Страница 70 из 90
— Входи, — сказала она.
Я вспомнил наш последний разговор, ее поцелуй на моей щеке, и вдруг та же дрожь пронизала меня.
Попытавшись выкинуть воспоминания из головы, я вошел и очутился в небольшой комнате. В открытые ставни дул легкий ветерок, и я слышал доносящиеся со двора мужские голоса. На стене висел яркий гобелен, изображающий охотников на кабана: мужчины на лошадях опустили копья и готовились спустить собак, в то время как другие с луками ожидали возможности выпустить стрелу. На полу тоже лежал вышитый ковер, а в другом конце комнаты два резных стула стояли на страже перед двустворчатой дверью.
— Твоя мать здесь? — спросил я.
— Она все еще в постели, — ответила Беатрис. — Очень волнуется за отца.
— Как и все мы, миледи.
Мне не хотелось думать, что она могла сказать, если бы знала, как я пытался обвинить его в сношениях со вдовой Гарольда и в заговоре против короля.
— Она несколько дней страдает от болей в желудке. А с тех пор, как уехал Роберт, она почти не спит по ночам и с каждым днем ест все меньше и меньше. Она уже несколько дней не выходила за порог своей комнаты.
— Я уверен, что теперь Гилфорд позаботиться о ней. — слова с трудом шли с языка. Я больше не был уверен ни в чем, когда дело касалось священника.
— Я знаю, — ответила она.
— Ты знаешь его давно, не так ли?
— Почти всю жизнь, — сказала Беатрис. — Он начал служить отцу, когда я была совсем молодой.
— Насколько молодой?
— Пять или шесть лет, — она с любопытством смотрела на меня. — Не больше. Почему ты спрашиваешь?
— Что ты помнишь о нем с тех пор?
Она нахмурилась в ответ на мой вопрос.
— Я не понимаю тебя.
— Пожалуйста, — сказал я. — Я хотел бы знать.
Мгновение она колебалась, опустив глаза, но потом кивнула.
— Он часто заботился обо мне, когда я была маленькой, а отец был в отъезде, — сказал она. — Он учил меня многим вещам: говорить по-английски, читать на латыни, играть в шахматы. Даже когда я стала старше, он всегда готов был выслушать все, что я хотела сказать, всегда оберегал меня.
— Значит, ты доверяешь ему? — спросил я.
Она смотрела на меня, как на сумасшедшего.
— Я мало кому доверяю больше, — ответила она. — Почему ты спрашиваешь?
— Потому что он англичанин.
— Как и многие люди моего отца, — отрезала она, повысив голос. — И как его собственная мать, ты должен знать это.
Она продолжала требовательно смотреть мне в лицо, но я не отвечал, и в конце концов она отвернулась к открытому окну, глядя во двор на людей и лошадей. Ветерок перебирал ее волосы, блестевшие как золотые нити; ее грудь мерно поднималась и опускалась при каждом вздохе.
— Я вижу, ты снова уезжаешь, — сказала она.
— Мы должны ехать, чтобы догнать армию короля, прежде чем он достигнет Эофервика.
Она отошла от окна, снова повернувшись ко мне лицом.
— Пообещай мне, что сделаешь все возможное, чтобы помочь моему брату и спасти моего отца.
— Это мой долг, миледи.
— Послушай меня, — быстро сказала она. Ее щеки покраснели, но она отважно удерживала мой взгляд, пока я смотрел на нее, ожидая, что она скажет. — Роберт храбр, но он может быть безрассудным. Он хороший всадник, но у него мало опыта сражений. Ему понадобится твоя помощь. Я хочу, чтобы ты лично охранял его от всякого вреда.
Я хотел объяснить ей, что в сумятице битвы, среди врагов, почти невозможно следить за другими. Если ее брат не мог постоять за себя сам, я мало чем мог помочь ему. Но она не захотела бы понять это.
— Я постараюсь миледи.
Она выглядела не очень довольной, но таков был единственный ответ, который я собирался ей дать.
— В Эофервике мой отец просил тебя взять нас под свою защиту, — сказала она. — Теперь я прошу тебя сделать то же самое для Роберта. Я своими глазами видела твое мастерство. И я слышала от отца, как ты сражался при Гастингсе и спас жизнь своего лорда. Я хочу, чтобы ты служил моему брату так же честно и преданно, как служил графу Роберту.
Честно и преданно, с горечью подумал я. После всего случившегося в последние дни, у меня была причина сомневаться в этом.
Беатрис выжидающе смотрела на меня. Это был взгляд ее отца, подумал я: уверенность, с которой она держалась; сила воли, которая восхищала и смущала меня.
— Ты клянешься? — спросила она.
— Что? — вопрос застал меня врасплох, и мне понадобилось время, чтобы собраться с мыслями. — Мидели, я дал клятву твоему отцу, я поклялся на кресте. Я сделаю все, что смогу.
— Я хочу, чтобы ты дал клятву мне, — возразила она.
Она подошла ближе и протянула руку, стройная, бледная и серьезная. Браслеты на ее запястье сияли в свете свечей.
— В этом нет необходимости, — я попытался протестовать в последний раз.
— Поклянись мне, Танкред Динан.
Я смотрел на нее, пытаясь понять, насколько серьезно она говорит. Но ее взгляд был упорным и уверенным, когда она выпрямилась во весь рост передо мной.
Она протянула руку и я взял ее в свою ладонь. Ее кожа была мягкой и теплой, а тонкие пальцы словно излучали свет. Мое сердце забилось быстрее, я встал перед ней на колено, положив вторую руку себе на грудь.
— Я даю торжественную клятву, что сделаю все возможное, чтобы помочь твоему отцу и привести твоего брата к тебе целым и невредимым.
Я смотрел, ожидая, что она ответит, наши взгляды встретились. Я чувствовал, как быстро кровь бежит по моим венам, пульсирует в висках, которые внезапно покрылись испариной, как жар растет с каждым ударом сердца. Скоро мне пришлось отвернуться, я не мог выдержать взгляд этих глаз, которые становились ко мне все ближе, ближе.
Я медленно поднялся на ноги, коснулся виска, отвел мягкие, как шелк, волосы за ухо. Ее щеки, обычно молочно-белые, пылали огнем, но она не уклонилась от моего прикосновения, не отвела глаз и, хотя приоткрыла рот, не сказала ни слова протеста. Я почувствовал ее теплое дыхание на моем лице, и вдруг моя рука скользнула на затылок, спустилась вниз по шее, вдоль спины, чувствуя все изгибы ее тела, такие новые и незнакомые, и я привлек ее к себе, когда она положила руки мне на пояс, а потом сомкнула их у меня за спиной.
Я наклонился к ней, наконец наши губы соприкоснулись: сначала легко и нерешительно, но поцелуй разжег нас, и, почувствовав, как ее грудь прижимается к моей, я крепко обнял ее за плечи.
Потом она молча оттолкнула меня и покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я не могу.
Она повернулась к гобелену на стене так, что не мог видеть ее лица, только спину, закрытую распущенными волосами и вздрагивающие плечи.
Сердце быстро колотилось в груди, в горле было сухо.
— Беатрис, — сказал я, кладя руку ей на плечо.
Я впервые назвал ее по имени.
Она сбросила мою руку.
— Иди, — сказала она, ее голос срывался, словно в гневе, хотя я не был уверен, сердится ли она.
На меня она не смотрела.
— Миледи.
— Иди, — повторила она с большей силой, и на этот раз я сделал, как она просит, отступив назад, глядя на ее спину и мечтая еще раз посмотреть в ее лицо, но она не обернулась.
Я закрыл за собой дверь, и как только сделал это, сразу решил, что должен увидеть ее снова. После всего, что произошло в Дунхольме и в Эофервике, я снова чувствовал себя живым.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Небо было по-прежнему тяжелым и мрачным, когда мы начали наше путешествие на север. Я больше не видел Беатрис, и когда в воротах оглянулся на окна галереи, все они были закрыты.
Когда мы уже готовились выехать, Вигод вручил нам широкое полотно, обернутое и закрепленное на конце длинной палки. Оно казалось черным, но, развернув его, я увидел так же желтые полосы, украшенные золотистой отделкой.
— Знамя лорда Гийома, — сказал управляющий. — Возьмите его. Сражайтесь под ним. Благополучно вернитесь с ним домой.