Страница 134 из 150
Печень, почка, легкое, поджелудочная железа.
Все изнашивается, все надо менять. Спустить старую грязную кровь и залить новую, как масло в автомобиль, как тосол.
Женщины — другое дело. Женщин заменяют целиком. Они приходят в негодность быстрее, чем части тела. Печень работает пятьдесят лет. Женщина — три, четыре, пять, и ей уже требуется замена.
Да, мир стал какой-то странный.
Он стремится к равновесию.
Восток нуждается в вещах, а Запад — в свежей крови.
«Бумеры» за мясо.
«Ауди» за гипофиз.
«Гольф» за тонкий кишечник.
«Пассат» за толстый.
«Поло» за поджелудочную железу.
За «поло» — поджелудочную?
За поджелудочную — максимум «лупо».
«Лупо» за поджелудочную?!
За «лупо» от силы — полное переливание крови!
Переливание за подержанный «гольф-тройку», а не за нулёвый «лупо»!!!
Или за подержанную «корсу»! Да и то с тремя дверцами и бензиновым двигателем один и две десятых!
Да за такую — шиш, а не переливание! Пересадку ушной раковины!
А как это — «полное переливание»? Всю кровь забирают? Ничего не оставляют?
Наверное, немного оставляют. Или подливают, чтобы донор не высох.
И всё за «корсу» с маленьким устаревшим бензиновым двигателем…
Или за что-нибудь похуже…
А что может быть хуже?
Например, французские.
О, Господи! Вот фуфло! До чего же нужно дойти, что чувствовать в душе, чтобы за «твинго» отдать селезенку…
Или другие какие части за итальянское «уно»…
Да за «уно» разве что дырку в заднице…
Вещи, вещи, вещи текут в изголодавшиеся по ним города на Востоке.
Даже тамошние собаки уже едят искусственный корм из пластиковых мисок с надписью Chappi.
Вещи плывут как облака, плывут вместе с массами воздуха, плывут на Восток.
Здесь люди издревле, глядя в небо, гадали, не будет ли завтра дождя, который может погубить урожай на полях.
Сегодня они высматривают стиральные машины и холодильники, белые, как облака. Высматривают полотеры, наряды, постельное белье и занавески, подобные ангельским крыльям.
Потому что здесь привыкли всматриваться в даль. Потому что сюда всё приходит издалека.
Потому что нужно терпеливо ждать. Так, как испокон веку ждали солнца или дождя.
Давайте же будем петь нашу песню, чтобы оттянуть конец, чтобы ожидание никогда не кончалось. Здесь, когда кончается ожидание, не остается уже ничего.
А в другую сторону, господа, идет потоком мясо и кровь.
Только мясо и кровь, потому что все остальное имеется на месте.
На месте нет лишь бессмертия, и его приходится импортировать.
Обложив льдом, в жидком азоте или в натуральном виде.
Здесь автозаводы, там плантации тел, то на то и выходит, это похоже на давно утраченную, канувшую в Лету гармонию, Золотой век, когда для каждого было место под солнцем и каждый получал то, чего жаждал.
О, да! Я помню! Лев спал вместе с ягненком!
Волк питался травой! А человек — плодами Древа жизни!
Так было, и так будет, когда наступит конец времен, как заповедано!
Исполнение желаний! Бессмертие!
Через двадцать, пятнадцать, десять лет у каждого китайца будет свой автомобиль!
Аллилуйя!
А у каждого немца — по морозильнику, полному запчастей!
Боже правый! Китайские ногти, волосы, сфинктеры и все, чего душе угодно. Ex oriente lux[12]!
Несметное множество и непобедимая плодовитость!
Все, как Иов, будут отходить, насытившись прожитыми днями!
Полный морозильник сердец! А туда — подержанные «рено», трехлетние «опели», и вот уже яко на небеси и на земли!
Осанна, Осанна, Осанна!!!
Ты была права, Душенька. Зашьют мое сердце в этом жирдяе. Теперь я, кажется, все это вижу, вижу сверху. Будто лечу на самолете и смотрю в окно.
Ты же никогда не летал.
Нет. Некуда было и неоткуда. Ты сама видела.
Да. Там, где бы следовало быть аэродрому, по ночам грызлись собаки.
Да.
С таким сердцем, как у тебя, надо было красть самолеты и потом кому-нибудь их толкать. Например, русским. Они, по слухам, всё берут.
И ты, Душа, говоришь мне это?
Сердце вынули, одна только я у тебя и осталась. Хотела тебя утешить.
А вот войти в меня не хочешь.
Знаешь, есть принципы…
Знаю, знаю… Глянь, уже пересаживают… Сейчас зашьют, и привет.
Он снова будет жить…
Мне бабка говорила, что с ними бесполезно — все равно ихний верх будет.
И твое сердце вместе с ним.
И я должен этим утешаться? Да пусть бы его лучше со мной закопали. Или собак голодных накормили. Украли сердце…
Ты крал бриллианты. Нет вещи дороже.
Ах, ты рассуждаешь, как славянин. И лицемер. Ты ему, как и мне, не много уделял времени. К тому же сигареты, кофе, водка, амфет, кокс…
Душа моя, но оно ведь тоже нуждалось в развлечениях. Сердце — это не душа. Оно все-таки как бы тело… Ну и к тому же я вроде не слишком его надорвал, раз его взяли.
Я имею в виду чувства.
Молодой был, чувств у меня было навалом, и я не мог ни на чем остановиться.
Прекрасно сказано. Не мог ни на чем остановиться, и отсюда десятки проб и ошибок. Или сотни, не знаю, ведь я позволяла себе иногда покемарить со скуки.
Извини, но как раз начали зашивать… Ну, точно рубаху какую. Потом отсоединят от него трубки, приборы, экраны, и он встанет и вернется в свой четырехэтажный дом любоваться на свои бриллианты… Извини, но не каждый день видишь, как собственное сердце исчезает в чужом теле…
Думаешь, когда он увидит эти бриллианты, сердце у него забьется так же, как у тебя, когда ты на них смотрел?
Лучше не надо, в его-то возрасте может не выдержать. Еще, не дай Бог, в нем что-нибудь лопнет. Один раз он почти умер, теперь нужно себя беречь. Ты должна поговорить с его душой…
Переживаешь за него? Он же выстрелил тебе в спину.
Я за свое сердце переживаю!.. А кроме того, знаешь, после смерти человек начинает смотреть на вещи объективнее. Я бы тоже выстрелил в сукиного сына, который захотел у меня что-то отнять.
Что же, к примеру? У тебя почти всё было краденое.
Да ведь то, что я украл, уже мое! Вот только не надо, Душа моя! Объективность объективностью, а здравый рассудок не покидает даже трупа. Потому он и называется рассудком…
Ну ладно, ладно… Сейчас действительно уже поздновато учить тебя морали. Надеюсь, душа этого господина сумеет лучше справиться с твоим сердцем.
Ты правда думаешь, что мое сердце в этом борове останется хоть отчасти моим?..
Хочешь сказать, он примется нелегально перегонять через границу автомобили в Баку или Одессу, балуясь по дороге амфетом или коксом, не чувствуя ни страха перед русскими, ни уважения к ним, и будет колотить витрины где-нибудь в Детмольде или другом каком Брауншвейке, чтобы набить себе карманы бриллиантами и часами от десяти тысяч и выше, а потом заживет у себя на Востоке, в городе, где собаки воют на пустырях, смахивающих на аэродромы, поселится на пятом этаже панельного дома вместе с матерью и бабкой… Нет, я мало в это верю. Чересчур экстравагантная картина даже для славянской души, романтически признающей примат сердца над разумом… При всем уважении… Он не поедет в Баку…
12
Свет с Востока (лат.).