Смерть в Занзибаре

– Прибыли машины. Это, наверное, полиция. Или доктор.

– И Холден, – сказал Ларри Даулинг, торопливо выпустив руки Дэни и вставая. – Мне пора идти. Я больше не хочу рисковать, что меня снова застанут держащим вас за руки, и получить еще один удар в челюсть. Этот парень слишком уж импульсивен. До завтра.

Он вышел, оставив дверь открытой настежь, и они услышали шаги, бегущие вверх по лестнице, и голос Лэша на веранде:

– Вы опять здесь?

– И под строгим контролем, так что можете оставить свои руки в карманах! Вы привезли доктора?

– Конечно. Я также передал ему ваше письмо.

– Благодарю. Где он сейчас?

– Осматривает этого слизняка-убийцу, который вроде бы пришел в себя – ему не повезло!

– Это хорошо. Я пошлю его к мисс Эштон, как только он закончит внизу.

Шаги Ларри удалились, и Дэни села, несмотря на головокружение, когда дверь открылась и вошел Лэш.

Он вообще не заметил ни Лоррейн, ни Гасси или Тайсона, а прямо подошел к постели и заключил Дэни в объятья.

– Не обращайте на нас внимания, – едко заметил Тайсон.

– Я и не обращаю, – сказал Лэш, – почти. – Он обернулся через плечо к Лоррейн и добавил: – Доктор будет здесь, как только закончит с Понтингом, а после этого, насколько я знаю докторов, он выкинет меня отсюда вверх тормашками. Так что я был бы вам глубоко обязан, если бы вы все слиняли отсюда.

– Конечно, дорогой, – сказала Лоррейн. – Пошли, Гасси. Тайсон… – Дверь за ними закрылась.

Дэни сказала:

– Лэш, вы ведь не из ФБР, нет? Я подумала, что вы могли быть… или убийцей, потому что вы взяли это письмо, а Найджел сказал… И я знала, что должна ненавидеть вас, если вы убийца, но я не могла… и я так счастлива, что вы не из ФБР! Я не хочу, чтобы вы им были, и мне так стыдно. Лэш, мне очень жаль, очень…

Лэш сказал:

– Все хорошо, солнышко, все хорошо. Вам очень жаль. Ради святого Петра, сколько же коньяку они в вас влили?

– Много, – сказала Дэни. – Много и еще много, и еще много. Сначала Ларри, потом вы, потом Тайсон… Для вас это лучше. Мне не надо было слушать Найджела. Лэш, вы меня простите, да? Потому что я не смогла бы вынести, если бы вы не… Я не смогла бы этого вынести…

– Это примерно то же самое, где мы были прошлый раз. Только в тот раз это был я. Это мне наказание! Дорогая, ты нализалась! Ладно, я тебя прощаю – но если после этого я когда-нибудь увижу, что ты пьешь что-нибудь покрепче, чем шоколад с содовой, то помоги мне Бог, я возьму ремень! Дорогая… дорогая моя… моя дорогая…

Стоявший на посту полицейский констебль – африканец ловко отдал честь и провел Даулинга через центральный дворик в небольшое помещение на первом этаже, в котором оконные ставни были усилены железными решетками, а двери были весьма солидными. Эта комната, по странной случайности, была той самой, куда дед Тайсона, Рори Фрост, штормовой дождливой ночью более девяноста пяти лет тому назад принес свою долю сокровищ султана Саида на временное хранение. Никто из живущих в настоящее время не знал об этом, тем не менее сохранилось поверье, что эта комната, по каким-то мрачным причинам, была местом, предвещающим несчастье, что, по всей вероятности, связывалось с тем фактом, что она была заперта и лишена мебели, и только около часа назад ее впервые открыли.

Однако теперь, будучи спешно очищена от пыли и многочисленной паутины, она являла тяжелую медную кроватную раму, несколько плетеных кресел с наброшенными покрывалами из выгоревшего ситца, прикроватную тумбочку и богато украшенный викторианский умывальник с мраморным верхом, на котором стояла масса китайских фарфоровых принадлежностей с рисунком в цветочек. В ней также находились, помимо доктора, Найджел Понтинг и мистер Кардью: первый из них лежал ничком на кровати, а его правая рука была надежно пристегнута наручниками к кроватному столбику, в то время как второй, прибывший в «Дом Тени» в ответ на настойчивый телефонный звонок Ларри Даулинга, занимал одно из плетеных кресел, держа наготове блокнот и карандаш.

Мистер Даулинг с удовлетворением отметил, что доктор не терял времени зря. Мокрая повязка, которую чья-то непрофессиональная рука наложила на голову секретаря наподобие неаккуратного тюрбана, была снята, вместе с его пиджаком, а закатанный рукав рубашки демонстрировал след от укола на обнаженной руке Найджела.

Пустой шприц лежал на прикроватной тумбе. Глаза Найджела были открыты. Он что-то бормотал про себя и смотрел на кого-то, кто был виден только ему одному, но не окружающим, хотя и двигался по комнате.

– Начинает действовать, док? – вполголоса спросил суперинтендант Кардью.

– Не знаю, – коротко отвечал доктор. – Мне никогда не приходилось пользоваться этим раньше. Но если и подействует, я не гарантирую вам, что вы узнаете правду. Гораздо более вероятно, что это будет набор старого вздора или вообще чистая фантазия. Более того, я вообще не уверен, что это дело легально и что я не кончу тем, что буду вычеркнут из Медицинского регистра!

– Глупости. Кроме того, если кто-либо об этом услышит, а этого не может быть, – вы всегда можете сказать, что вы только выполняли приказы полиции, и свалить все грехи на нас. Мы к этому уже привыкли.

– Еще как! – горячо подтвердил Ларри. Добавив чуть озабоченно, что он надеется, что качество и сила звука окажутся достаточными, поскольку он пока не смог разобрать ни одного слова из того, что говорит арестованный.

– Дайте ему время, – потребовал доктор, старательно заменяя сброшенный тюрбан изысканной и высоко профессиональной повязкой. – Вы же не ждете, что это средство подействует со скоростью света.

Ларри вздохнул и, пододвинув свободное кресло, осторожно устроился в его потрескивающих глубинах, извлек свой собственный блокнот и карандаш и начал ждать, когда можно будет записать нечто относящееся к делу из того, что может сказать арестованный.

Мистер Понтинг продолжал что-то неразборчиво бормотать, и доктор, закончив перевязку, к собственному удовлетворению, и померив еще раз у пациента пульс, взял шприц и завернул его в кусок хирургической марли. Он как раз несколько демонстративно укладывал его в свой чемоданчик – как бы отводя любые требования блюстителей закона в отношении еще одного укола лекарства, которое его просили ввести пациенту, – когда Найджел Понтинг заговорил, громко и четко…

– …Нет никаких доказательств, – заявил Найджел, адресуясь к невидимому лицу, за движениями которого он наблюдал и которое сейчас явно стояло рядом с кроватью. – Я слишком умен для этого. Нет ни одного атома доказательства, и они никогда не додумаются поискать под половицей у Тайсона мой дубликат ключа… Прямо у него под носом! И, конечно, на всякую серьезную работу я всегда надеваю перчатки – пару шелковых перчаток под цвет моей кожи, которые Дон специально сделал для меня в Каире. Они прекрасно себя оправдали. Не будет никаких следов на механизме лестничной клетки или где-то еще. Они учат скрывать свои следы, как вам известно. Они придают этому очень большое значение. Старый Хонивуд так и не заметил перчаток, хотя это было поздним утром. Впрочем, конечно, это был серый день, и я должен признать, что туман – это большой плюс, можно бы даже назвать его ниспосланным самим Провидением – если кто-то верит в Провидение, – я, к счастью, не верю…

– Жаль, что он не был погуще… Если бы он был гуще, эта женщина Бейтс никогда бы не узнала меня – глупая сука! Никогда не забуду ее лицо! Вот уж действительно не повезло. Ей, не мне. Надоедливая старая хлопотунья с крошечными глазками! Конечно, я ее не запомнил. Но, разумеется, после этого я вынужден был избавиться от нее как можно скорее… Я должен вам об этом рассказать. Это было до смешного просто, и я действительно горжусь собой по этому поводу… Это был проблеск гениальности. Все, что мне нужно было сделать – это напечатать маленькую призывную записку на машинке этой девицы Эштон, сунуть ее под дверь Бейтс, приготовить ловушку на лестнице и ждать, пока она в нее попадет. Что она и сделала – бух!