Баженов

В 1792 году 18546 экземпляров книг, найденных Прозоровским на складах московских типографий и у разных книготорговцев, признали вредными. Почти все эти книги по приказу Екатерины были уничтожены, ибо «сеяли колобродства» и направлены «супротив правословия». Втом же году были приняты строгие цензурные меры, чтобы впредь такие книги не выходили. 20 мая 1792 года князь Прозоровский писал Екатерине: «Осмеливаюсь всеподданнейше просить Вашего Величества, чтобы повелеть изволили положить границы книгопродавцам книг иностранных и отнять способы еще на границах и при портах подобный сему книги вывозить, а паче из разстроенной ныне Франции, служащие только к заблуждению и разврату людей, не основанных в правилах честности. Я хотя все меры к этому взял, но довольно способов не достает совершенно сие удержать без генерального учреждения потому, что они (книгопродавцы) таковыя книги продают скрытно, а тем вводят многих более в любопытство их покупать и платить гораздо дороже, как за публично продаваемый книги; и без ошибки сказать можно, что все, какие только во Франции печатаются книги, здесь скрытно купить можно».

Предложения Прозоровского приняты к сведению. Цензурным комитетам вменили в обязанность контролировать ввоз литературы, особенно масонской, и давать удостоверения, чтобы в таких-то «сочинениях или переводах ничего З. Божию, правилам государственным и благонравию противного не находится».

Указ о «генеральном учреждении» цензуры датирован 16 сентября 1796 года. Это последнее распоряжение императрицы.

В том же году, 6 ноября, Екатерина II скончалась.

На следующий день после смерти императрицы Павел освободил Новикова, удостоил его аудиенции. Помилованы и другие масоны. Некоторые из них приближены ко двору, как, например, С. И. Плещеев, князь Куракин, князь H. В. Репнин; высокие назначения получили Лопухин и Трубецкой, они стали сенаторами. Директором Московского университета назначили ранее опального Тургенева.

Многим казалось, что мечта масонов — иметь в лице императора своего покровителя — сбывается.

МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК

«При сем строении можете употребить коллежского советника Никифора Пушкина и архитектора Соколова с подлежащим числом помощников и каменных мастеров; действительный же статский советник Баженов должен иметь наблюдение, чтобы строение производимо было с точностью по данному ему плану» — так говорилось в указе от 28 ноября 1796 года.

Павел давно задумал построить себе внушительный замок и назвать его Михайловским. Были отпущены деньги, учреждена строительная экспедиция во главе с тайным советником В. С. Поповым.

Баженов работал урывками: болели глаза. Ему помогал сын, Владимир, рано проявивший склонность к архитектуре.

— А будет ли довольна высокая особа, — интересовался Владимир, старательно прорисовывая наброски отца и исправляя кривые линии, — что все фасады замка отличия друг от друга имеют? Конечно, вкус имущий, может, сие и оценит. Но…

— Возможно. Но такова, сын мой, традиция русских, имущих в архитектуре свой вкус, а не чужой. Так зачем же мне иные мерки? Ведь я русскую землю своими художествами отягчаю, она и судья мне, а не оная особа. Когда пройдут многие лета, то не Павла вкус оценивать будут, а мой, баженовский.

В январе 1797 года Баженов выехал в Москву. Ему было велено проследить за строительством церкви в имении Безбородко. Поэтому присутствовать на торжествах по случаю закладки Михайловского замка зодчему не пришлось. Торжество состоялось 26 февраля 1797 года. Закладка дворца сопровождалась традиционными церемониалами: процессии, выступления, положение в основание памятной доски и яшмовых камней в форме кирпича, орудийные залпы и т. п.

Работы на строительстве дворца велись почти круглосуточно. Наследник престола велел одновременно вести инженерные работы. Он задумал построить дворец в виде крепости. Вокруг него возводили высокую каменную стену, создавали специальные посты для караула, платформы для пушек, рыли водные рвы, строили подъемные посты.

В связи с болезнью и занятостью Баженов бывал на строительстве редко: торопился осуществить свои новые замыслы хотя бы на бумаге, так как много времени уходило на академическую работу, да и здоровье все больше пошаливало.

В масонских ложах в этот период Баженов почти перестал бывать. Его туда, собственно, не очень-то и звали. Видимо, выполнив в свое время миссию посредника между масонами и Павлом, зодчий перестал представлять интерес для «братьев». В этот период не испытывал к ним особой тяги и сам архитектор, так и не сумевший за все эти годы ответить на вопросы: чего хотят масоны? Почему и от кого они таятся? Зачем веру православную заменить пытаются своею? Почему так ревностно почитают каббалу и авторитет заморских гроссмейстеров, не замечая мудрости российских добродетелей и не видя средь них пророков?..

К сентябрю Баженов почувствовал себя плохо. Какая-то странная болезнь, быстро убивающая человеческие силы, прокралась в его организм. Зодчий пишет завещание, в котором сам себе ставит диагноз и излагает суть недомогания: «…По причине мозговой в голове моей болезни, которую я начал чувствовать уже давно, и по многим трудам и печалям мира сего, приступила болезнь, называемая водяная, — это предвещатель должного в коротком времени быть разрушения тела моего, хотя же оная болезнь может еще стараниями человеческими быть пресечена, но лета же мои удручили весь состав костей и тела моего, что есть несомненное доказательство, что мне должно готовиться предстать на суд господен…»

Следить за ходом строительства Михайловского замка поручено Бренна. Ранее он был простым каменщиком и привезен из Италии в Россию каким-то польским вельможей. Бренна особыми талантами и знаниями в области архитектуры не отличался, но славился ловкостью, предприимчивостью. Функции продолжателя баженовского дела Бренна понял по-своему. Он изменил облик первоначального проекта, в частности, убранство фасадов, которым Баженов придавал большое значение, ибо они подчеркивали его приверженность исконно русским архитектурным традициям. Бренна, видимо желая быстрее завершить строительство и тем самым потрафить наследнику престола, не очень-то разбирающемуся в архитектурных тонкостях и стилевых особенностях, устранил на фасаде колонны и скульптурные украшения, отказался от аттикового этажа (надкарнизный этаж), что придало дворцу тяжеловесность и некоторую однообразную вытянутость по горизонтали. Эти незначительные и в общем-то не самые удачные «новшества» дали основание Бренна приписать себе авторство Михайловского замка. К концу строительства, когда подлинный автор проекта уже не мог быть свидетелем жульничества, Бренна поставил свое имя на фасадах дворца.

На поиски первоначальных проектов, где была бы подпись Баженова, на научные изыскания, кропотливые исследования потребовались многие годы. Сегодня доподлинно известно, что настоящий автор Михайловского замка, а тем более его первоначального проекта — Баженов.

ЕЩЕ ОДИН НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЙ ПРОЕКТ

Федор Васильевич Каржавин долгое время жил в семье Баженовых. Он хранил рисунки и проекты Баженова, вел дневник. Эти ценные материалы сохранились до наших дней. Они позволили советским исследователям сделать интересные открытия, высказать ряд предположений.

В альбоме Каржавина есть баженовский рисунок под названием «Паперть для храма». В правом нижнем углу рисунка на цоколе изображенного сооружения надпись: «Василий Баженов…» Архитектурный анализ паперти Казанского собора в ее нынешнем виде привел исследователей к неопровержимому выводу, что «данный рисунок является бесспорной частью первоначального замысла Баженова — проекта западной паперти Казанского собора». Точнее, перспективным рисунком западной паперти этого проекта.

Однако существует, как известно, устоявшееся мнение, что знаменитый Казанский собор спроектировал А. Н. Воронихин. В чем же дело? Опять присвоение авторства? Нет. Воронихин этим не отличался. Он высоко ценил творчество Баженова, был с ним дружен, дорожил его трудами. Попытаемся найти причину еще одного неосуществленного баженовского проекта.