Партизанская хроника

Им вдогонку летели пули. Любимов упал. Валя бросилась рядом, горячо зашептала:

— Ванюша, дорогой, ты ранен?

— Не чуешь, какого огонька дают, разве можно дальше бежать?

Они быстро поползли по замерзшей земле. Вот уже и берег.

— Сообщить командиру, что в деревне немцы, — это мало. Обождем, может, еще что-нибудь узнаем, — дернула Валя за рукав Любимова, и они остались на берегу.

Спустя несколько минут зашумел мотор, и на окраине деревни засветились огни фар.

— Танк? — спросила Валя.

— Танк или броневик — один черт. Ясно только, что немцы взялись за нас серьезно, — ответил Иван. Разведчики поспешили в лагерь.

Итак, противник бросает против нас не только большое число солдат, но и фронтовую технику. Недаром он так долго и тщательно готовился. Не первый раз гитлеровцы собираются покончить с советскими патриотами, а партизанское движение все разрастается. Теперь противник окружил нас тесным кольцом. Двигаться ночью опасно, можно нарваться на засаду и понести большие потери. Мы стали ожидать рассвета.

Время тянулось медленно. Партизаны, развязав вещевые мешки, закусывали, курили. Под утро в воздухе закружились крупные белые хлопья.

— Проклятый снег! — выругался Усольцев.

Действительно, погода не благоприятствовала нам. Отряду в сто пятьдесят человек и без того трудно пройти, не оставляя следов, а тут еще снег.

Начало светать. На юге загрохотали артиллерийские залпы. В тот же миг в полукилометре от нашего лагеря ударила батарея, одновременно послышались залпы в северо-западном направлении. Партизаны вскочили на ноги. Снаряды разрывались в районе лагеря Сацункевича.

Батареи противника били из деревень Градно и Беличаны. Чувствовалось, что немцы лишь приблизительно знали расположение наших лагерей.

Мы решили этим воспользоваться. Я взглянул на карту: на востоке синей полоской извивалась еще не замерзшая Березина. В районе деревни Жеремец был паром; там мы и решили пройти. Однако предварительно нужно обмануть немцев, ввести их в заблуждение.

Ко мне подбежал Чернов:

— Товарищ командир, из Беличан вышли в нашем направлении двести солдат противника. Идут медленно.

Я подал команду:

— Отряд, шагом марш! — и махнул рукой на запад, по направлению к Березовке.

И вот сорок партизан группы Усольцева быстрым шагом двинулись вперед. У каждого десятого — ручной пулемет.

Хотя снег и неглубокий, наши следы сразу бросились в глаза.

Вслед за группой Усольцева пошли остальные партизаны с Кусковым во главе. Недалеко от березовского леса мы круто повернули на юг. Снег продолжал падать крупными хлопьями. Теперь, на открытой местности, это нас уже радовало.

Сзади послышалась сильная пулеметная стрельба — это фашисты наступали на наш пустой лагерь.

— Быстрей, быстрей! — подгонял комиссар партизан.

Сделав большой круг, мы повернули на восток и (пока без единого выстрела!) оторвались от противника.

А снег все шел. Он плотным слоем покрывал следы. Мы с Кусковым встали в стороне и пропустили отряд. Когда прошел последний партизан, Кусков радостно сказал:

— Порядок!

Под вечер отряд подошел к Березине и остановился в небольшом лесочке около деревни Жуковка. Подул ветер, партизаны ежились от холода и, чтобы согреться, разожгли небольшие костры, вокруг которых натянули плащ-палатки. Луньков отошел в сторону; вернувшись, сказал, что костров не видно, можно вскипятить воду. Вскоре партизаны, грея о горячие кружки руки, пили чай.

Утром вместе с Меньшиковым я вышел на опушку леса. Вокруг все побелело, снег покрыл поле, и наших следов не было видно.

— Надеюсь, противник потерял нас, — заключил я и, развернув двухкилометровку, очертил круг. — Разведчиков дальше этого не пускать.

Меньшиков понимающе кивнул головой.

Партизаны заняли полукруговую оборону. Сзади была Березина; если враг нас обнаружит, останется только один выход — переправляться через реку.

С утра опять началась артиллерийская канонада. Партизаны, расчистив снег, лежали на мерзлой земле и нетерпеливо оглядывались на костры, откуда Валя Васильева, Дуся и Валя Сермяжко носили им горячею воду.

К концу дня артиллерия умолкла. Над Березиной опустился туман. Партизаны не спали уже трое суток. Я сидел на пне и вдруг позади себя услышал приглушенный голос:

— Эх, чем так страдать, лучше уж прямо в ад, там тепло, согреешься… Лучше погибнуть в бою.

— Умереть нетрудно: привязал ремень на сук и — готов. А вот ты сумей жить и побеждать, — тихо, но строго сказал Карл Антонович. Я узнал его по голосу.

— Чем так жить… — возразил тот же голос, его прервали:

— Не стони! Зудишь, как осенняя муха.

И опять послышался голос Добрицгофера:

— Нам здесь действительно плохо… Правда, мы могли бы пойти в бой, уложить много фашистов, но и нас осталось бы мало… К примеру, ты останешься один. Что будешь делать?

Пристыженный партизан умолк, а Карл Антонович продолжал:

— Если нужно будет, неделю проживем так, зато сохраним весь отряд и опять будем бить фашистов. Партизанская борьба, братишка, дело сложное: ненужной горячки она не любит. Партизан, когда нужно, в бою смел и дерзок, когда необходимо — он умеет ускользнуть из-под удара и выжидать в холоде и голоде. А ты сразу же — про гибель… — заключил Карл Антонович.

В ответ послышался вздох.

Ночью я, сколько ни старался, заснуть не мог. Постепенно стало светать, густой туман над рекой исчез.

Было утро 6 ноября. Я поднялся и прошелся по полянке, разминая затекшие мускулы. Кругом по-прежнему тихо. Неужели противника нет поблизости?

Не следовало доверять обманчивой тишине. Поднявшиеся партизаны пошли на линию обороны сменять товарищей. Я нашел Меньшикова. Он лежал на груде еловых веток и от холода руки держал под мышками, у него дрожали ноги. «Это не сон, а мучение», — подумал я и отошел: пусть хоть немного отдохнет. Я подождал, пока он проснется. Вскоре он подошел ко мне. Я приказал выслать разведку.

С нетерпением мы ожидали возвращения разведчиков, прислушивались, не слышно ли выстрелов. К вечеру разведчики вернулись и сообщили, что противника нет.

В воздух полетели фуражки — партизаны ликовали. В отдаленные от лагеря посты пошли Чернов и Леоненко, с ними Тихонов и Валя Сермяжко.

Остальные партизаны стали готовиться к празднику — 25-ой годовщине Великого Октября, приводить себя в порядок; через час все были чисто выбриты. Обогревшись у костров, они стали бодрее, но чувствовали волчий голод.

— Эх, кабы хорошую миску сибирских пельменей, — улыбнулся Луньков.

— Перестань, — притворно сурово поглядел на него Кусков, — у меня и так живот подтянуло.

— А потом горячего чаю да еще хорошего табаку, — не унимался начальник штаба.

— Будет тебе растравлять нас, — сказал я сердито. — Надо на самом деле что-нибудь придумать.

— У меня здесь, в Жеремцах, знакомые, — вмешался Меньшиков.

— Так эти твои знакомые и ждут в гости полторы сотни голодных волков, — засмеялся Луньков.

— А может они на немецкие марки продадут корову? — спросил Морозкин Меньшикова.

Меньшиков кивнул. Я вручил ему пачку марок из кассы штаба:

— Возьми нескольких партизан и иди! Денег не жалей.

— Покупая корову, ощупай и смотри табаку не забудь! — в шутку крикнул вслед уходящему Меньшикову Луньков.

Через некоторое время возвратился один из партизан, посланных с Меньшиковым, и сообщил, что в деревне зарезан жирный кабан и хозяйки готовят для нас мясо.

Приходилось в ожидании обеда утолять голод курением. Я затянулся несколько раз и, затушив самокрутку, положил ее в карман: кружилась голова, делалось дурно.

Меня вывел из короткого оцепенения громкий голос радиста:

— Товарищ командир, связь налажена.

Быстро написал:

«Карательная экспедиция противника окончилась, противнику ущерба не нанесли, своих потерь не имеем».

В это время на двух санях, полных чугунов и горшков, приехал Меньшиков. Он открыл крышку большого котла, и по лесу разнесся аппетитный запах горячих щей.