Верный меч (ЛП)

-Дай пройти, - говорил Уэйс, и даже со своего места я видел усталость в его глазах.

Я выпрямился и повернулся к двери. Бургинда взглянула на меня, потом снова на Уэйса, прежде чем неохотно отодвинуться в сторону и, без сомнения, решив, что с нами обоими она точно справиться не сможет.

-Я думал, ты спишь, - сказал я ему.

Я дождался, пока он и Эдо поднимутся наверх, прежде чем выйти наружу, и не ожидал увидеть никого из них до утра.

-Я вышел отлить, - сказал он. - А ты что здесь делаешь?

-Думаю, - ответил я и снова повернулся к монастырю и трем темным башням церкви, словно гигантские столбы подпирающим темный свод небес. - Я не ступал на землю монастыря с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Теперь мне кажется, что время повернуло вспять.

Уэйс ничего не ответил. Что из сказанного мной он понял?

-Мне было всего семь лет, когда дядя отдал меня монахам, - продолжал я. - Он был единственным, кто остался от моей семьи после смерти отца.

Конечно, я рассказывал все это Уэйсу и раньше, но это было давно, и я не знал, помнил ли он мою историю. Во всяком случае, он не прерывал меня.

-Наверное, это было самое лучшее, что он мог сделать для тебя, - сказал он наконец.

-Возможно, - согласился я. - Хотя я сам тогда так не думал.

-Уверен, что и потом тоже.

Я кивнул.

-Ты сам все знаешь.

-Почему ты вспомнил об этом сейчас?

-Я подумал, насколько наша жизнь не зависит от наших усилий. Смерть отца, и все, что случилось потом. То, что произошло в Дунхольме и привело нас сюда.

-Ну и что?

-Может быть, это просто случайность? - Спросил я и не мог не услышать горечь в своем голосе. - Разве все это могло произойти по воле Божьей?

Он бросил мне предостерегающий взгляд.

-Мы должны верить, - сказал он. - В противном случае все будет вообще бессмысленно.

Я потрогал крест, висевший на шее. Конечно, он был прав. Все на этой земле было предопределено Богом, хотя иногда это было трудно понять. По крайней мере, в этой мысли я находил одно утешение: Он помнил обо мне, несмотря на все, что произошло.

-И вот Он привел меня сюда, - пробормотал я. Я снова посмотрел через сад на колокольню, сомневаясь, должен ли я произнести то, что вертелось у меня на языке. - Просто я думал, - сказал я. - Что было бы, если бы я вернулся.

-Ты откажешься от меча? - Спросил он с кривой ухмылкой. - И пострижешься в монахи?

Он говорил, совсем как Радульф несколько часов назад. Напрасно я упомянул при нем о монастыре.

-Не сейчас, - сказал я, стараясь не показывать раздражения. - Не скоро, но когда-нибудь, да.

Улыбка исчезла с его лица. Может быть, сначала он не понял, насколько серьезно я говорил, но теперь до него дошло. Мне часто трудно было понять, что думает Уэйс, и очень редко он позволял другим, даже самым близким людям, узнать его истинные чувства.

-Я тут подумал кое о чем, - сказал он через некоторое время. Он оглянулся на Бургинду, стоявшую в десяти шагах позади нас, и понизил голос. - О Мале и обо всем остальном. И я уверен, несмотря на дружбу с Гарольдом Годвинсоном, он не может быть предателем.

-Что заставляет тебя так говорить? - Спросил я.

-Потому что иначе, он не оборонял бы Эофервик от английской армии.

Действительно, среди всех волнений мы совсем забыли об этом факте. Конечно, для Мале не было никакого смысла строить заговоры вместе с Эдгитой, когда ему самому угрожали ее соотечественники в Нортумбрии, когда его собственная жизнь находилась в опасности. Что, если мы пытаемся найти преступный умысел там, где его нет и в помине, где всему можно найти самое простое объяснение?

Но даже, если Мале не замышлял предательства, я все равно чувствовал себя неловко. Здесь было слишком много непонятных для меня вещей.

-Ты говорил с Эдо? - Спросил я.

-Нет, - ответил он. - Как думаешь, мы должны извиниться перед капелланом.

-Может быть.

После того, что Гилфорд наговорил нам вчера вечером, эта идея не казалась мне заманчивой.

-Он нам не враг.

-Откуда нам знать? - Спросил я и когда понял, что Уэйс не собирается отвечать, сказал: - Чем дольше мы находимся в его обществе, тем меньше я ему доверяю.

Я подумал о той ночи в Лондоне около церкви Святого Эдмунда. Тогда я был абсолютно уверен, что это он, и только потом убедился, что ошибся. Но теперь я видел, как много священник скрыл от нас, и подумал, что в ту ночь он все-таки мог оказаться около церкви. Что делать, если мои инстинкты не обманывали меня? И что все это могло значить?

-Все, что мы можем сделать, это выполнить задание Мале, - сказал Уэйс. - После того, как мы вернемся в Эофервик, все наши дела с ним будут закончены. Мы будем свободны делать, что хотим, и заботы Мале нас касаться уже не будут.

-Если мы вернемся в Эофервик, - пробормотал я.

Я закрыл глаза; в мозгу крутился водоворот предположений и наполовину оформленных мыслей. Никогда я еще настолько не сомневался в моей жизни: не только в поручении Мале относительно Гилфорда, но и в том, что я делаю и где нахожусь.

Иногда мне казалось, что сейчас я очнусь от этого кошмара и снова окажусь в Нортумбрии, с Освинн и лордом Робертом, со всеми моими ребятами, и все будет просто и понятно, как раньше. Мне казалось, что корабль моей жизни брошен на произвол судьбы в открытом море, на милость течений и ветров, как игрушка случайной бури, в то время как я цепляюсь за надежду обрести убежище. И эта надежда слабеет с каждым днем.

-Давай посмотрим, что произойдет, когда прибудет Эдгита, - сказал я. - Тогда мы будем знать, что нам делать.

Уэйс хлопнул меня по плечу, и пошел за угол дома.

Я постоял еще мгновение, глядя на тонкие усики дыма над дормиторием, поднимающиеся из дымохода к звездам. Но вскоре тишина была нарушена перезвоном колоколов, зовущих к заутрене. Я и не знал, что уже так поздно.

Я вернулся к себе в комнату. Вскоре на лестнице и на галерее за моей дверью послышались шаги, вернулся Уэйс. За ними последовал скрип дверных петель, и все снова затихло. Сбросив плащ, я лег на кровать. Солома в тюфяке не была жесткой, но повернувшись с боку на бок несколько раз, я отказался от попыток уснуть и сел на край кровати.

В темноте я оперся лбом в ладони, как привык всегда делать, размышляя. Посреди всей неопределенности нашей жизни все яснее становилась одна вещь: я не мог выполнять приказ, не зная правды. Прежде всего моя совесть не позволяла мне служить человеку, который мог оказаться предателем короля и моих соотечественников. Если существует заговор между вдовой Гарольда и Мале, я должен был знать. Несмотря на слова Уэйса, я понимал, что у нас нет никакой гарантии на получение ответов, даже когда она вернется в Уилтун. Больше ждать я не мог.

И вдруг я понял, что должен сделать.

Колокола перестали звонить довольно давно, если они и разбудили кого в доме, они, конечно, уже снова спят. Я встал и подошел к двери, чтобы осмотреть лестничную площадку. Слабый оранжевый свет из очага в нижнем зале лежал на перилах.

На мгновение я снова засомневался: что делать, если мы ошибаемся? Но я знал, что, продолжая думать в том же духе, потеряю последнюю возможность. Я не видел никакого другого способа. Мы должны все узнать.

Я открыл дверь шире. Келья Гилфорда находилась в дальнем конце галереи. Босиком я выскользнул за дверь и осторожно прикрыл ее; последнее, чего я сейчас желал, это разбудить свидетелей. Если бы ночь была ветреной, стук ставен и гул за стенами помогли бы мне замаскировать свои шаги. Но единственный шум, который я сейчас слышал, был шелестом мышей в соломе.

Стараясь дышать бесшумно, я прокрался по коридору, держась ближе к его правой стороне: у внешней стены дома половицы почти не скрипели. Через несколько шагов я услышал храп, и увидел, что дверь в одну из каморок приоткрыта. Это был Филипп, его долговязое тело не помещалось на кровати, длинная рука свесилась с матраца. Медный подсвечник стоял на полу, сальная свеча почти вся выгорела. Он пошевелился, бормоча себе под нос что-то несвязное. Я замер, решив, что он мог услышать меня, но, к счастью, он не проснулся.