напавшими на Элладу.
6
Аллюзия на стихотворение Уильяма Блейка «Тигр» («Тигр, о тигр, светло горящий в глубине полночной чащи…». Перевод С. Маршака).
7
Далее следует вольное переложение начала семнадцатой главы «Жизни и приключений Робинзона Крузо».
8
Цитата из хрестоматийного рассказа о детстве Джорджа Вашингтона. Согласно записям одного из ранних биографов Джорджа Вашингтона, Мэйсона Уимса, юному Вашингтону подарили топорик, и он, играя, срубил любимую вишню отца.
9
Подразумевается широко освещаемый в то время в прессе скандал, связанный с добычей каучука в Бельгийском Конго, монополизированной компанией «АБИР».
10
Автор заимствует широко распространенный в то время литературный штамп, высмеянный Фрэнсисом Брет Гартом в рассказе «История с привидением», пародии на «Рождественскую песнь» Диккенса.