Страница 238 из 243
Марта шла за нею и несла громадный пук розог. Владя повстречался с ними и испуганно посмотрел на Вершину.
— Вот я твоей сестрице сейчас розог дам, — сказала ему Вершина, — а ты мне ее подержишь, пока я ее наказывать буду.
Но, придя домой, Вершина передумала: она села в кухне на стул, Марту поставила перед собой на колени, нагнула ее к себе на колени, подняла сзади ее одежды, взяла ее руки и велела Владе ее сечь. Владя, привыкший к розгам, видевший не раз дома, как отец сек Марту, хоть и жалел теперь сестру, но думал, что если наказывают, то надо делать это добросовестно, — и потому стегал Марту изо всей силы, аккуратно считая удары, — пребольно было ей, и она кричала голосом, полузаглушенным своей одеждою и платьем Вершиной. Она старалась лежать смирно, но против ее воли ее голые ноги двигались по полу все сильнее, и наконец она стала отчаянно биться ими. Уже тело ее покрылось рубцами и кровяными брызгами. Вершиной стало трудно ее держать.
— Подожди, — сказала она Владе, — свяжи-ка ей ноги покрепче.
Владя принес откуда-то веревку. Марта была крепко связана, положена на скамейку, прикручена к ней веревкой, Вершина и Владя взяли по розге и еще долго секли Марту с двух сторон. Владя по-прежнему старательно считал удары, вполголоса, а десятки говорил вслух. Марта кричала звонко и с визгом, захлебываясь, — визги ее стали хриплыми и прерывистыми. Наконец, когда Владя досчитал до ста, Вершина сказала:
— Ну, будет с нее. Теперь будет помнить.
Марту развязали и помогли ей перейти на ее постель. Она слабо взвизгивала и стонала.
Два дня не могла она встать с постели. На третий день встала, с трудом поклонилась в ноги Вершиной, и, подымаясь, застонала и заплакала.
— Для твоей же пользы, — сказала Вершина.
— Ох, я это понимаю, — отвечала Марта, и опять поклонилась в ноги, — и вперед не оставьте, будьте вместо матери, а теперь помилуйте, не сердитесь больше.
— Ну, Бог с тобой, я тебя прощаю, — сказала Вершина, протягивая Марте руку.
Марта ее поцеловала.]
Л. 509 — [увидя барина, подтянулся]
Л. 511 — [в духе умеренного народничества]
Л. 511 об. — [Тургенев очков не носил, а суетливостью и мягкостью приемов соперничал с Шариком.] Одеты они были [не плохо, но как-то растрепанно и нетщательно, одежды у них были какие-то мятые;] Шарик был [в белом мятом костюме,]
Л. 512 — [учителем духовного училища]
Л. 512 об. — [неукоснительно]
Л. 513 — [И в то же время, какою-то причудою своевольных умов, они видели в нем и привычный тип — «светлую личность»: начальство мол (директор гимназии) преследует.
И теперь они искали с ним встреч, и разговоров с ним и о нем.
— Мы об вас все дифирамбы вот от этого птенца слушаем, — сказал Шарик Передонову.]
Л. 513 об. — 514 — [— Господа литераторы, отстаньте немного, — попросил Виткевич, — мне надо с его высокомордием нечто серьезное и секретное объясниться.
Писатели отстали.
— А славные ребята, — сказал Виткевич в полголоса, — мочиморды заправские.
Передонов угрюмо проворчал что-то.
Виткевич залепетал, наклоняясь к его уху:
— Научите, почтенный преподаватель российской словесности, — в ножки поклонюсь.
— Ну? — сердито спросил Передонов.
— Да вот относительно юной Хрипачихи, — с умиленным вздохом и похотливым блеском в глазах пояснил Виткевич.
— Что ж? — опять спросил Передонов, сохраняя на лице всё ту же деревянную невыразительность.
— Не поддается ни на какие улещивания, — огорченным голосом говорил Виткевич, — меня раззарила, а сама холодна как лед.
— Добром не хочет, надо нахалом действовать, — сказал Передонов.
— Да как?
— Да так, и не то, чтобы совсем, [по-настоящему, а только например,] а вроде… и Вы удовольствие получите, и она поймет. А ее без церемоний в охапку, и всё тут. Вы знаете, что Хрипач — свинья; ему надо пакость сделать.
Виткевич был рад совету, воспрянул духом, и погано хихикал.
Они остановились и подождали писателей. Писатели подошли, продолжая разговаривать на одну из излюбленных ими тем.]
Л. 515 — [Какие горизонты!]
Л. 515–515 об. — [— Просвет вперед и просвет назад! Какие два горизонта! Это нечто сверхдемоническое!
Тургенев меж тем напряженно думал, чтобы ему такое сказать изысканное, тонкое и глубокое, — и придумал.]
Л. 515 об. — [Шарик не полез за словом в карман.]
Л. 516 — [Передонов шел и думал, что вот-то он попорет по деревням школьников, — то-то будет потеха.]
Л. 516 — [Передоновым он мог восхищаться без зависти: не писатель.]
Л. 387 об. — [— так просто]
Л. 387 об. — [тихонько]
Л. 387 об. — [Тургенев молчал, томно склонив голову. Он думал, что его печаль — печаль великой души, томящейся в бедных оковах лживого бытия, — и гордился этою печалью.]
Передонов угрюмо шагал посреди них, щурил свои маленькие глаза, и неподвижно и тупо было его сонное лицо.]
Л. 388 — [Этот Баран, которого Передонов встречал почти каждый день то в одном, то в другом конце города, — начал надоедать ему.]
Л. 390 — [всё злобится!]
Л. 390 — [— Что Такое? — испуганно спросил Передонов. —]
Л. 390 — [Как же теперь быть? — тоскливо думал он.]
Л. 390 об. — [(ибо он не мог при всяких обстоятельствах своей жизни не сделать чего-нибудь лишнего)]
Л. 391 — [Она все это время думала о коте, и не могла понять, о каком Шарике говорит гость; ну да это после разберется, а теперь…]
Л. 390 об. — [Просто Шарик.]
Л. 391–391 об. — [Так уж давно повелось, что все знакомые Передонова относились к Варваре неуважительно, с некоторым даже пренебрежением. В разговоре с нею позволяли грязные насмешки, издевки. С ним о ней говорили, — выражались грубо, он не останавливал. Насмехались над ним за нее, и он терпел. Даже новые знакомые заражались этим. Тоже было и с писателями.]
Л. 391 об. — [из-под шкапа]
Л. 391 об. — [припасенные им для кота,]
Л. 391–392 — [В таком обращении с котом они почему-то усмотрели могучее проявление демоцизма.] Кот казался им символическим, — вот именно этот, Передоновский кот. [Но символом чего он является, об этом они заспорили.]
Л. 392 об. — 393 — [Но все-таки на этот раз я с вами не согласен. Мне кажется, тут есть другая закавыка…
— Какая же однако? — спросил Тургенев, красный и надутый и от похвал, и от несогласия с тем, что Шарик скажет.
— Видите ли, пессимизм, — начал было Шарик.
Но Тургенев резко и презрительно перебил его.
— Ну, нет-с, извините, — пессимизм — пес, собака!
Шарик был поражен.
— Да, вы, конечно, правы, — сказал он. — Но я хочу вот что сказать: коты мудры или нет?
— Мудры, — решительно отвечал Тургенев.
— Заметьте, — продолжал Шарик, — я веду речь только о котах, а не о кошках. Кошки глупы и банальны, коты же — мудры. Коты — гимнософисты, нагомудрецы.]
Л. 393 об. — [Между блуждающих по кровлям котов робко крадется окрыленная песня поэта!
— Превосходно сказано! — в восторге воскликнул Тургенев. — Мяукать — какое символическое слово!
Передонов внезапно зевнул, и при этом лицо его на мгновенье озарилось выражением удовольствия.
— Как он демонически зевает, — задумчиво сказал Тургенев, — как глубоко символична эта мрачно-зияющая реакция на банальную скуку пошлой жизни.]
Л. 394 — [писателям]
Л. 394 — [Вишни стояли на тарелке на столе перед гостями. Передонов время от времени брал по несколько ягод, и сплевывал косточки на пол.
Шарик и Тургенев заговорили с Варварой, и кривлялись при этом, сразу заразившись неуважением к ней. Они видели ее в первый раз, но она напоминала им что-то знакомое.]
Л. 394 об. — [— Ну, я там не был, — высокомерно отвечал Шарик.]
Л. 395 об. — [— Почтение, бабушка, всякому лестно, — вмешался Виткевич.
Но Варвара сразу оборвала его.
— Ну, вы, молокосос, туда же.
Тургенев, улыбаясь и мечтательно закатывая под лоб тусклые глазенки, запел приятным тенорочком:]