История одной кошки

— Будучи маленькой, я всегда думала, как мне повезло, что у меня самая красивая мама на свете.

— Наши дети когда-нибудь тоже будут так думать. — Лаура молчит, Джош приобнимает ее за плечи и мягко произносит: — Так и будет, Лаура. Обещаю.

Как мило с его стороны сказать такое! Особенно учитывая, что мне трудно судить о человеческой красоте (мне существо, лишенное меха и вынужденное ходить на ногах, как у оленя, кажется голым и неуклюжим). По-моему, нет причин для того, чтобы глаза Лауры опять наполнялись водой от слов Джоша. Но они почему-то наполняются.

Мне кажется, Джош хочет оставить Лауру в одиночестве, чтобы она согнала эту воду. Лаура несколько раз тяжело сглатывает и пытается смахнуть ее, пока она не полилась ручьем. Мужчина вновь подходит к черным дискам, берет один, кладет на специальный столик Сары. Музыка наполняет квартиру в очередной раз. Это так похоже на то, что сделала бы Сара, и впервые мне кажется, что, возможно, я полюблю Джоша. Он даже подпевает под музыку, как иногда делала она.

Любовь — это послание, любовь… Любовь — это… любовь.

Бóльшая часть коричневых коробок остается в квартире — за ними приедет Армия спасения. Оставшиеся Лаура с Джошем сносят вниз, к огромному, прикрепленному к машине металлическому ящику на колесах. Мусорные пакеты Лаура относит в конец коридора к мусоросборнику. Дверь она оставляет открытой, и я слышу, как ее шаги замирают, когда она возвращается назад в квартиру. Потом я слышу, как она вновь бежит к мусоросборнику и достает один из пакетов. Ее шаги звучат все глуше, как будто она несет его на улицу, и у меня мелькает догадка, что она относит его к коробкам, которые мы берем с собой.

Я ни на минуту не покидаю переноску. Так уж выходит. Лаура прикрыла, а затем заперла ее, что с ее стороны крайне невежливо — я же залезла в нее по собственной воле! Назовите мне хотя бы одну причину, по которой нужно обращаться со мной, как с глупой собакой, которая только и мечтает сбежать из конуры. По-моему, люди даже не понимают, как иногда ранят кошачье достоинство. Я в последний раз окидываю взглядом квартиру через прутья переноски. Неужели я больше никогда не буду здесь жить?

Лаура выносит меня на улицу, мне приходится зажмуриться на полпути, потому что сквозь расположенные крест-накрест прутья решетки слишком ярко светит солнце. Лаура садится в машину, мою переноску ставит себе на колени. Джош тоже забирается внутрь, но через другую дверь, чтобы сидеть за большой круглой штуковиной, которая заставляет машину двигаться.

Раньше я ни разу не ездила в машине. Признаюсь вам, не так уж и плохо ехать, как только привыкнешь к этому ощущению: ты движешься вперед не на своих лапах. Езда даже навевает на меня дремоту, мне с трудом удается держать глаза открытыми, но я не хочу ничего пропустить и гляжу на проплывающие в окне предметы. До настоящего момента я даже не предполагала, сколького еще не видела.

Чем дальше мы едем, тем шире становятся улицы, пока я не убеждаюсь, что мы покинули Нижний Ист-Сайд. Некоторые улицы такие широкие, что даже не верится, что они настоящие. А здания! Я даже не все верхушки вижу, хотя и вытягиваю шею настолько, насколько позволяет переноска. В Нижнем Ист-Сайде я никогда не видела таких высоких зданий. В окнах некоторых я замечаю других кошек, которые греются в лучах послеобеденного солнца или прыгают на занавески, которые закрывают им обзор. Меня мучают вопросы: они всю жизнь будут жить в своих квартирах? Или однажды, как и мне, им придется куда-нибудь переезжать, потому что их люди перестанут приходить домой? Жаль, что я не могу у них спросить. Возможно, кто-нибудь из них знает, как заставить человека вернуться, после того как он тебя бросил.

Джош говорит Лауре, что он поедет по шоссе Вест-Сайд. Мы минуем широкую реку, в которой воды столько, что я и представить не могла, что в реальной жизни бывает столько воды. Там плавают лодки и люди на других странных агрегатах поменьше, которые позволяют им передвигаться по воде как будто бегом. (Я всегда жалею людей, потому что им приходится постоянно окунаться в воду, чтобы оставаться чистыми, но сейчас они передвигаются по воде без всяких причин!) На тротуарах у реки толпятся другие люди, которые несут еду, пакеты для покупок или держат за руку людей поменьше. Один из них бросает хлебные крошки огромной стае голубей — ах! Как было бы чудесно прыгнуть в самую середину стаи и показать этим глупым птицам, кто здесь хозяйка!

Лаура опускает окно со своей стороны, и тут же мне в нос ударяет множество запахов. Смесь этих ароматов заставляет меня вспомнить те времена, когда я еще была без Сары, жила на улице вместе со своими братьями и сестрами. Я чувствую запахи других машин, птиц, потеющих в своих пальто людей, свежей грязи. В это время года холода начинают отступать, поэтому я чувствую запах цветов и еще чего-то, чего назвать не могу, потому что слишком потрясена. Жалко, что нельзя оставаться на одном месте, чтобы различить запах каждого предмета и точно его назвать.

И если бы я все же здесь остановилась — прямо сейчас, в этом самом месте, — мне бы не пришлось ехать в квартиру Лауры и Джоша. Не пришлось бы начинать новую жизнь, которую придется начать. По крайней мере пока… пока в нее не вернулась Сара.

Глава 3

Пруденс

Люди называют человека, который переезжает из одной страны в другую, иммигрантом. Я переехала из Нижнего Ист-Сайда в Верхний Вест-Сайд, который, по всей видимости, находится на противоположной стороне земного шара. А если он расположен на противоположной стороне земного шара, следовательно, это абсолютно другая страна. А это означает, что я тоже иммигрантка. (Как-то Сара рассказывала об иммигрантах в Нижнем Ист-Сайде, которым пришлось переехать, потому что квартиры подорожали. Совсем как в случае со мной!)

По телевизору говорят, что иммигранты часто испытывают тоску по дому. Пока я живу здесь шестнадцать дней, но по дому тосковала только первые пять. Столько потребовалось времени, чтобы привыкнуть к здешней еде. Я так нервничала по поводу того, что вокруг все другое, что незнакомую еду вынести уже не могла. Я слышала, как Джош говорил Лауре, что им стоит купить мне что-нибудь «получше», чем этот «дешевый» корм, которым угощала меня Сара. (Нет! Я люблю свой корм! Жаль, что рядом нет Сары, которая бы велела Джошу купить мне то, что я люблю). Он купил что-то в консервной банке и сказал Лауре, что это «экологически чистая» еда. Этими словами люди называют продукты, которые получают от ферм, а не от заводов. Только эта еда была в консервной банке, а консервы делают только на фабриках. Как же еда в консервной банке может быть «экологически чистой»?

У меня взбунтовался желудок, когда я попыталась определить, что на самом деле содержится в этой еде, которая настолько отличается по запаху от моего привычного корма. Единственный раз я выбралась из шкафа, стоящего в спальне на верхнем этаже (именно туда сложили все Сарины коробки), когда меня вырвало. Джош встревожился и сказал Лауре, что, вероятно, меня следует отвезти в Ужасное место — отчего в желудке у меня все сжалось еще сильнее. Но Лаура пошла и купила корм, к которому я привыкла, и смешала его с новой едой, купленной Джошем. Хотя на вкус он был не так хорош, как мой обычный корм без добавок, по крайней мере он имел знакомый запах, и мне удалось, не нервничая, поесть.

Теперь Лаура подмешивает новую еду в мой старый корм каждое утро, только с каждым разом ее становится все больше, а старого корма все меньше. По-моему, Лаура пытается меня обмануть, думает, я не знаю, что она вскоре попробует накормить меня исключительно новой едой без грамма моей любимой. Как будто можно обмануть кошку!

Когда я жила с Сарой, первым чувством, которое я испытывала по утрам, было счастье. Я стояла рядом с ней у кухонного стола и мяукала, поторапливая ее (люди склонны тянуть время, когда кормят кошек), пока она насыпала мне еду в специальную Миску Пруденс. Потом я начинала в предвкушении бегать кругами у ее ног, пока она несла миску к столу, где я садилась есть.