Вадим

В комсомол я вступил в пятнадцать лет. После интерната пошел в училище на камнеобработчика. Потом поступил в Свердловский горный институт имени Вахрушева на горномеханический факультет. Учился на отлично, предметы давались легко. Но я все искал другого. Стал активно участвовать в общественной жизни: выпускал стенгазету, организовывал субботники. После третьего курса меня перевели как подающего большие надежды в Московский горный институт и дали место в общежитии.

Институт я закончил с красным дипломом, был распределен в крупную организацию. Первые три года пришлось поездить по стране. Затем устроился на сидячую должность, но с большим объемом работы, где можно было проявить свои способности. К тому времени я встретил Олесю, студентку, мы встречались несколько месяцев. Не очень часто — мне приходилось брать работу на дом. В начале 1971 года мы поженились, а в конце года у нас родился сын Вадим. От моей организации получили двухкомнатную квартиру в новом районе. Приезжал отец, погостил две недели. Родители Олеси не помогали, поэтому было трудно. В первый год в новой квартире было так холодно, что спали под одеялом в рейтузах и кофтах. Мебели почти совсем не было.

Вадима отдали в ясли в шесть месяцев. Олеся закончила институт и пошла работать — преподавать в техникуме. Я уже два года был в партии, и мне порекомендовали по системе партийной учебы получить высшее политическое образование. Я поступил в областной Университет марксизма-ленинизма на отделение «Основы советского законодательства» на факультет идеологических кадров и начал учиться заочно. Конечно, особого интереса к проблемам теории и политики КПСС у меня не было, но к тому времени стало ясно, что только на способностях далеко не уедешь.

Через два года получил диплом. По должности я за это время немного продвинулся, но по-прежнему работы было много, а толку мало. И денег еле-еле на жизнь хватало: Олеся получала какие-то крохи. А потом вроде наметились перспективы: меня направили на заочное отделение Всесоюзной академии внешней торговли. Я стал учиться и видеть семью совсем редко. Дома я заниматься не мог — вечерами мешал Вадим, пока спать не ляжет. Поначалу Олеся не хотела отдавать его на пятидневку, и я занимался в читальном зале. Там в конце 1976 года я познакомился с Татьяной. Я уже понял тогда, что с Олесей мы долго не проживем.

С Олесей развелись в 1977 году. В том же году поженились с Татьяной. Мы хотели взять Вадима к себе, но суд оставил его с Олесей.

В 1980 году я получил диплом по специальности экономиста по международным отношениям со знанием немецкого языка. Детям Даше и Леше было три года и два. Практически сразу меня стали направлять в загранкомандировки сроком от недели до месяца — то в арабские страны, то в Африку, даже в Китай. Намучился изрядно, а по деньгам выходило чуть больше обычной зарплаты. Но зато в чеках. Приходилось брать с собой консервы чемоданами. А в 1983 году направили с семьей в ГДР на три года. Затем продлили контракт еще до 1987-го.

В 1987-м вернулись в Москву, жили в Таниной квартире с ее матерью. Трудно было приспосабливаться. Во-первых, уже привыкли к Германии, а во-вторых, вернулись уже в какую-то другую страну, не ту, из которой уезжали. Дашка и Лешка в Германии учились в русской школе, но все равно им в московской приходилось туго — по-другому учили, что ли? Не поймешь. Таня в Германии была домохозяйкой, а тут перестройка, надо вроде зарабатывать — в моей организации началась неразбериха. Таня пошла экономистом на стекольный комбинат. Но все равно было плохо и ничего не понятно.

Я пытался что-то сделать, найти какую-то щель, чтоб в ней укрепиться. Вроде возможности открывались необозримые. Все вокруг, у кого были связи, прибирали к рукам предприятия, пристраивались. Я было тоже купил ваучеры, но неудачно. Меня мои же «связи» надули: оказалось потом, что это было единственное предприятие, ваучеры которого нельзя было перекупать у рабочих, которым их выдали. А один мой знакомый умудрился прибрать к рукам, через различные услуги кому надо, контрольный пакет акций довольно большой фабрики — сейчас, я слышал, у него уж и газеты свои, и чего только нет. А я все крутился туда-сюда, старался понять новые законы и постановления. Видимо, их и не нужно было понимать, а просто действовать.

Тут еще меня стало давить чувство, что время поджимает. Всего на всех надолго хватить не могло. И не хватило. Я чуть не запил от разочарования, когда после всех этих попыток обнаружил, что ничего не успел. Были кое-какие сбережения в Сбербанке, но в 1991 году государство их заморозило. Когда отдали в 1993-м — это были уже гроши, а не деньги. Государство всех обокрало. Делать в этой стране было больше нечего. Мы с Таней влезли в долги, собрались и двинули в Германию. Связь там я поддерживал все это время, но уехали почти что чудом. Как там поначалу устраивались — лучше не вспоминать. Квартиру в Москве продали уже после отъезда, через посредников. Долги раздали, почти ничего не осталось.

Год прошел, и два — зачем приехали? Такой вопрос вставал. Хоть и жизнь тут красивей и спокойней. Работал «на дядю»; квартиры своей нет, ничего позволить себе не можешь — ни тряпку лишнюю купить, ни фруктов. И все-таки не сдавались. Думал я: неужели такую жизнь прожил, столько перетерпел, чтоб все другим досталось? Нет, я заслужил. И вот началось сбываться. Мало-помалу стал партнером, потом полноправным хозяином своей фирмы. Пусть небольшой, но со стабильным доходом, риска немного. Потихоньку каждый год расширяю. Таня поначалу работала — и кем только работать не приходилось — а потом наконец дома сидеть стала. Как нормальные люди зажили; а то дети все стеснялись. Дети растут, школу закончили, в университет поступили. Все нормально. В Америку по делам съездил.

А Олеся-то умерла. Я звонил иногда, помочь предлагал чем-нибудь. Она всегда говорила: все есть, ничего не надо. И вот звоню, потом еще, случайно на соседку попадаю — умерла, говорит. А Вадим, говорит, новый русский. Мне любопытно стало, решил его повидать. Даже с Таней поссорились — не едь, говорит, в Москву. Или меня, говорит, возьми. Поехал. Увидел. Даже завидно стало, по правде говоря. Как ему это досталось? Я вот всю жизнь пахал, а мне столько денег и не снилось. Ну, а вообще, хороший парень вырос. В меня, наверное. И внук.

Вернулся обратно: рассказал своим про Вадима. У детей — глазища по пять копеек… Дальше живем. А что делать?

17

Вадим, дабы проявить себя радушным хозяином, отправился на кухню за новой порцией провизии. Раскрывая холодильник, он вдруг подумал, что стало хуже. К уже напроисходившему добавилось еще и это неожиданное унижение… К тому же по пути из кухни назад он начал подозревать Кольку в покровительственном отношении.

Колька об этом, конечно, не знал. Потому и сказал как ни в чем не бывало, устраиваясь поудобнее и не замечая пятна, которое перед этим посадил на обивке:

— Ну, давай, рассказывай. А то я в своих скитаниях совсем это самое… от жизни отстал. Новости-то я главные знаю. Но ощущение — что такое жить сейчас в нашей стране — потерял.

Вадиму в этот момент удивительным показалось предположение о существовании вокруг какого-то другого, большего мира, к которому он будто бы был причастен. Он не знал, как ему реагировать. Помолчав, он сумел из себя выжать зачин:

— Ты знаешь…

И Колька сейчас же взглянул с интересом. А Вадим почувствовал себя собакой, прогавкавшей нужное количество раз. Следовало, конечно, продолжить — Колька уже приоткрыл рот.

— …У меня самого пропало. Ощущение настоящего времени. Каждая эпоха вроде имеет свой стиль, аромат, вкус… Взять двадцатые года, пятидесятые — какие угодно. При упоминании — сразу конкретный образ всплывает. А сейчас — какой стиль этого времени, какая идея? Я, например, ничего не ощущаю. Живешь в море сумбура, который все растворяет…

Колька предложил версию:

— Возможно, это последствия как ее… глобализации. Все становится похоже на все — куда ни плюнь, везде кока-кола, американские фильмы, компьютеры. Это, брат, грустно. Корпорации пытаются захапать весь мир. Вот так приедешь в Алжир — а там нет ни узкой арабской улочки… ни резной шкатулки, сделанной вручную… Зато полно пылесосов и этих… домашних кинотеатров.