Кукушонок

Включил я голосовую связь, кричу:

- Эй, Мазепп!

И слышу в ответ:

- Я Мазепп. Ты кто?

То есть как это "кто я"? Он что, не знает, кто я и что здесь делаю? Меня как холодной водой обдало. Объясняю, кто я. И слышу в ответ искренне удивленное:

- Так ты, значит, еще не похромал отсюда, гнида вавилонская?

И до меня окончательно доходит, что Мазепп и думать обо мне забыл.

Я маюсь, я с ним день и ночь воюю, а для него меня попросту на свете нет! От этого открытия я настолько растерялся, что все заготовленные речи у меня из головы вылетели, а новые не явились.

По моему сценарию, он должен был угрюмо спросить: "Чего надо?", а я должен был звонко и дерзко потребовать: "Сей момент дай мне лерку эм-восемь!" Но он преспокойно продолжал работать. Я мог торчать тут сутки, двое - ему было наплевать.

Я понял, что слова от него не дождусь, пока сам не заговорю. Что-то мешало мне просто попросить лерку, и я промямлил, что надо, мол, поговорить.

- Ну, говори, - отозвался он, волоча в сторону очередной полукубометр металла.

С собой у него наверняка не было лерки, а я во что бы то ни стало должен был к ней приблизиться, у меня перед глазами маячил слесарный патронташ на стенке его пещеры, я прямо-таки зрачки царапал о гнездо, где лежит себе, почивает эта чертова лерка! Там, рядом с ней, он мне не откажет, а здесь - откажет. И я сказал:

- Здесь не буду. Поехали к тебе.

- Время нет, - ответил он.

- Дело есть, - спел я ариозо змия-искусителя.

Спел и замолк. Не знал, что дальше петь.

И надо же: победило мое молчание!

Мазепп закрепил товар, примкнул жало "Марс-Эрликона" к блоку питания и, пятясь задом, чтобы фалы собрались у него в заспинные гармошки, поплыл из карьера. Я последовал за ним, лихорадочно придумывая, о каком таком деле собираюсь говорить.

- Ну? - спросил он, когда мы забрались в его пещеру.

По случаю жары он был в одной маечке, громадный, жирный, весь до пупа в веснушках. Он высился надо мной, как гора.

Я шарил глазами по стенкам. Вот здесь мне колдовался слесарный патронташ. Колдовался, да не выколдовался: на стенке было пусто.

- Ты тут на астероиде давно? Как его нашли? - спросил я, оттягивая время, все еще не придумав, о чем говорить.

- Тебе что за какао? - незлобно ответил Мазепп.

Его надо было сразить наповал, и я выпалил:

- Ему томографию делали? Ты делал?

- Чи-иво? - изумился он.

- Томографию. Ну, просвечивали его? Смотрели, что внутри?

Я прекрасно знал, что не смотрели. Откуда у старателей взяться такому оборудованию?

- Кончай темнить, - сказал он.

- Значит, не делали. Так? - непокорно продолжал я. - А я сделал. У меня прибор для этого есть.

- Врешь! - каким-то новым голосом ответил Мазепп. Какой старатель не накололся бы на этакий разговор!

- Дурак! - вел я.

- Золото? - выдохнул он чуть ли не вместе с душой. Он был у меня на крючке. Господи, как мне легко стало. Но крючок надо вонзить понадежней.

- Астероид нерегистрированный, - сказал я. - Я и сам мог бы его заявить, ты понял? Но я в этом деле пацан. Только грыжу наживу огнестрельную, и с приветом. При надежном человеке мне и доли хватило бы.

- Сколько? - спросил он.

- Я не жадный. Сам назначь, чтоб между нами чисто было. Ты понял?

- Это смотря какой товар, - опомнился он и повторил: - Смотря какой товар. По мне, и этот в жилу.

- Есть и получше, - возразил я.

- Ну! Говори.

- А не обманешь?

- Слушай, ты, - ответил он. - Говорю, что не обману, а там как хочешь, верь - не верь. Клейма на честность мне в аптеке не ставили. Однако соображай сам: был бы я прохиндей, тут бы не горбатил. Сечешь?

Я помолчал и ответил:

- Солома.

На жаргоне Пояса это означало, что меня убедили.

- Ну так что? - впился он в меня рыжими глазенками. - Золото?

- Нет, - ответил я. - Уран. Все печенки у него урановые.

Почему всплыло у меня про уран, понятия не имею. Наверное, потому что с детства слышал: "Уран! Мало урана! Нет ничего дороже урана! Уран - сердце энергетики, уран - средство овладения богатствами Вселенной!". Ну и подумал, что уран-то подороже вольфрама будет. И не ошибся. Мазеппа под потолок болтнуло от этой новости.

- Быть не может, чтоб уран!

- Пальцам не щупал, - говорю. - А приборы показывают.

- Приборы, приборы. Врут твои приборы!

- Может, и врут, - гордо говорю я. - А может, и не врут.

- Врут! - кричит Мазепп. - Вон у меня счетчик Гейгера есть. Я точно знаю, что он работает. Я ему верю. А он что? А он молчит. А будь здесь уран, он захаживался бы! Во!

Умница Мазепп. Опростоволосился я. Не умеешь врать - не берись. Что ж теперь делать-то?

- Да он снулый, - ляпнул я первое, что пришло на ум.

- Как это "снулый"? - ошарашенно спросил Мазепп, и тут у меня в глазах потемнело от вдохновения.

И понесло меня. Я врал отчаянно и красиво. Я объяснил Мазеппу, что сам по себе атом урана вовсе не радиоактивен, а вполне устойчив. Так же, как и атом любой железяки. Лишь когда он попадает под мощный поток нейтрино, то под их мелкими частыми ударами ядро расшатывается, начинает ходить ходуном и в нем начинаются процессы, которые мы называем естественной радиоактивностью. Если взять, скажем, кусок земного возбужденного урана и отнести его подальше от Солнца, на световой год или два, то там не будет нейтрино высоких энергий и за сто тысяч лет колебательные процессы в нашем уране затухнут. Он станет снулым. Но стоит доставить его обратно, то есть сунуть под солнечные потоки нейтрино, он опять проснется и станет привычным для нас радиоактивным ураном. Если, конечно, не спрятать его в нейтринонепроницаемый футляр. Очень может быть, что здешний вольфрам-рений именно таким футляром и является. И следовательно...

- Бомба! - ахнул Мазепп. - Мы сидим на бомбе!

- Да брось ты! - строптиво сказал я. - Все тебе бомбы снятся.

Мне ничего не стоило согласиться с ним. Бомба, которую в неведомой дали снарядили "пришельцы" и заслали сюда. Зачем? Чтобы взорвать Солнечную систему. Байка в самый раз для Мазеппа. Именно поэтому я на нее не согласился, а продолжал витать в прекрасных сферах вдохновения.

- А что же это? - азартно спросил он. Я победил. Он слушался малейшего движения моего пальца, тончайшей дрожи в голосе.

- Это зародыш планеты, - нахально объявил я. - Пройдет всего каких-нибудь сто миллионов лет (подумаешь! для Вселенной это миг), и снулый уран в недрах астероида проснется. Как? А очень просто; к тому времени планетка обрастет каменным мусором, станет массивней, сместится поближе к Солнцу, примерно туда, где Земля; там нейтринный поток вчетверо мощнее, и он прошибет вольфрам-рениевый футляр. И что получится? Отличный атомный реактор, мощный планетный мотор, такой же, как у Земли, у Венеры, у Марса. Ведь всем же ясно, что именно такой мотор движет эволюцию Земли (конечно, это было ясно только мне и с моих слов мингеру Максу-Йозеппу)! И вскоре, через два-три миллиарда лет, в Солнечной системе созреет новая планета. Может быть, такая же, как Земля - являйтесь, "пришельцы", заселяйте, пользуйтесь. Так что этот астероид - что-то вроде кукушкина яйца, подброшенного под бочок нашему светилу, чтобы кукушонок вылупился тут и процветал, объяснил я изумленному Мазеппу. И вполне может быть, что его подбросили совсем недавно. Именно поэтому его никто не заметил до сих пор, именно поэтому я и начал с того, что спросил, давно ли его открыли и как долго находится здесь Мазепп, изящно закруглил я свою сказочку.

- Думаешь, за ним следят? - настороженно спросил Мазепп.

- Ты за каждым семечком следишь, которое посеял? - ответил я. - Может, их тысячами городят и кидают куда попало! Авось где-то присоседится. Кукушка, между прочим, тоже не следит за гнездом, куда яйцо положила.