Страница 133 из 150
В смысле кто?
Этот трансплантат.
Донор?
Да. Донор.
…Он был… был… был…
Он был студентом!
…Да, студентом…
И что он, интересно, изучал?
…Он изучал… он изучал…
Он изучал германистику!
…Точно, германистику…
А, хорошо, очень хорошо. Там все должны изучать германистику. Жаль, что они раньше этого не делали, очень жаль. Ах, если бы им был доступен Гёте, коммунизм бы не привился. Теперь уже поздно, придется начинать сначала. Если бы они вовремя познакомились с Шиллером, мне не пришлось бы палить наугад. Да, изучение германистики на Востоке приведет к тому, что на наших улицах станет спокойнее. И снова, как когда-то, можно будет оставлять машины открытыми, с ключами в замке зажигания. А как выглядит этот донор?!
Молодой.
Худощавый.
Двадцать четыре года.
Не пил.
Не курил.
Холост.
С развитой мускулатурой.
Стройный.
Блондин, разумеется.
Щетина густая, но брился ежедневно.
Каждый день менял трусы.
Руки мыл двенадцать раз, а зубы чистил после каждого приема пищи.
Ну, насчет рук вы, скорей всего, немного приукрасили, но, с другой стороны, кто знает, какие там у них руки. Там дети ползают на четвереньках гораздо дольше, чем у нас. Такова, к сожалению, статистика, и я сам видел по телевизору. Уже большие, ходили на четвереньках по кругу…
Наверно, они играли…
Наверно. Но у них, вы сами, господа, знаете, игры не похожи на наши, там не разберешь. Как бы то ни было, германист — еще не немец.
Я бы, однако, хотел напомнить, что это ваше тепло не будет сохраняться вечно, и сейчас не время капризничать. Говорю вам как врач, который в ответе за вашу жизнь. Сердце — это сердце, и попрошу не воротить нос.
Да, когда они без сознания, лучше работается…
А когда мертвые, еще лучше…
Золотые слова, — одно удовольствие…
Ну хорошо — германист. Но ведь… кто его знает. Кем, например, были его родители? Кем была его мать? А бабка, а дед… То, что мы знаем о его чистых трусах, — только часть правды. А вдруг его отец был лодырем? А мать — плохой хозяйкой? Дед — мотом, а бабка легкого поведения, тогда что? Наш германист мог преодолевать в себе свое прошлое силой воли, самодисциплиной, работой над собой, но почему теперь я должен это расхлебывать? Я, порядочный человек из хорошей семьи?
Ну надо же, он думает, что в результате трансплантации заразится чужим прошлым… сделайте ему какой-нибудь укол… прямо не знаю… пусть им займется анестезиолог, а потом пересадим ему сердце бобра или нутрии…
И тогда он всё бросит и станет плотником или лесорубом…
Или сердце немецкой овчарки…
Станет ночным сторожем…
Ах, давайте вошьем ему турецкое сердце, и пусть исполняет танец живота…
Или чешское ему пересадим…
Или македонское…
Герцеговинско-боснийское…
Сербско-черногорское…
Словацко-словенское…
Латвийско-литовское…
Эстонско-румынское…
Венгерско-молдавское…
Украинско-албанское…
Давайте вошьем белорусское…
Болгарское — пусть блеет, как овца…
Уважаемые господа хирурги, я просто боюсь. Нелегко быть ювелиром. Все может обесцениться в один миг. Я боюсь смерти, но боюсь и восточного сердца. Там до сих пор печатают странные деньги с портретами неизвестных древних варваров. Их короли, поэты и композиторы похожи на татаромонголов. Дети до четырнадцати лет ходят на четвереньках. Боюсь, как бы я после этой операции не раздал все нажитое, что у меня еще осталось. Или того хуже — растранжирил на женщин, спиртное либо гулянки со случайными знакомыми. Да, господа хирурги, я испытываю настоящий страх, такой, как в детстве, когда рассказывали страшные сказки; я боюсь, как в детстве под одеялом, когда сон всё не приходит, боюсь и сам не знаю, откуда берется этот страх, но, скорее всего, он приходит, как всегда, с Востока, и поэтому я сказал себе, что ноги моей не будет даже в Гэдээр…
Мы должны вшить вам бесстрашное сердце.
Но где такое сейчас найдешь?
Можно бы поискать у русских, но, к сожалению, время не терпит…
Если бы не это, можно бы и у китайских товарищей…
Тсс… тсс… кажется, уснул…
Спит?
Да.
Тогда за работу!
Даже не знаю…
Ну ведь теперь получается, что мы действуем вопреки воле пациента.
Может, он ничего потом не вспомнит.
А если вспомнит?
И что? Велит вырезать?
Даже не знаю… Мир стал какой-то странный… Сам не знаю…
Да, мир стал какой-то странный.
На Восток потоком идут автомобили и бриллианты, на Запад — легкие и почки.
Автомобили часто бывают краденые, а органы иногда путешествуют в полном комплекте, вместе с обладателем.
Особенно женские. Женские тела обычно не разукомплектовывают.
Их нелегально вывозят целыми. Кому нужна разрезанная женщина, даже если ее потом красиво сшили?
Поистине — никому.
Свое и то не отобьешь. Поистине женщина не машина.
Ее невозможно разобрать и собрать. Женщина должна быть в комплекте.
Мужчины из Молдавии посылают свои тела по частям. Одну часть в Лондон, другую — в Париж, третью — в Цюрих, четвертую — во Франкфурт-на-Майне. И таким образом весь человек оказывается в тех местах, где всегда мечтал побывать, поскольку зеленые холмы Молдавии не удовлетворяли его запросы.
Да, странный стал мир.
Ах, даже можно себе представить, как его тело собирается где-нибудь за круглым столом. Говорит по-французски, по-немецки или по-английски, ведет важные переговоры, например на продовольственной ярмарке в Кёльне.
Не то чтобы это происходило сплошь и рядом, но случай вполне вероятный.
Тело встречает само себя, чует свой запах и слышит свои звуки. Части тянутся одна к другой, и господа или дамы, сидящие за столом, чувствуют необъяснимую взаимную симпатию. Словно когда-то разлученные и теперь чудом отыскавшиеся братья и сестры.