Страница 125 из 136
Мы стояли в прихожей.
— Вы что-то знаете, — сказала она, — но не говорите мне.
Я вышел на улицу. Прохожих словно вымело, ноябрьские холода давали себя знать. Я подошел к стоянке такси, сел в машину и назвал адрес. Я думал уже о разговоре с шефом, который предстоял мне завтра.
Шеф долго и с недоверием вертел в руках мое заявление.
— Два дня, — вслух размышлял он, — ну, ладно, если это так уж важно… Да что тебя так приперло?
Я улыбнулся.
— Дело чести, шеф. К сожалению, мне надо уехать. В понедельник в восемь утра я буду на своем месте, как штык.
Он рассеянно поглядел на меня, подписал заявление и вдруг спросил:
— А как там с ограблением в Анине?
— Заканчивают. Теперь уже совершенно ясно, чья это работа. Калапут во всем признался, Честерфильд отпирается, Рябой вот-вот расколется. Я дал санкцию на арест Доцента.
— Знаю, он уже написал по этому поводу четыре жалобы: в воеводскую комендатуру, в министерство внутренних дел, в Верховный суд и в Совет министров. Ссылается на конституцию, которая не запрещает хранить дома доллары. Кстати, что с квартирой Зволиньского? Доцент действительно был наводчиком? Ты, говорят, интересуешься этим делом. Я не совсем понимаю, причем тут ты, ведь расследование вело мокотовское отделение.
Я кашлянул и встал.
— Да так, заинтересовался, — сказал я и сменил тему. — Когда мы должны представить обвинительное заключение по делу Гаверского, того бухгалтера кооператива?
— Ты должен сделать это не позже конца будущей недели. Срок кончается.
— Пока.
Я вышел из кабинета и вздохнул с облегчением. У шефа был нюх, как у гончей, и я опасался, что он припрет меня к стенке своими вопросами, а у меня пока не было никаких фактов, которыми я мог бы подкрепить свои подозрения. Я взглянул на часы — до поезда еще оставалось время.
Редакция, в которой работал Анджей, помещалась в старом пятиэтажном здании, недалеко от станции пригородных поездов. Я позвонил главному редактору из автомата и попросил его уделить мне несколько минут. Он согласился — они как раз делали воскресный номер, и редактор ожидал черновые оттиски из типографии.
Темноволосая секретарша улыбнулась мне. Она была беременна, примерно на шестом месяце.
„Боже мой, кто так изуродовал эту прелестную девушку?“ — мелькнуло у меня в голове, но главный редактор уже вышел мне навстречу, пригласил в кабинет. Это был пожилой жизнерадостный толстяк, о котором все говорили как о великолепном журналисте и прирожденном организаторе.
Я коротко объяснил цель моего визита. Меня интересовало, чем Анджей занимался непосредственно перед поездкой в горы и не оставил ли он каких-нибудь материалов. Я хотел заранее предупредить щекотливые вопросы и поэтому сказал, что появились новые версии ограбления его квартиры.
Редактор задумался.
— Понимаете, — сказал он, — вряд ли я смогу вам серьезно помочь. Зволиньский был у нас на положении, так сказать, свободного художника. Пани Марта, — он включил селектор, — дайте мне материалы Зволиньского… Где? Ах, в издательстве. Нет, ничего, спасибо… Так о чем я говорил?.. Ага. Он подчинялся непосредственно моему заместителю, писал, как вы наверняка знаете, репортажи. Получил несколько наград, в том числе награду Клуба юридической публицистики Союза журналистов. Последняя его статья была, кажется, о… да, о злоупотреблениях в каком-то кооперативе под Ольштыном. Насколько я знаю, дело это уже в суде, хотя материалы он собирал под свою ответственность. А что кроме этого?.. Может, редактор Амерский что-нибудь знает? Они были очень дружны. Только сейчас он за границей, вернется шестого декабря. Поехал собирать материалы для цикла репортажей об Ираке. Если хотите, я могу точно узнать, когда он возвращается.
Я размышлял.
— Были у него враги? — спросил я.
Главный широко улыбнулся.
— А у кого их нет? Все зависит от точки зрения. Например, у Зволиньского был гражданский процесс с каким-то типом… ну, как же его зовут-то… Хробик, да Хробик. Аферист, мошенник, построил виллу в Буковине неизвестно на какие деньги, обманом добился ветеранской пенсии…
— Минутку, минутку, — заинтересовался. — Вы говорите, он живет в Буковине?
— Да, но если вас интересует, посмотрите в материалах. Дело после смерти Зволиньского было закрыто, я не знаю, что там дальше было. Во всяком случае, насколько я помню, ведь почти год уже прошел, заседание было отложено до десятого января. Зволиньский собирался представить какие-то документы, которые свидетельствовали бы о том, что этот Хробик никакой не ветеран, а обыкновенный мошенник. Но больше я ничего вам не могу сказать. Зволиньский должен был сам выступать на суде. Он не хотел обращаться к адвокату, тем более что сам был юристом по образованию, и все эти процессуальные сложности знал как свои пять пальцев. Тянулся этот процесс страшно долго, кажется, года полтора.
— Это все?
Главный развел руками.
— Мне очень жаль, что я ничем не могу помочь вам. Квартиру после Зволиньского мы, к сожалению, упустили. Когда мы ее получили для нашей редакции? Лет шесть назад, он как раз пришел к нам работать, вот ему и дали, а то ютился в каких-то углах, снимал комнату. Купил себе как-то письменный стол, а поставить некуда, так и хранил у нас на складе. Жаль, страшно жаль, что не удалось ничего добиться с этой квартирой, у нас в редакции сейчас трое очередников… Если не дать жилья, люди просто сбегут. А что я могу, известно, как сейчас трудно с жилплощадью…
Ворча, он проводил меня до двери. Секретарша подала ему телеграмму. Он пожал мне руку и, не отрывая глаз от текста, снова исчез в кабинете.
Я был уже на пороге, но вернулся и обратился к секретарше:
— Вы знали Зволиньского?
— Анджея? — Девушка грустно улыбнулась. — Трудно было бы не знать его…
— Помните, как он уезжал в последний раз?
— Конечно, помню, да и все помнят… Говорил, что хочет побродить по горам, отдохнуть.
— Он планировал эту поездку заранее?
— Я не знаю. Вообще-то он никогда ничего не планировал заранее, все решал в последнюю минуту. Да, я вспомнила. Наверное, так и было, он не думал ехать, потому что перед праздником забежал сюда и попросил, чтобы я позвонила какому-то его знакомому и предупредила, что он, к сожалению, вынужден отменить их встречу, потому что уезжает. Сам он никак не мог дозвониться, или этого человека не было дома, что-то такое, а у него уже не было времени.
— И кому вы должны были позвонить?
— Неужели вы думаете, что я до сих пор помню? Год прошел. Сейчас… это был какой-то нотариус, его школьный друг, а может, знакомый по институту… я знаю, что Анджей еще раньше договорился с ним встретиться, он отсюда звонил, кажется, просил помочь в каком-то деле, во всяком случае, я так поняла, но…
— Фамилия, вы не помните фамилию этого человека?
— Нет, хоть убей, забыла. А вы бы помнили?
— Я не помню, я знаю. Нотариус Зимецкий, так ведь?
— Да, да, точно. Я теперь вспомнила. А откуда вам известно?
— О, пустяки. Старая гвардия не сдается, — с большим удовольствием констатировал я и заторопился. Надо было еще забежать домой за вещами, а до поезда оставался ровно час. Эля в таких ситуациях говорила, что я ее в гроб вгоню.
Вертолет монотонно гудел, в четвертый раз пролетая вдоль ущелья. Где-то вдали белели камни Вантулы, поросшие чахлым лесом. Зеленели урочища Большой Свистувки. Слева торчали цирки: Литворовый и Муловый.
Нас интересовало ущелье. Стемпень, ни на миг не отрываясь от бинокля, осматривал уступ, следя взглядом по ступеням скал. Особенно внимательно он разглядывал все рытвины и щели. Нам повезло: погода для этого времени года была неправдоподобна хороша. Кажется, впервые за эту неделю показалось солнце.
Мы пролетели в сторону Козьего хребта, где вертолету пришлось набрать высоту, а потом повернули обратно. У меня уже болели глаза. Спасатели неподвижно сидели в своих креслах.