Роковое наследство

Постепенно надвигался шторм, а Дьюита одолевала тревога, то погружение в себя, которого он так боялся. Как обычно, начало ломить левую половину головы, а вместе с болью зароились и все мысли, успешно разгоняемые им в течение дня. Но когда ему это не удавалось, возникало мучительное болезненное чувство бесцельности жизни. Казалось, все его старания — только пустые иллюзии. Из сотен случаев, когда он расследовал преступления, он твердо усвоил одно: люди в большинстве своем не добры и не злы, не слишком умны, но и не слишком глупы, а необыкновенно одаренные люди встречаются столь же редко, как и абсолютно бессовестные.

Но что же это за сила так различно формирует людей? Один становится убийцей, другой — благодетелем, а большинство просто не удовлетворены жизнью.

Когда Гилен тихо села рядом с ним и он почувствовал тепло ее плеча, то понял, что давно ждал ее, и вот, хотя и с опозданием, она наконец пришла. Девушка неожиданно заговорила:

— Я никогда не любила Энн, а Лайну вообще терпеть не могла. Иногда я ее просто ненавидела. Она считала себя предназначенной для высших целей, но не хотела пальцем пошевельнуть для их достижения. Она только нянчилась со своей страстью к страданиям. Ее любимая реплика: «Ах, это же не имеет никакого смысла!» Или: «Ах, зачем мучиться, зачем стараться?» Но с тех пор, как на моих глазах оба гроба опустили в землю, все прошло и я не чувствую к ним больше неприязни. Все мое существо сопротивляется тому, что я увидела их теперь в совершенно ином свете, и я все время должна сдерживать себя, чтобы не разрыдаться. Я в самом деле лишилась двух сестер, самых близких мне на свете людей. И несмотря на это…

— Да, несмотря… — бездумно повторил Дьюит. Он замолк, и снова были слышны только крики чаек и грохот прибоя.

— Энн была глупым, вульгарным созданием, и это нельзя было исправить. Она думала только об одном: как бы ей заманить мужчину в постель.

— И Финнигана?

Гилен не услышала вопроса. Она смотрела на море, но вдруг лицо ее исказилось, и она разрыдалась.

— Это ужасно, что она умерла и что Лайны тоже нет! Ни на минуту не могу забыть, что они в могиле и я никогда уже не увижусь с ними. Не могу себе простить, что их уже нет в живых, как будто я виновна в их смерти.

— А этот упрек справедлив, Гилен?

— Нет. Угрызения совести, самообвинения — что толку в этом, если уже ничего нельзя изменить!

— Да, вы правы, все это бесполезно.

— Но почему вы сидите здесь уже два часа, когда моросит дождь и вы давно промокли? О чем вы думаете? Тоже о них обеих?

— Да, тоже. Как только я соберу все доказательства, как и почему убиты Энн и Лайна, я узнаю, кто виновен, и сдам его правосудию независимо от том, кто этот человек.

— Я говорила по телефону с Лайной и знаю, что вы произвели на нее большое впечатление.

— Действительно, дождь все усиливается, — заметил Дьюит. — И вы, вероятно, знаете, что все деньги, предназначавшиеся Энн и Лайне, достанутся вам?

— Не волнуйтесь, Дьюит, я сумею их истратить. Лайна рассказала мне, ненатурально смеясь, что просила вас взять ее с собой в Дублин. Это правда?

— Когда вы хотите вернуться в Дублин?

— Еще не решила. Во всяком случае я там долго не задержусь. Я не люблю Ирландию. Не люблю наши города, потому что они мертвы и живут только прошлым. Хочу поселиться в Англии. Куплю себе домик с садом и буду жить среди людей, которым всегда ясно, где верх, где низ, где право, а где лево. А вы взяли бы Лайну с собой в Дублин?

— Нет.

— А если бы этого постаралась добиться я?

Ее серо-зеленые глаза светились, в углах большого мягкого рта пряталось ироническое и соблазнительное выражение; сверкающие капли рассыпались по рыжим волосам.

— В среду, явившись в Килдар, вы сказали, что только что приехали из Дублина, — сухо сказал Дьюит. — Но это неправда. Вы уже несколько дней находились тут, поблизости.

— Да, я солгала, — просто ответила она. — Я была с Финниганом в Реммингтауне. И занималась тем, за что в наших краях не принято осуждать только мужчин, поэтому мне и пришлось лгать. Вас устраивает такой ответ?

— Не совсем.

— Почему?

— Вас действительно ничего не связывает с Финниганом, кроме… этого?

Она зло ухмыльнулась.

— Если бы вы видели этого юного бога летом в плавках, тогда поняли бы такую бедную любвеобильную женщину, как я. Итак, ничего у нас не получится? Я имею в виду, что вы не возьмете меня под свое покровительство вместо Лайны?

Дьюит провел рукой по промокшему пиджаку, под которым была спрятана маска.

— Если вы получите все деньги да еще долю своей матери, потому что она, как мне говорили, тяжело больна и проживет уже недолго, то станете богаты. Молодая, красивая, богатая женщина может получить от жизни все, что только пожелает…

Гилен засмеялась, но в ее смехе слышалась жестокость и что-то еще оскорбительное.

— Моя мать и в девяносто лет будет так же ковылять на костылях. Она вынослива, как лошадь. Всех нас переживет.

— Всех ли, не будем уточнять, Гилен.

Девушка пристально посмотрела на Дьюита, ее змеиные глаза расширились и остановились. Медленно и четко она произнесла:

— Может быть, вы думаете, что я их убила?

— Когда Лайна еще была жива, я просил ее рассказать мне все, что ей известно о смерти Энн; предупреждал ее, что дело не только в изобличении преступника, что речь идет об ее собственной жизни. Но она крепко стиснула зубы и ничего не сказала. Через день ее не стало. Сейчас вы в таком же положении. Речь идет о вашей жизни, Гилен.

— Что вы хотите этим сказать?

— Если вы, Гилен, причастны к убийству, то я это все равно узнаю, и… не позволю вам сбежать. Если же вы не причастны, то расскажите мне все, что знаете. Ведь убийца еще не пойман, и вы будете его третьей и последней жертвой.

— Так вы не дадите мне скрыться? — сказав это, Гилен облизнула губы кончиком языка.

— Нет, — Дьюит встал со скалы.

Встала и Гилен.

— А почему? Чтобы правосудие восторжествовало? Но что такое правосудие вообще? Представьте себе, что мы с вами перенеслись в другую эпоху. Как будто мы стоим на краю огромного утеса, а внизу под нами бушует прибой. И я не Гилен Скрогг, а женщина, обладающая неограниченной властью над морями и странами, а вы — лишь мелкий дворянин. И вот я приказываю казнить двух своих вассалов, которые-не угодили мне чем-то… Вы и тогда посмели бы говорить мне о «правосудии»? — Она с горечью рассмеялась. — Если б я сумела объяснить вам, как мне опротивело положение человека низшего сорта, как я стремлюсь обрести независимость от превратностей судьбы. Великая, неповторимая, незабываемая, всеми любимая королева Елизавета! — с издевкой произнесла она. — Стоило ей кого-то возненавидеть и только скривить рот, как наутро его уже находили с перерезанным горлом в своей же постели. Он умолкал навеки. А когда она выбирала нового возлюбленного, то ей не приходилось притворяться и лгать, и прятаться, у нее было право любить кого угодно, когда угодно и как угодно. Нет, дорогой апостол правосудия, пусть лучше убийца наденет на меня петлю, как на Энн, или это сделает палач, когда ему придется исполнить свой долг, но от меня вы ничего не узнаете!

Ее рыжие волосы, намокшие от дождя, прилипли ко лбу, рот стал жестким и агрессивным. Дьюит уже понял, что она ненавидит любые законы, предубеждения и ограничение взглядов, которые удерживают ее в этом болоте, и старается разорвать эти путы. Она умна, у нее сильная воля, она лишена предрассудков и никогда не смирится с жизнью как с данностью.

Дьюит провел рукой по лбу.

— Мне никогда не хотелось сделать кого-то дичью перед лицом закона. Есть немало людей — закон называет их преступниками, — которым я помог спастись от несправедливого возмездия. Может быть, я и вам смогу помочь. Но вы должны сказать мне правду. Иначе я ничего не в силах буду сделать.

Он сжал голову руками. Лицо Гилен, только что такое высокомерное, внезапно смягчилось.

— У вас болит голова?