Страница 2 из 7
Фрогре Холл, фамильный замок благородного Дома Фрогре, являл собой прекрасное и величественное строение из оуслита, увитое плющом и покрытое медной черепицей, возвышающееся над долиной Фьегг в десяти километрах от Менизерра. Заливные луга расходились от реки, превращаясь в покрытые дикими цветами поля, пробегавшие мимо рощ лиственниц и финтлей к краю великолепно распланированных парков Дома; мы видели геометрические очертания живых изгородей, подстриженные лужайки, цветущие клумбы и симметричные искусственные водоемы. За песчаной аллеей сзади к величественному замку почти вплотную подступал густой лес, если, конечно, не считать того места, где было заложено великолепное поле для суллека. Мы с Эном провели на нем немало веселых дней. В километре к северу из леса выпирал искривленный каменный палец искусственных руин.
— Где вас высадить, сэр? — спросил по внутренней связи Габон.
— На аллее перед портиком, если это вас не затруднит.
— Что здесь произошло? — спросила Елизавета, указывая пальцем, когда мы стали заходить на посадку.
Лужайки рядом с замком оказались усыпаны мусором — обрывками бумаги и блестящими кусочками фольги. Отдельные участки газона были примятыми и пожелтевшими, словно трава долгое время была чем-то придавлена и лишена света.
При посадке по корпусу машины застучали крошечные камешки, поднятые реактивным потоком.
— О, милый мой Грегор! — Леди Фрогре просто рухнула в мои объятия.
Я прижал Фрейл к себе на несколько мгновений, утешая, и она заплакала у меня на груди.
— Прости! — неожиданно сказала она, отстраняясь и утирая глаза черным кружевным платком. — Все это так ужасно. Так ужасно…
— Приношу свои глубочайшие соболезнования, — произнес я, почувствовав себя неловко.
В главный зал, где дожидалась леди Фрогре, нас проводил слуга, на рукаве которого была повязана черная лента. В помещении были опущены шторы и зажжены траурные свечи, наполнявшие воздух слабым светом и тяжелым ароматом. Сама Фрейл Фрогре была ошеломительной женщиной почти семидесяти лет от роду. Ее пышные рыжие волосы, казавшиеся почти огненными, были зачесаны назад и убраны под вуаль из гагатово-черного скамискуора. Траурное платье леди Фрогре было скроено из аспидно-черного эпиншира, с длинными рукавами, заканчивавшимися изящно вшитыми в них перчатками, чтобы ни единого кусочка кожи не оказалось обнаженным.
Я представил ей Елизавету, которая пробормотала свои соболезнования, и леди Фрогре кивнула. А затем Фрейл внезапно засуетилась:
— Ой, да что же это я. Совсем забыла про хорошие манеры. Сейчас распоряжусь, чтобы слуги принесли вам что-нибудь, чтобы восстановить силы, и…
— Не беспокойтесь, леди, — сказал я, беря ее под руку и проходя по длинному коридору к мягкому полумраку возле окна. — У вас и так забот хватает. Просто расскажите мне все, что знаете, а я сделаю все остальное.
— Вы хороший человек, сэр. Я знала, что могу на вас рассчитывать. — Она помедлила, пытаясь справиться со своим горем. — Эн умер прошлой ночью около полуночи. Приступ. Врач сказал, что это была быстрая смерть.
— Что еще он сказал, леди?
Она вынула из рукава дата-стержень и протянула его мне:
— Все записано здесь.
Достав свой планшет, я воткнул в него это устройство. На включившемся дисплее высветились файлы, хранящиеся на дата-стержне.
Смерть наступила в результате судорожных спазмов сердца и сознания. Дисфункция духа. Согласно отчету медика, Эн Фрогре скончался от спазмов души.
— Это же… — я помедлил, — бессмыслица. Кто ваш врач?
— Генорус Нотил из Менизерра. Он наш фамильный врач, начиная с дедушки Эна.
— Его отчет несколько… нестандартен, леди. Могу я осмотреть тело с целью более подробной проверки?
— Я уже сама сделала это, — мягко сказала она. — Хирург из главного госпиталя Менизерра сказал то же самое. Мой муж умер от страха.
— Страха?
— Да, инквизитор. Вы все еще хотите сказать, что инфернальные силы здесь ни при чем?
Фрейл поведала мне, что в тот день состоялся праздник. Великое торжество. Ринтон, старший сын Эна, вернулся домой две недели назад, демобилизовавшись из Имперской Гвардии. Ринтон Фрогре шесть лет отслужил в звании капитана в Пятнадцатом Гудрунском полку, который был отправлен в Офидианский субсектор. Его отец настолько обрадовался возвращению сына, что организовал торжество. Пиршество и карнавал. Со всей округи были собраны бродячие музыканты, оркестры, акробаты, армия лоточников, актеров и сотни жителей города. Этим и объяснялось появление мусора и вытоптанных участков на лужайках. На этих местах устанавливались палатки.
— У него были враги? — спросил я, меряя шагами затененный зал.
— Нет, насколько мне известно.
— Мне хотелось бы проверить его переписку. И дневники, если он их вел.
— Понимаю. Не думаю, что у него был дневник, но у нашего рубрикатора вы сможете найти список корреспонденции.
На крышке клавесина стоял портрет в рамке, гололитическое изображение улыбающегося лорда Фрогре. Я взял его и стал рассматривать.
— Его последний портрет, — сказала Фрейл. — Сделали во время праздника. Последняя ниточка, связывающая меня с ним.
— Где он умер?
— В руинах, — произнесла леди Фрогре. — Он умер в искусственных руинах.
В лесу было сыро и темно. Под послеполуденным ветром поскрипывали ветки, и во мраке разносились птичьи трели.
Руины представляли собой каменный барабан, увенчанный сланцевой иглой. Внутри он был пустым и ужасающе заплесневевшим. Под крышей порхали песчаные голуби. Пустые окна были затянуты паутиной.
— Здесь я его и нашел, — произнес голос у меня за спиной.
Я обернулся. Пригнувшись, Ринтон Фрогре заглядывал в двери. Это был хорошо сложенный малый двадцати пяти лет от роду, с такими же, как у матери, густыми рыжими волосами. В его глазах таилось загадочное, неясное выражение.
— Вы Ринтон.
— Да, сэр. — Он слегка поклонился.
— Он был уже мертв, когда вы его нашли?
— Нет, инквизитор. Он смеялся и болтал. Ему нравилось приходить сюда. Он любил руины. Я пришел поблагодарить его за праздник, устроенный в мою честь. Мы разговаривали, когда у него неожиданно начались конвульсии. Всего через несколько минут он был уже мертв, а я даже не успел позвать на помощь.
Ринтон Фрогре был мне почти незнаком, но его послужной список внушал уважение, и я знал, что отец им очень гордился. Эн никогда не упоминал о какой-либо напряженности в своих отношениях с сыном, хотя, когда имеешь дело с благородным Домом, всегда приходится предполагать конфликт на почве наследования. Ринтон был наедине со своим отцом в момент гибели лорда. При этом молодой человек являлся бывалым солдатом, без сомнения обученным убивать.
Я держал свое сознание открытым… в прямом смысле. Даже без активного ментального пробирования мой псионический уровень позволяет улавливать поверхностные мысли. Сознание Ринтона не источало привкуса лжи, но я чувствовал старательно сдерживаемое чувство утраты и звенящее чувство тревоги. «И неудивительно, — подумалось мне. — Мало кто из граждан Империума не проявляет беспокойства, когда его допрашивает инквизитор священного ордоса».
Пока не было смысла давить на него. Рассказ Ринтона легко можно было проверить при помощи аутосеанса, во время которого психометрические техники запросто покажут мне последние мгновения жизни его отца.
Ринтон проводил меня обратно к замку, где и оставил наедине с моими размышлениями в кабинете Эна. Как мне сказали, внутри все осталось так же, как было при жизни лорда.
Помещение было обшито панелями на треть высоты от пола, стены по большей части закрывали лакированные полки, уставленные дорого переплетенными книгами и информационными планшетами. Разумно размещенные светосферы парили по углам комнаты на высоте человеческого роста, переключенные на слабый свет. Набор диванчиков с закругленными спинками и очень мягких кресел выстроился перед керамическим камином, где горели поленья.