Страница 22 из 87
Адмирал и сам все знал не хуже Журавлева, потому и сказал:
— Трудно.
— Не привыкать, товарищ адмирал. Им тоже не очень сладко. Вот-вот пупок надорвут.
Самый обыкновенный разговор. На всех позициях командиры полков говорили то же самое. Может быть, лишь с большим или меньшим зарядом бодрости. И Жуков понимал, что бодрость — это, конечно, могучая сила. И ему нравилась уверенность в голосе Журавлева. Но он понимал и другое: ни о каком серьезном успехе нечего и думать до тех пор, пока будет превосходство противника в людях и технике. Адмиралу было хорошо от сознания того, что сегодня он приехал не с пустыми руками, что он располагает силами и средствами, которых не имел еще сутки назад.
— Хорошо, сынок, — сказал он Журавлеву. — Я доволен тобой. Я тебе помогу… Мне подбросили восемьдесят первый гаубичный артиллерийский полк резерва Главного Командования. И я думаю придавить им дорогу Индюк — Туапсе и перевал в районе Семашхо. Мы сейчас поколдуем над картой. И наметим огневые позиции…
Да. Не часто, ох как не часто командирам пехотных полков приходилось выслушивать такие сообщения. С посветлевшим лицом майор Журавлев пригласил адмирала Жукова пройти в блиндаж, как вдруг, словно из-под земли, перед ними выросла взволнованная радистка Галя и, нарушая правила субординации, обратилась к Журавлеву, не спросив разрешения старшего начальника:
— Товарищ майор! Там Иноземцев… за ним немцы гонятся.
Журавлев побледнел от негодования:
— Рядовая Приходько, кругом марш!
Но Галя даже не пошевелилась. Она смотрела на Журавлева так, точно не понимала языка, на котором он разговаривал.
— Немцы там… В тылу, — наконец пояснила она.
Журавлев повысил голос:
— Я сказал…
— Не горячись, сынок, — вмешался Жуков. — Немцы в тылу полка — это что-то новое в боевой обстановке.
— Виноват, товарищ адмирал. Сейчас разберусь…
Пулеметы заслонили его. Но Иноземцев не сразу догадался, что стреляют наши. Вначале он, грешным делом, подумал, что немцы шмалят по нему, по Ивану, в отместку за те две гранаты, которыми он только и сумел попортить физиономию какому-то фрицу. Но уже через минуту понял: свои, родные!
Вещевой мешок с хлебом и сумка с махоркой и водочным довольствием не позволяли Ивану двигаться на четвереньках. Однако он мог согнуться, и термос, доставляя неудобства, все же не был серьезной помехой для этого. Иноземцев чувствовал, немцы непременно станут стрелять в него, но теперь он не являлся такой легкой, неприкрытой мишенью, как несколько минут назад. Цепляясь за кусты и камни, Иван заспешил к своим, к штабу.
— Ой, братцы, снимите термос! — взмолился он, увидев своих. — Силушки нет, ноги подкашиваются…
Отдышавшись и попив водицы, Иноземцев тотчас же хотел явиться к командиру полка, чтобы доложить о происшествии, не дожидаясь вызова, а, так сказать, перехватив инициативу. Однако радистка Галя добро и между тем с чувством некоего превосходства остановила его:
— Нельзя к майору, черт чудной! Там адмирал… Из Туапсе приехал.
Иван и на этот раз не обиделся на Галю, потому что чувствовал за собой вину. И понимал: приезд адмирала, несомненно, усугубил ее. И гнев майора будет долгим, горячим.
Предчувствия не обманывали Иноземцева. Майор действительно был зол на своего адъютанта, опростоволосившегося в присутствии командующего ТОРом[4]. Но ни взглядом, ни выражением лица Журавлев не выдал своего раздражения. Сосредоточенно и спокойно смотрел, как адмирал ставил на карте черные отметины, подразумевая под ними артиллерийские батареи.
Жукову нравился этот молодой командир полка. Адмирал вообще любил молодежь. Он и в мирные дни, когда орудия стреляли лишь на учениях, настаивал на смелом выдвижении молодежи, на омоложении командных кадров, подчеркивая, что общие интересы защиты Родины всегда выше самых великих индивидуальных заслуг.
— Вот так, сынок! Орудия займут позиции сегодня же, после захода солнца.
— Позавтракайте с нами, Гавриил Васильевич.
— Спасибо, я уже завтракал. Надо ехать.
Но сразу уехать в то утро адмиралу не удалось…
Немцы осознали безнадежность прямого штурма и, воспользовавшись направлением ветра, подожгли лес. Скорее всего где-то поблизости у них был склад горюче-смазочных материалов, который русские не успели обнаружить. И вот сейчас, на рассвете, раскупорив цистерны, они спустили их со ската соседней горы, потом пронзили зажигательными пулями. Тяга в лощине была как в печке. Замысел удался. Лес запылал.
Обогнув гору, фашисты заслонили единственную дорогу, по которой можно было уйти от огня. Прямо на север гора желтела высокой скалой. На юго-восток от склона тянулся ручей, на левую сторону которого перешли немцы. Пусть не очень надежно, но все же ручей защищал их от огня. И, спрятавшись за камнями и кустарниками, они теперь ждали, когда вытесненные огнем русские появятся на открытом северо-восточном скате. Впрочем, они не стали терять времени в пустом ожидании, а начали обстреливать расположение штаба из минометов.
Адмирал вышел из землянки. Полы его шинели были распахнуты, и она сидела на нем не по-военному, цивильно, точно макинтош. Небо было задернуто дымом, словно шторой. И солнце пряталось за эту штору, прорезаясь сквозь муть большим кроваво-бурым пятном.
Протерев пенсне, Жуков вновь водрузил его на переносицу и пошел вперед, где стояли повозки с двумя впряженными лошадьми.
Взвизгнув, рванула мина. Одна лошадь встала на дыбы, другая же с хрипом рухнула на землю. Повозка покосилась, но не перевернулась. Плащ-палатка, прикрывавшая ее, сползла на землю. И адмирал увидел противотанковые гранаты, лежавшие в повозке, как арбузы, без всякого порядка.
Подбежал майор Журавлев. Сказал:
— Товарищ адмирал, разрешите доложить обстановку.
Жуков кивнул.
— До роты противника сосредоточено у северо-восточного подножия высоты 284,6. Я приказал командиру первого батальона ликвидировать прорыв. Ему нужно полчаса, чтобы подтянуть к месту операции два взвода.
— Через полчаса огонь будет здесь, — сказал адмирал.
— Понимаю, — ответил Журавлев. — Я думаю, не дожидаясь атаки первого батальона, выйти к противнику со взводом охраны и штабом.
— Вариант не лучший, сынок, — возразил адмирал. — Прусская военная школа именно на это и рассчитывает.
— Но ведь другого выхода нет!
Адмирал опять снял пенсне. Дым ел глаза. И адмиралу было неудобно разговаривать с майором, почти не видя его.
— Вы когда-нибудь бывали в тайге?
— Нет, товарищ адмирал.
— В тайге пожары, между прочим, тушат взрывами… Соберите личный состав…
Дым, словно седое облако, уже плыл между землянками штаба. Стволы деревьев таяли в глубине, а макушки исчезли вовсе. Люди кашляли, пытались разогнать дым руками, точно мошкару.
Жуков сказал:
— Я принял решение. Персонал штаба и взвод охраны забирают документы и все имущество. У нас есть двадцать пять противотанковых гранат. Я, майор Журавлев и трое добровольцев будем двигаться впереди отряда и бросать гранаты. Майор будет считать до трех. По команде «три» все должны лежать. Шинели разрешаю использовать как подстилки. После взрывов гранат, не дожидаясь команды, все вскакивают и бегут за нами. Ориентировать направление будет майор Журавлев. Ответственность за сохранность документов и имущества возлагаю на начальника штаба.
Все вышло так, как и задумал адмирал Жуков. Он, конечно, мог не рисковать и вывести штаб на открытый северо-восточный склон, где поддержка первого батальона, вероятно, решила бы исход схватки в нашу пользу. Вот только бы людей полегло много. Полегло бы потому, что командиры не нашли оптимального решения и поступили как люди, незаслуженно носящие свое высокое звание.
Жуков рискнул. Он слышал, что лесные пожары гасят взрывами. Но он, естественно, не знал, какой силы должны быть взрывы. Он просто подумал, что пять одновременно взорвавшихся противотанковых гранат — это мощь. Пять последовательных взрывов должны обеспечить личному составу штаба выход в зону, свободную от огня.
4
ТОР — Туапсинский оборонительный район. Создан по решению Ставки Верховного Главнокомандования 23 августа 1942 года в границах Джубга — Георгиевское — Лазаревская.