Рыцари Серебряного Щита

В темноте, которая обступила их немедленно, как только был выключен фонарик, никто не заметил гримасы нетерпения, появившейся на лице пана Твардовского. «Конечно, гораздо интереснее было бы поговорить с ребятами об этих изобретениях, чему-нибудь научиться, однако, коль уж речь зашла о Тройном Кладе, надо спешить…»

Здись повёл всех по берегу. Вскоре они вышли к небольшой бухточке. Там, как огромная птица с крыльями-парусами, приготовившаяся взлететь, стояла яхта. Здись, ухватившись за канат, которым она была привязана, подтянул яхту, и лодка, сонно покачиваясь, подползла одним своим бортом к берегу.

— Всем влезать, — последовала команда. — Только сапоги надо снять.

— Снять сапоги? — удивился пан Твардовский. — Как же я буду — босиком, что ли? Не подобает шляхтичу при сабле голые ноги показывать.

Тем временем юные члены экипажа занимали места, вытирая мокрой тряпкой резиновые подошвы сандалий и спортсменок. Азору тщательно обтёрли каждый коготь в отдельности и вымыли хвост, испачканный сажей.

— В сапогах я не пущу на борт «Сарданапала», — повторил Здись, взошёл на нос и ослабил узел буксирного каната. Борт яхты слегка отошёл от берега.

— Погоди, погоди! Уже снимаю! — крикнул Твардовский. — Что за люди! Кипяток! Как это ты сказал? Сардана-пала? А вы здорово знаете всякие заклятия. Сар-да-на-па-ла… Ой, как плохо снимается этот левый…

— А вы зацепитесь шпорой за что-нибудь, — посоветовала Кристя.

— Осторожнее! — крикнул Здись, однако было уже поздно: острые зубья шпоры впились в буксирный канат, рассекли его, и лёгкий ветер начал отгонять яхту от берега.

— Погодите, минуточку!

— Веслом с правого борта, вперёд!.. — подал команду Здись.

— Ав, ав, ав, ав! — в отчаянии надрывался Азор.

Ничто не помогало. Шелестели ветви ольх, среди которых мачта пробивала себе дорогу к свободе, расширялась полоса воды между яхтой и берегом.

— Я теперь уже ничего не смогу сделать! — крикнул Здись в сторону Твардовского. — Мне не хватает маневровой скорости, руль не слушается. Подождите немного, сейчас я вернусь за вами.

— Зажгите фонарик! — крикнул в ответ Твардовский. — Быстрее, быстрее… — Данка лихорадочно нажимала на металлическую кнопку, однако, как назло, свет не зажигался. — Быстрее…

Наконец фонарик сработал. Кружок света лизнул тёмные широкие листья.

— Сюда светите! Ближе, вот на этот пенёк. Хорошо. А теперь, сто сарданапалов, не шевелите фонарём, не двигайте его с места и не гасите.

Держа в обеих руках по сапогу со шпорами, Твардовский потрогал босой ногой лучи света, бегущие от карманного фонарика, проверил, не сильно ли они прогнутся под его тяжестью, и двинулся по ним к яхте.

— Отличные! — похвалил он. — Крепче и гораздо удобнее, чем от восковой свечи.

Твардовский был уже почти у самого борта яхты, когда Данке вздумалось направить свет чуть ниже; она шевельнула фонариком, и свет несколько раз мигнул. Твардовский зашатался, и, если бы не руки детей, пришедших ему на помощь, он наверняка грохнулся бы в воду. Левый сапог, который выскользнул у него из руки, ребята тут же выловили, вылили из него воду и поставили у борта, чтобы высох.

— Это не моя вина, — оправдывалась Данка. — Этот паршивый фонарик либо никак не зажечь, либо не погасить, либо он сам тухнет. Наверно, какой-нибудь лодырь делал его.

— Хорошо сделал. В мои времена вообще не бывало таких. Самое лучшее, что было, — лампа Аладдина или несколько молний в самых неотложных случаях, да и то лишь к услугам более влиятельного чародея… Почему мы так накреняемся? — испуганно спросил Твардовский.

— Делаем поворот, — ответил Здись. — Да вот мы и снова плывём спокойно. Между прочим, это был не такой уж крутой поворот.

Твардовский сел на дно яхты и осмотрелся. Андрейка и Азор пристроились у самой мачты. Данка несла вахту у левого борта, Кристя — у правого, она что-то крепко сжимала в руке. Верёвки спокойно лежали на палубе, скрученные в кольца, словно ужи.

Над головами путешественников, как белая стена, возвышалось огромное полотнище грота. А со стороны носа — другой, треугольный парус, он поддерживал мачту.

Твардовский перевёл взгляд с паруса на маленькую фигурку Здися, держащего в одной руке какую-то верёвку, а в другой — руль.

— Как, ваша милость, вы думаете, — спросил он, — занесут нас ветры на сей остров, Могилой называемый?

— Сами не занесут, — сунула свой нос Данка, — однако мы доплывём.

— Ещё два раза сменим галс — и будем на месте, — со знанием дела объяснил Здись.

— Что сменим?

— Галс. Теперь у нас ветер с левой стороны, и мы идём левым галсом. А потом сделаем поворот, — чтобы ветер оказался с правой.

— Зачем? — Твардовский снял шапку и почесал в затылке.

— Затем, чтобы плыть против ветра, который дует от острова. Мы двигаемся зигзагами, как человек, который хочет взобраться на слишком крутую гору, а прямо идти невозможно.

— На парусах против ветра? А у вас черти не спрятаны где-нибудь на дне лодки? — Твардовский испытующе оглядел дно и, ничего не обнаружив, продолжал: — Я-только раз плыл по Висле против ветра без вёсел и парусов, зато потом и разговоров было в Кракове — ой-ё-ёй сколько! В мои времена не случалось, чтобы против ветра…

— Прошу прощения, — прервала его Кристя. — Вы, наверно, забыли. Не нужно говорить так плохо о давних временах. Ещё до того, как вы появились на свет, поляки плавали по Балтике, а Колумб доплыл даже до Америки. У вас что, небось двойка по истории была?

— Хм, — кашлянул чародей, — я этого в самом деле… Хм… Действительно, милостивые государи, я не совсем…

Он умолк, поскольку ему не хотелось в глазах детей компрометировать профессоров из Саламанки и Ягеллонского университета в Кракове.

— Внимание! Приготовить поворот через штаг! — Команда Здися вывела Твардовского из задумчивости.

— Готово! — ответили девочки.

— Поворот!

«Сарданапал», послушный рулю, начал разворачиваться влево. За кормой громче забулькала вода. Паруса сникли, хлопнули нерешительно, а потом устремились к левому борту, наполняясь ветром. Твардовский лишь в последнюю минуту успел наклонить голову и пропустить над собой брус, оттягивающий снизу главный парус.

— Так, так, — сказал Здись. — Нужно быть внимательным, потому что бом грота любит стукать невнимательных.

— Бум?

— Нет, бом.

— Бом любит бум-бум по голове, — пояснила Кристя. — Так легче запомнить. Я тоже вначале всё путала.

Твардовский ничего не ответил. Он внимательно глядел на лунную дорожку, которая тянулась по воде за кормой яхты; она бежала в сторону берега, но, разорванная тенями деревьев, гасла, так и не достигнув ни Земли, ни Луны. Может быть, чернокнижнику уже надоели земные скитания? Быть может, ему захотелось вернуться на Серебряный Щит, где он одиноко просидел почти четыреста лет? Кто знает! Как часто зимою мы мечтаем о лете, а в знойные летние дни вспоминаем о морозе; в школе тоскуем по каникулам, а во время каникул скучаем по школе… В воспоминаниях всё становится милее, веселее, лучше, чем было на самом деле. Вот почему взрослые, в особенности люди пожилые, так любят говорить, и очень часто, о «добрых старых временах».

Луна наклонила своё лицо к Земле, плетя из лучей сеть вокруг чернокнижника, силой притягивая его внимание и взгляд. Твардовский упрямо отворачивался в другую сторону; чем дальше было небо от жёлтого круга, тем ярче светили звёзды, тем больше походило оно на озеро — спокойное и тихое. Стало быть, путешественникам не грозили ни бури, ни сильные ветры; что же касается водяных чудищ, то, по всей видимости, они не водились в этих местах.

За спиною чернокнижника вдруг кто-то могуче вздохнул и зашумел с нарастающей силой. Твардовский быстро обернулся, хватаясь за рукоять сабли, и увидел на противоположном берегу стоглазое чудовище с квадратным лбом, из которого рос огромный, совершенно прямой рог. Вздох этот устремился к небу вместе с тёмными клубами дыма. Не было времени получше рассмотреть чудовище, поскольку оно грозно и пронзительно завыло, с каждой секундой всё более и более понижая голос. Твардовский, хоть и был не из трусливого десятка, спрятался всё же под борт и заткнул уши.