Внимание: неопитеки!

Чатраги вздохнул и вернулся на свое место. Лоб у него был влажный, а лицо бледнее обычного и усталое.

— Что происходит, господин Чатраги? — с неудовольствием начал было полковник поднимаясь, но в это время неопитек поднял голову, исподлобья оглядел всех, встал и, тяжело шагая, направился к выходу. На пороге он чуть постоял, потом раскачиваясь двинулся дальше, не обращая внимания на оторопело отскочивших автоматчиков.

Когда дверь захлопнулась, полковник перевел вопросительный взгляд на Чатраги.

— Итак?

— Гипноз, — лениво пояснил Чатраги. — Я хотел узнать, что у них за оружие, но, как вы убедились, психическая конституция этого дипломата оказалась не на высоте.

— Черт бы вас побрал с вашими опытами! — взвизгнул доселе молчавший майор с желтоватым, нездоровым цветом лица. — Вы умышленно сорвали переговоры. Вы за это ответите!

Чатраги вместе с креслом повернулся, оскорбительно осмотрел невыдержанного майора и холодно заявил:

— Я знаю, вы из контрразведки, но даже это не является достаточно уважительной причиной, чтобы говорить глупости.

У майора вытянулось и без того длинное лицо. Он совершенно онемел от ярости. Не обращая уже больше на него внимания, Чатраги переключился на Тадэму.

— Ну что, — спросил он, — теперь-то вы убедились, что никакие переговоры с этими монстрами невозможны? Кроме того, мы узнали, что они настроены очень решительно и возлагают, не без оснований, большие надежды на свое оружие. Поэтому я еще раз...

— Чепуха! — безаппеляционно перебил майор из контрразведки. — Никакого секретного оружия у них нет. Уничтожение вертолетов — это дело рук красных. Они, видимо, установили связь с неопитеками.

Чатраги с секунду сидел с выпученными глазами, потом принялся так громко хохотать, что в дверях появилось встревоженное лицо лейтенанта Сволча.

Вернувшись к себе, Чатраги хлебнул спирта, доел фарш и, стиснув голову руками, повалился на койку.

— Господи, — с отчаянием сказал он, — как мне хочется, чтобы все это скорее кончилось! Я, кажется, готов оставить неопитеков в покое и дать им эти пятьдесят лет. Все равно тогда меня уже не будет, пусть с ними разбираются наши потомки. Мой внук, например.

— Что, у вас есть дети?

— Есть. Сын, — Чатраги отвернулся к стене и затих.

Посидев немного в комнате, я отправился побродить по нашему лагерю.

Заброшенный поселок за время нашего пребывания здесь приобрел довольно жилой вид. Меж домами пролегли жирные черные колеи, истерзанные гусеницами бронетранспортеров, на задворках дымили полевые кухни, сушились солдатские трусы, в кустах виднелись пятнистые желто-зеленые вездеходы и «Муфлоны». Где-то в глубине леса время от времени слышались короткие автоматные очереди, — видимо, постреливали посты для острастки. А ведь когда мы прибыли сюда, все было покрыто ядовито-зеленым ковром высоких сырых трав, вплотную к домам подступала древесная молодь, по углам домов, цепляясь, тянулись вверх ползучие растения.

— Эй, Чав! — заорал кому-то во дворе здоровенный полуголый детина, свешиваясь со второго этажа дома, мимо которого я проходил. — Это ты сожрал мои галеты?

— Иди ты! — отвечал из-за забора невидимый мне Чав. — Зачем тебе теперь галеты? Тебя самого завтра сожрут обезьяны!

Во дворе заржали в несколько крепких глоток.

— А что они — людоеды? — спросил полуголый.

— А ты думал! — прокричал в ответ все тот же Чав. — Они, говорят, уже съели какого-то профессора с причиндалами. И его охрану тоже.

— Так ему и надо, профессору, — одобрил полуголый и скрылся из окна.

Где-то послышалось ровное, быстро нарастающее гудение. Я обернулся. Через некоторое время из-за вершин деревьев вынырнул маленький юркий вертолетик, протарахтел над улицей, накренился, делая разворот, и лихо сел прямо между домами.

Мне было все равно, куда идти, поэтому я направился к вертолету. Я был шагах в десяти от него, когда из кабины выскочил франтоватый пилот в голубом комбинезоне, бережно принял большие лакированные чемоданы и помог сойти двум женщинам и высокому полному господину в сером костюме.

Из-за заборов и из окон полезли любопытствующие физиономии.

— Вот это да! — загалдели со всех сторон. — Шикарные дамочки. Эх, мне бы такую!

— Эй, дядя! Зачем тебе сразу две? Вспотеешь. Уступи одну нам.

— Красотка, иди сюда, мы сделаем тебе хорошо!

— Молчать! — рявкнул, видимо, капрал. — Раз-зойдись!

— Чего орешь, дубина! — немедленно отозвался кто-то явно измененным голосом. — Что, на баб уж посмотреть нельзя?

Господин в сером величественно огляделся и заметил меня.

— Милейший, скажите, где мне найти полковника Тадэму?

— Полковник, наверно, в штабе. Это вон то здание, у которого, видите, стоят амфибии.

Отвечая, я мельком оглядел спутниц господина. Одна из них была платиновая блондинка с пышным бюстом и брезгливым выражением лица, а вторая — довольно высокая брюнетка с броскими, хоть и не особенно правильными чертами. Впрочем, за свою жизнь я уже успел убедиться, что подобные женщины становятся тем привлекательнее, чем дольше на них смотришь.

Господин в сером взял самый маленький чемодан и, вполголоса говоря о чем-то с блондинкой, направился в сторону штаба. За ними последовал голубой пилот, сгибаясь под тяжестью двух чемоданов.

— Разрешите, я вам помогу поднести вещи, — сказал я брюнетке.

— Пожалуйста, если вам не трудно.

Тон ее был предельно холодным. Очевидно, оживление, вызванное их прибытием, произвело на нее неважное впечатление. К тому, солдаты, несмотря на окрики капралов, продолжали глазеть и отпускать шуточки.

Некоторое время она шла впереди, но вдруг остановилась, поджидая меня.

— Скажите, вы, случайно, не знаете господина Чатраги?

— Ну как же! — воскликнул я. — Мы живем с ним в одной комнате.

— Вот как? Вы тоже медик? Или биолог?

— Да нет, ни то и ни другое. Я... — Тут я запнулся, не зная, как объяснить мое положение. — В общем, я считаюсь его ассистентом, — неуверенно закончил я.

— Ассистентом? — брюнетка удивленно оглядела меня. — Странно... Ну, хорошо. Я хотела бы увидеть его. Это возможно?

— Конечно. Он сейчас у себя, пойдемте.

По дороге я начал запоздало раскаиваться, что веду к Чатраги неизвестную женщину, не зная, в каком он сейчас состоянии. Может, он безнадежно пьян. Впрочем, если эта женщина, допустим, его жена, то ей, естественно, хочется увидеть его немедленно, в каком бы он состоянии ни был.

Прежде чем войти в комнату, я громко постучал и, просунув в дверь голову, спросил:

— Ник, к нам можно?

Чатраги поднял с подушки растрепанную голову, близоруко прищурился и, узнав меня, недовольно пробурчал:

— Что за шутки, Рэй?

Вместо ответа я распахнул дверь и пропустил вперед брюнетку.

— Зонта! — ахнул Чатраги, вскакивая. — Вы ли это, дорогая?

— Как видите, Ник, — отвечала брюнетка, протягивая руку, которую Чатраги поцеловал с незнакомой мне в нем изысканной галантностью.

— Садитесь же, Гильда, и рассказывайте, что вас снова привело сюда, — он очень ловко, мимоходом смахнул со стола весь беспорядок. — Извините, дорогая, за наш чисто мужской неуют, к тому же мы не можем вам предложить ничего, кроме спирта. Хотите, я разогрею консервы и вскипячу кофе?

— Ник, я не узнаю вас, — с веселой укоризной сказала Гильда. — Неужели вы пьете эту гадость?

Чатраги сокрушенно развел руками и виновато вздохнул:

— Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними... Да, кстати, вы знакомы? Нет? Это мой друг Рэй Кеннон.

— Ваш ассистент? — с легкой улыбкой спросила Гильда.

— Представьте себе, да, — ответил Чатраги, доставая портативную газовую плитку. — Но рассказывайте же о себе! Ведь мы так давно с вами не виделись.

— Да... — Зонта задумалась, не глядя нащупала на столе свою плоскую сумочку, извлекла из нее сигареты и зажигалку. — Я, конечно, слышала, что произошло после моего отъезда. Бедный Моллини... Все эти годы мне было очень нелегко, не могла найти работу по своей специальности. В последнее время я преподавала зоологию в гимназии, когда ко мне явился представитель компании и предложил мне место здесь у вас. Он сказал, что возглавлять исследования будете вы.