Страница 90 из 104
В большой студии её ждала и постановочная группа. Режиссёр-преемник Карасёва ругался и поглядывал на часы. Как понял Фаянсов, накануне Эвридика унесла сценарий, по которому теперь предстояло работать, и группа сидела сложа руки. Но потом в студию пришла со сценарием секретарша, что-то сообщила режиссёру, и тот громогласно известил:
— Вера Юрьевна больна, будем репетировать без неё.
— А что с ней? — по привычке выкрикнул Пётр Николаевич.
Не получив, естественно, ответа, он устремился за секретаршей, надеясь выяснить, что же случилось. Женщина понуро плелась по коридору, будто недомогание подруги перекинулось на её плечи, а Фаянсов, нервничая, залетал то справа, то слева, то крутился над её головой. И дождался своего. Секретарша заглянула в гримёрную к диктору Зине, зубрившей сельскохозяйственный текст.
— Что с Эвридикой? — спросила Зина, оборвав зубрёжку на полуслове.
— Представляешь, эта кретинка сделала аборт, — пожаловалась секретарша.
— Подумаешь, я их сделала столько! И как видишь…
— Ты-то успела нарожать, вроде крольчихи, — остановила её секретарша. — А для Верки и впрямь повернулось хуже некуда. Теперь у неё не будет детей, если она даже очень захочет.
— Какой кошмар! — ужаснулась Зина. — Ну надо же, как бабе не везёт.
Фаянсов, не раздумывая, попрал законы приличия, из гримёрной сразу перенёсся в квартиру Эвридики. Она совершенно нагая сидела на краю ванны и плакала, сама же себе зажимая рот. Её причёска была растрёпана, волосы торчали паклей. Огромные груди казались пустыми, из них ушла жизнь. На животе и боках Эвридики собрались жирные складки. Ему-то до сих пор она казалась худощавой. В довершение этой картины краска и тушь стекли на её щёки, и он впервые увидел простое курносое распухшее от слёз лицо Веры Титовой. У Петра Николаевича от боли за эту женщину сжалось сердце. Он невидимым облаком окутал Эвридику, нежно провёл по голове ладонью.
Из комнаты послышался голос диктора: «Передаём песни Петра Фаянсова в исполнении…» И высокий мужской голос под балалайку заорал песню, которую он никогда не сочинял.
— Жена моя, и с жирными складками, и ручьями туши на твоём лице, ты всё равно прекрасна, — ласково сказал Фаянсов.
Но она не знала всего этого.
1989–1990 гг.
ТРИЛЛЕР И КИЛЛЕР
Молодой опер Телков, ритмично — раз, два… раз, два, — дышал через здоровый, не ведающий насморков нос, неумолимо преследовал грабителей, неотвратимый и грозный, как сам закон, находящийся, разумеется, в бескорыстных честных руках. Он промчался мощным маховым шагом по коридору первого этажа и, распахнув с разбега дверь чёрного хода, выскочил во двор. И тут-то увидел их. Четверо матёрых преступников поспешно грузились в новенький белый «кадиллак». У этого лимузина, фешенебельного, что пятизвёздочный отель, была тьма дверей — по три с каждой стороны, — но отпетые негодяи, толкаясь, лезли в одну. Именно в ту, куда перед тем бросили мешок с награбленным добром. Простак, не посвящённый в тонкости сыска, несомненно принял бы эту будто бы бестолковую суету за несусветную глупость. Но Телков вот уже второй год работал на Петровке, 38, и не где-нибудь, а под началом самого полковника Степанова, в его отделе убийств. Вдобавок к этому он регулярно повышал знания, заочно учась в юридическом институте, и потому тут же раскусил ложный манёвр бандитов: своим якобы идиотским поведением они пытались запутать предстоящее следствие.
Преступники, безусловно, были вооружены и крайне опасны, но Телков отважно навёл на банду своё верное табельное оружие, а именно пистолет системы Макарова, и в тот же момент, совершенно некстати, вспомнил кадры из одного американского фильма. Там полицейский, двухметровый амбал, вот так же навёл свой «магнум» на шайку гангстеров. И придерживал его при сём и второй, левой лапищей. «Почему мы наводим одной, а они двумя руками? — задал он себе давно мучивший его и именно в эти секунды прорвавшийся вопрос. — Ведь так сражаться очень неудобно. А ну-ка в это время зачешется нос. Что тогда прикажете делать? Чесать или стрелять? — И сам же, наконец, ответил: — Наверно, вся штука в том, что руки у штатовских копов слабее наших. Хотя эти ребята с утра до вечера хлещут полезные соки и прямо за рулём лопают пиццу и прочие хотдоги… Бедные копы!» Избавившись от терзавшей его загадки, опер облегчённо вздохнул и, вернувшись к исполнению обязанностей, зарычал, стараясь казаться старше своих лет:
— Вы окружены! Всем бросить оружие и лечь на землю! Вниз лицом! — добавил он, подумав.
Но преступникам всё-таки удалось втиснуться в «кадиллак», и тот сорвался с места, будто его огрели под зад жокейским хлыстом. Телков, словно на стрельбах в тире, нажал на спусковой крючок и молниеносно выпустил в автомобиль всю обойму. Подхватив от него эстафету, в лимузин ударила из всех стволов группа захвата, сидевшая в засаде по всему периметру двора. Однако машина с обителями благополучно прорвалась сквозь огненный ливень и живой и невредимой вылетела на улицу и скрылась за поворотом. Но напоследок один из её пассажиров успел обернуться и выставить в заднее окно немытый кукиш размером с узбекскую дыню. Этот непристойный жест был адресован ему, лейтенанту милиции Телкову!
— Он не нрав! Ты был, сынок, молодцом! — услышал Телков одобрительный голос своего начальника.
Знаменитый полковник Степанов вышел во двор следом за ним и несомненно был очевидцем того, как он упустил банду из-под самого носа.
— Сергей Максимович, вы смеётесь?! — в отчаянии воскликнул Телков. — Ну какой из меня молодец?! Сперва я их спугнул, когда споткнулся о пустое ведро. Грохот, наверное, был слышен по всей Москве. Иначе мы взяли бы банду прямо на месте преступления.
— Ну, это было бы слишком просто. А для нашей работы, как я уже говорил не раз, нет ничего хуже такой простоты, — напомнил полковник. — К тому же уважающие себя оперативники считают ниже своего достоинства брать бандитов в домах со всеми удобствами, где можно мимоходом принять ванну-джакузи, выпить чашечку кофе, глядя в спутниковый телевизор, и позвонить домой. Они предпочитают делать это в суровых условиях. На каком-нибудь заброшенном складе или в тупике железнодорожной станции, среди ржавых цистерн и старых вагонов.
— Но потом я разрядил всю обойму и ни разу, товарищ полковник, ни разу не попал в цель. С двух шагов! — упрямо напомнил Телков.
«У парня есть характер. Ишь, как отстаивает свою точку зрения», — одобрительно подумал Степанов, а затем нахмурился и строго промолвил:
— Вы меня удивляете, лейтенант. Где вы видели, чтобы хороший оперативник попадал в преступника с двух шагов? Да ещё в такую огромную цель, как этот «кадиллак»?
— Нигде, — признался Телков, мгновенно перебрав в памяти все виденные им боевики…
…Это простодушие и ценил Степанов в молодом опере. «Простодушие — редкий и очень важный дар, необходимый работнику милиции наравне с мужеством и выдержкой, а может, и больше, — говаривал он своим подчинённым. — Но, увы, многие этого не понимают». Многие и впрямь не понимали. Хотя некоторые факты подтверждали его слова. Вон, например, Телков в одиночку, без оружия и ещё не зная азов милицейского дела, задержал шайку бандитов, за коими долго и безуспешно гонялась вся милиция Москвы. И всё благодаря чему? Да этому самому простодушию.
…Тогда он только что приехал из глухого сибирского городка с намерением поступить в институт физкультуры, будто в королевские мушкетёры. И в тот знаменательный день зашёл на почту. Телков заполнил телеграфный бланк: де, дорогая мамуля, добрался до столицы благополучно, не то что д'Артаньян, документы и деньги целы, от поезда не отстал. Затем он встал в очередь к приёмщице телеграмм, и в этот момент в почтовое отделение ворвались четверо вооружённых мужчин. Их лица были обтянуты чёрными чулками, туго, без единой морщинки.
— Всем живо на пол! — зарычал предводитель банды, поводя по сторонам пистолетом.