Страница 44 из 52
Праздник в молебной для Лариона — это праздник его души. В такие дни он чувствует себя молодым и счастливым. Но даже в такие дни с лица его не сходит тень заботы. Маховик жизни старика раскручен так, что бедняга просто не способен жить иначе — заботы о земле, переданные ему отцом и дедом, висят над ним дамокловым мечом, заставляют трудиться и презирать всякую мысль о праздной жизни.
Июнь и июль он занимался сеном. Сколько сил отняли дожди! Теперь Макавей. Пора убирать хлеб. А рожь полегла. Над ней поднялась высокая трава…
Всяко дыхание да хвалит Господа, —
старательно выводили певчие. Великанов одолел-таки тяжкие для него метры, взял с аналоя новые свечи и, очистив концы и запалив, стал старательно укреплять перед образами.
Я с жадностью всматривался в лицо и движения его. «О чем он думает? — задавался я вопросом. — О детях своих, внуках, приехавших погостить из Литвы? А может быть, он вообще не думает сейчас, а просто отдыхает душой? Все же праздник!..»
Вспомнилось, как однажды он сказал мне:
— Раньше, бывало, как в молебную идут, по две свечи несут, не меньше. А людей собиралось — на улице стояли!
Ох уж это «раньше»!.. Слушая жалостное пение и вспоминая тот наш разговор, я просто не мог поверить старику. Мне хотелось, чтобы что-то более весомое, чем слова, были доказательством его правоты.
Послушаешь — спасен будешь,
А не послушаешь — погибнешь, —
продолжала плавно звучать песнь из-за перегородки. Свет лампадки отражался и дрожал в стекле главной иконы алтаря, изображавшей Божью Матерь. Глядя на это отражение и слушая певчих, мне хотелось угадать главный секрет жизни, чтобы направить по правильному руслу свою жизнь. Все лето толкутся у Лариона внуки. Но видит ли он их?.. Старые люди замечают молодых по их помощи. Если молодой помогает старому, можно быть уверенным, что этот молодой проживет праведную жизнь. Вот теперь у Лариона гостит младшая внучка Наташенька. Настоящая красавица: волосы длинные, вьются, а личико круглое, как у куклы, с ямочкой на подбородке. Высокая, стройная, девочка знает себе цену. Когда приезжает, отбоя от парней нет. Уж и нос проколола для камешка и на каждый пальчик по два колечка нацепила. Хмурится Ларион, когда его про внучку спрашивают, недоволен Наташенькой. Однажды попросил ее картошки к завтраку накопать. Дал ведро, лопату, а сам обошел сарай — и стал смотреть, как его ангелочек с заданием справляется. Поставила Наташенька свою длинную белую ножку на штык, подтянула и без того коротенькую юбочку и начала копать. Двумя пальчиками подхватит вывернутый из земли клубень и в ведерко. Потом белоснежным платочком ручку свою вытрет. Брезговала землицей… Увидел это Ларион — и расстроился. Семнадцать лет девке. Уже жениха имеет, катается с ним на машине, как барыня-боярыня. Жених не из бедных, иначе даже не посмотрела бы в его сторону: покупает ей всякие «тени», стоимостью в полтелевизора. Где ей уразуметь, глупенькой, что дед и баба уже старые стали и что надо хоть иногда помогать им: полы в хате помыть, помочь с сеном, да вот и рожь пора убирать. Растет новое поколение — но сумеет ли оно прокормить себя, когда Ларион умрет?..
На высокой кафедре, застланной цветастой скатертью, лежит толстая книга. Этой книге три века, она черна и потрепана. Старая «птица», в роговых очках и длинном, до пят, платке, открывает заложенную страницу и начинает громко читать, растягивая слова:
Позавидовав дьяволу, теряет человек
Лице свое и достоинства свои…
Зависть рождает в человеке всякий грех…
Пока она читала, Ларион заменил свечи под иконами. Делая свое дело, он, кажется, испытывал блаженство. По крайней мере в глазах его угадывалась какая-то мальчишеская радость. Сколько лет уж ходит он в эту старую молебную! Почтенный возраст дал ему право занять здесь почетную должность псаломщика. Теперь он у всех на виду, теперь его уважают не только за возраст. А главное он трудится, делает нужное дело. И так будет, пока будут ходить его ноги!
Я оглянулся. Людей мало-помалу прибывало. Искренно молились женщины. Два мальчика, лет десяти каждый, набожно крестились, кланялись в пояс. Увидев детей, я вдруг почувствовал, как мне стало легче на душе: вспомнил о своей семье… И тут опять затянули певчие:
Устрашися отрок очестия…
Мне пора было уходить. Но я почему-то медлил. Хотелось еще раз увидеть псаломщика. Не зная, как вызвать его, я передал деньги молившимся мальчикам и сказал:
— Купите свечи и отдайте псаломщику Лариону.
Просьба была тотчас исполнена.
Вторично Ларион Мартианович предстал передо мной неожиданно, как джин. Он важно поклонился мне за щедрость, принял от мальчиков дюжину свечей, после чего двинулся в свой величавый обход. Словно специально, чтобы помочь старику, певчие вдруг громко запели:
Кресту Твоему поклоня-аемся,
Влады-ыко!
И святое воскре-сение Твое
Сла-авим!
Собравшиеся в зале начали выстраиваться в очередь, чтобы подойти к паперти (мироносице) и поцеловать святой крест…
Мое уважительное отношение к религии строится на том убеждении, что религия сохраняет народ, как нацию. Пример тому — белорусские татары. Сохранив обычаи, веру свою, они сохранили единение, гордость, отличие.
Среди ученых есть мнение, что именно Великое княжество остановило стремление диких орд в западную часть Европы. Не уверен, что было все так просто, как считают господа ученые, но знаю, что с татарами успешно воевал и Гедимин, и Ольгерд, а Витовт и вовсе слыл за авторитет у Орды.
Что касается Витовта, то он не столько воевал с татарами, сколько проводил в отношении их мудрую политику. Он решал с ними проблемы не с помощью сабли и стрел, а с помощью переговоров — оружия куда более действенного и надежного. Доверие к князю со стороны татар было настолько высоким, что многие из них добровольно переселялись в Великое княжество. До Витовта татар использовали либо в качестве наемников, либо в качестве невольной челяди.
Самое значительное переселение татар в Великое княжество произошло в период княжения именно Витовта. Впрочем, оно было вызвано не столько любовью к князю, сколько необходимостью самих татар — их страхом перед опустошающим походом грозного Тамерлана. Татары фактически бежали в Великое княжество. Речь идет об азовских и крымских татарах. Их рассеяли в Трокском, Ошмянском и Лидском княжествах. Витовт жаловал им земли с полным наследственным и свободным правом, возлагая за это обязанность нести военную службу по требованию. Им было дозволено исповедовать свою религию. Мудрая, человеческая политика Витовта сделала Великое княжество для этих переселенцев вторым отечеством.
Существует мнение, что память о Витовте татары сохраняли несколько столетий. В своих молитвах они называли его Виттад, что значит «сильнейший, подпора». В актах литовской метрики сохранились листы благодарности татар Витовту: «… мы, обращая наши взоры к святым местам, повторяли имя его как имя наших эмиров. Мы клялись на мечи наши, что любим литовцев, когда они во время войны уважали нас как военнопленных и, при вступлении нашем в сию землю, уверяли, что сей песок, сия вода и сии деревья будут для нас общими…»
С кончиною Витовта изменилась политика в отношении татар. Ханы перестали доверять королям. Начались частые опустошительные нападения на Великое княжество со стороны крымских татар. В конце XV и в начале XVI вв., в то время, когда у власти последних стоял хан Менгли-Гирей, такие нападения случались чуть не каждый год. Но татары Великого княжества не изменили своей отчизне. О причине их стойкости говорит отрывок из их письма грабителям: «… будем проливать кровь за литовцев, которые нас почитают своими братьями».