Я – Малала

– Не переживай, – убеждала я ее. – Талибы не воюют с девчонками.

Увидев автобус, все мы бросились к нему. Некоторые девочки, прежде чем выйти из дверей школы, непременно накрывали головы платками. В салоне автобуса, белой «тойоты таун эйс», из тех, что у нас называют «дайна», было три длинные скамьи – две вдоль стен и одна посередине. Двадцать девочек и трое учителей с трудом помещались на этих скамьях. Я сидела слева, между Монибой и девочкой из младшего класса, которую звали Шазия Рамзан. Школьные сумки мы поставили на пол, а папки с экзаменационными листами прижимали к груди.

Мои воспоминания не слишком отчетливы, они словно подернуты пеленой. Помню, что в автобусе было очень жарко и душно. Жара никак не хотела отступать, и лишь далекие заснеженные вершины Гиндукуш напоминали о живительной прохладе. В задней части автобуса, где мы сидели, не было окон, только пластиковый люк в потолке, пожелтевший и покрытый пылью. Через него мы видели лишь кусочек голубого неба, раскаленный солнечный диск и пронизанные солнечными лучами облака пыли.

Я помню, что автобус, как обычно, свернул с главного шоссе у контрольно-пропускного пункта и обогнул заброшенную площадку для крикета. Тут мои воспоминания становятся особенно путаными и обрывистыми.

Пытаясь восстановить события в памяти, я почему-то неизменно вижу в нашем автобусе отца. В него тоже стреляют. Причем вижу это настолько отчетливо, что мне трудно поверить, будто это всего лишь игра воображения.

На самом деле все происходило иначе. Автобус резко остановился. Слева возвышалась поросшая травой гробница Шера Мухаммеда Хана, министра финансов при первом правителе Свата, справа – фабрика кондитерских изделий. От контрольно-пропускного пункта нас отделяло метров двести.

Какой-то молодой человек в светлой одежде, заросший бородой по самые глаза, подошел к водителю.

– Это автобус школы Хушаль? – спросил он.

Наверное, водитель удивился про себя глупости вопроса, ведь название школы было крупно написано на автобусе.

– Да, – ответил он.

– Мне необходима информация о некоторых ученицах, – заявил человек в белом.

– Обращайтесь в школьное управление, – отрезал водитель.

Тут к автобусу приблизился еще один молодой человек, тоже в светлой одежде.

– Наверное, это журналист, – сказала Мониба. – Хочет взять у тебя интервью.

С тех пор как я вместе с отцом стала бороться за право девочек на образование, журналисты, даже иностранные, часто брали у меня интервью, но никогда не делали этого прямо на дороге.

На голове у второго молодого человека была бейсболка, которая делала его похожим на студента колледжа. Он вспрыгнул на откидной борт автобуса, вошел в салон и навис над нами.

– Кто из вас Малала? – спросил он.

Никто не отвечал, но некоторые девочки посмотрели на меня. Я, единственная из всех, сидела с открытым лицом.

Тогда он вытащил черный пистолет. Позднее я узнала, что это был кольт сорок пятого калибра. Девочки завизжали. Я крепко вцепилась в руку Монибы.

Мои подруги говорят, молодой человек выстрелил три раза. Первая пуля пробила мне лоб над левой бровью и вышла под левым плечом. Я повалилась на колени Монибы, из моего левого уха захлестала кровь. Две другие пули попали в девочек, сидевших рядом со мной. Одна – в левую руку Шазии. Другая – в правое предплечье Кайнат Риаз.

Позднее подруги рассказали мне, что у стрелявшего дрожали руки.

Когда мы добрались до больницы, мои длинные волосы и колени Монибы были насквозь пропитаны кровью.

Кто из нас Малала? Я – Малала, и это моя история.

Часть первая

До прихода талибов

Лучше мне получить твое тело, пробитое пулей, и известие, что ты пал с честью, Чем узнать, что ты струсил на поле битвы.

1. Дочь родилась

Когда я появилась на свет, большинство наших знакомых сочувствовали моей матери и не считали нужным поздравлять моего отца. Я родилась на рассвете, как раз в тот момент, когда последняя звезда, мигнув, погасла. Мы, пуштуны, воспринимаем подобные вещи как благоприятное предзнаменование. У отца не было денег, чтобы отправить маму в больницу или пригласить акушерку, и маме помогала соседка. Первый ребенок моих родителей родился мертвым, а я известила о своем приходе в этот мир громким криком. Я родилась в стране, где в честь новорожденных сыновей открывают оглушительную ружейную пальбу, а новорожденных дочерей тихонько прячут в дальней комнате дома. Когда девочки вырастут, их ожидает один незавидный удел – стряпать и рожать детей, так что радоваться их появлению на свет нет никаких оснований.

Большинство пуштунов считают черным тот день, когда в их семье рождается девочка. Из всех родственников моего отца лишь его двоюродный брат Джехан Шер Хан Юсуфзай пришел поздравить с рождением дочери, да еще принес в подарок деньги. И не только деньги, но и большой лист бумаги, на котором было изображено наше фамильное древо, идущее от моего прапрадедушки. Разумеется, на ветвях этого древа красовались только мужские имена. Мой отец, Зияуддин, отличался от большинства пуштунов. Взяв лист с родословным древом, он нашел кружок с собственным именем и провел от него линию, на конце которой вывел «Малала». Мой двоюродный дядя взирал на это с изумлением, но отцу было наплевать. Он утверждал, что влюбился в меня с первого взгляда.

– Я сразу понял, это особенный ребенок, – повторял он и просил своих друзей бросать в мою колыбель сушеные фрукты, сладости и монеты, хотя подобные почести положены только мальчикам.

Меня назвали в честь Малалай из Майванда, величайшей национальной героини Афганистана. Пуштуны – это гордый народ, состоящий из множества кланов, разбросанных между Пакистаном и Афганистаном. В течение веков мы живем, руководствуясь сводом жизненных правил, называемым Пуштунвали. Согласно этим правилам, мы должны оказывать радушный прием всем гостям без разбора, а самым главным нашим достоянием является нанг, то есть честь. Потеря чести – это самое худшее, что может случиться с пуштуном. Позор невыносим для мужчин нашего племени. «Без чести мир не стоит ни гроша» – гласит наша пословица. Внутриклановая вражда настолько распространена среди пуштунов, что слово «двоюродный брат» – «тарбур» – означает также «враг». Но когда дело доходит до того, чтобы дать отпор чужакам, претендующим на наши земли, мы забываем о раздорах. Все пуштунские дети с ранних лет знают историю о том, как Малалай подняла афганскую армию на бой с англичанами. Было это в 1880-х годах, во время второй англо-афганской войны.

Малалай была дочерью пастуха, живущего в Майванде – маленьком городе, расположенном в пыльной равнине к западу от Кандагара. Когда она была подростком, ее отец и человек, которому она была обещана в жены, как и тысячи других афганцев, ушли сражаться с британскими захватчиками. Вместе с другими женщинами Малалай отправилась на поле боя, чтобы перевязывать раны и подносить воду. Потери афганцев были огромны. Когда Малалай увидела, что знаменосец убит, она привязала на древко свое белое покрывало и устремилась в гущу сражения.

– Возлюбленные братья! – кричала она. – Если сегодня вы сумеете избежать смерти, по воле Аллаха ваши имена станут для потомков символом бесчестья!

Через несколько мгновений Малалай упала, сраженная пулей, но ее слова и храбрость вдохновили афганских воинов, и они переломили ход битвы. Англичане понесли одно из самых сокрушительных поражений за всю историю британской армии. Афганцы были так горды, что последний афганский падишах воздвиг в центре Кабула монумент в честь победы при Майванде. Прочтя «Записки о Шерлоке Холмсе», я с радостью узнала, что доктор Ватсон, прежде чем стать помощником великого сыщика, принимал участие в этой битве и даже был ранен. В общем, Малалай – это наша Жанна д’Арк. Множество женских школ в Афганистане носят ее имя. Мой дедушка, богослов и сельский имам, не одобрил решения моего отца назвать меня в честь национальной героини.