Гувернантка

– Да хоть Пушкина, – бесстрастно отозвался Ильицкий, позволяя мне на этот раз зажечь светильник.

У меня же все мысли сейчас были о том, что это за однокашник. Еще один приятель Сорокина? Еще один подозреваемый?…

А повернувшись снова, я даже смутилась. Судя по всему, Ильицкий, пока я возилась со светильником, жадно вглядывался в мое лицо – в его глазах не было того жара, что еще минуту назад, но он смотрел так, будто все еще не верил, что это я, и будто боялся, что я сейчас исчезну.

Но он быстро опомнился, и во взгляде снова появилась усмешка – будто броня, за которой он – настоящий – прятался:

– Значит, ты все же стала гувернанткой, – произнес Ильицкий, улыбаясь уголком рта, – с твоими талантами и приданым твоего попечителя – я думал ты давно уже располневшая, глубоко беременная барыня.

– Увы, – я почему-то улыбнулась. Странно, мне сперва показалось, что Ильицкий изменился, став чуть более галантным. Но мне лишь показалось, слава Богу. И еще я решила, что вполне могу подумать о Сорокине позже – я имею на это право, в конце концов! И продолжила: – Платон Алексеевич лишил меня приданого и своей милости, когда… ты слышал, наверное, что я отказала жениху, которого нашел для меня он?

– Слышал, – подтвердил он и ухмыльнулся, – разумеется, ведь карьера гувернантки – это куда перспективнее, чем стать женой какого-то там князя.

– Всего лишь графа, – поправила я веско.

– Тем более.

И снова он заключил меня в плен своих рук, целуя так, что посторонние мысли окончательно перестали меня тревожить. А потом, как гром среди ясного неба, он сказал:

– Я надеюсь, дети Полесовых не слишком расстроятся, если ты уйдешь из этого дома? Я хочу, чтобы ты уехала со мной и стала моей женой.

От неожиданности я отступила на шаг. Я надеялась услышать от него эти слова – надеялась и уже не чаяла дождаться. Мечтала, конечно, что он скажет их не таким дежурным тоном, хотя… ничего более нежного и романтичного я от Ильицкого действительно не слышала. Но – Боже мой, как же не вовремя!

– Я не могу, – вырвалось у меня само собой, и я торопливо добавила: – сейчас не могу – может быть, позже… Словом, мне нужно подумать.

Ильицкий, кажется, ждал от меня другого ответа, так как выглядел несколько растерянным:

– Ну… хорошо, подумай, – впрочем, уже через мгновение он вернул в голос обычное хладнокровие и нагловато улыбнулся: – только недолго, а то завтра утром у меня поезд.

Разумеется, он не сомневался, каким будет мой положительный ответ – наверное, я слишком предсказуема. Меня же эта его самоуверенность разозлила. И еще больше злило то, что он настолько опоздал со своим предложением: я должна было довести до ума задание Платона Алексеевича, я не могу бросить все вот так!

Поэтому в сердцах я сказала:

– Хотя, знаешь, я уже подумала и отказываю тебе!… Раз ты так торопишься на свой поезд. Да и твоя маменька, боюсь, не будет в восторге от твоего выбора. Кстати, как она?

– Превосходно. Натали с Мишкой нарадоваться не могут ее мудрым советам по воспитанию Митеньки. Она ведь уже доказала, какого славного, доброго и чуткого ребенка может вырастить. Значит, ты мне отказываешь?

И качнулся в сторону двери.

– Ты уходишь? – в волнении спросила я, безумно боясь, что он так просто отступит, покинет сейчас этот дом и никогда больше не вернется.

Я вела себя глупо и непоследовательно, как какая-нибудь истеричная институтка, которая сама не знает, чего хочет – я понимала это, но ничего не могла поделать. Мне нужно было взять хоть минуту на размышление – слишком неожиданным было его появление сегодня.

Но минуты этой мне никто не подарил, напротив – как будто, чтобы окончательно свести меня с ума, из коридора вдруг раздался пронзительный, полный ужаса, женский вскрик – кажется, это была Аннушка, горничная.

Начала стихать музыка, и тотчас послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Мы же с Ильицким стояли, почти не дыша, и оба, наверное, думали об одном и том же.

– Я выйду первым… – сказал, наконец, он, когда шум за дверью уже не оставлял сомнений, что в доме произошло что-то ужасное.

С трудом выждав после него полминуты, я тронула дверь и тоже вышла в коридор. Все толпились в служебном крыле, где были подсобные помещения, кухня, несколько спален, в том числе и моя, и одна гостевая комната, которой никто сейчас не пользовался. Очевидно, в этой комнате что-то и случилось.

– Балдинского…

– Убили…

– Застрелили…

– Кто-то из гостей…

Стараясь не делать поспешных выводов из коротких взволнованных реплик, я пробиралась меж гостями в конец коридора. Но поняла уже, что нечто ужасное произошло именно с Балдинским. С человеком, которого я уже готова была признать Сорокиным, о чем и собиралась написать завтра в сообщении Платону Алексеевичу. А теперь его убили…

***

Балдинский действительно был мертв. Застрелен, хотя выстрелов никто не слышал: кажется, его застрелили сквозь подушку, которая заглушила грохот – по комнате еще парили перья. В саму спальню я не входила, опасаясь демонстрировать слишком явный свой интерес, а стояла среди других любопытствующих. Вот только саму меня изводило не любопытство, как ни странно, а, скорее, ноющее чувство вины, что я, доверенная Платона Алексеевич, была рядом и не сумела это предотвратить.

Вместо того чтобы лезть на место преступления я стояла сейчас поодаль и наблюдала за остальными – ведь вполне возможно, что кто-то из этих людей только что застрелил Балдинского. Он должен чем-то себя выдать!

Граф Курбатов с неким пожилым подтянутым мужчиной находились в комнате рядом с телом, мужчина этот минуту назад проверял пульс Балдинского, а теперь неслышно переговаривался о чем-то с Курбатовым. Кроме них двоих в саму комнату войти никто не решался.

– Кто этот господин, рядом с графом, вы не знаете? – негромко спросила я у Стенина, который с потерянным видом застыл рядом со мной.

– Не знаю, Лидочка, – отозвался тот, – должно быть, тоже один из приятелей покойного Сергея Васильевича. Ох, вы позвольте, я отойду, право… отвык я от подобных зрелищ.

Я посторонилась, пропуская его и думая, что «еще один приятель» не кандидат ли на место Сорокина? И не он ли убийца Балдинского: стоило ему в первый раз посетить дом, как произошло убийство. Отличное совпадение…

– Это Якимов Лев Кириллович, – прозвучал у меня над ухом голос Ильицкого – он говорил едва слышно, стоя позади меня. – Вместе с Щербининым учился в академии Генштаба – я тебе говорил про него. Кстати, стыдно тебе не знать таких людей – он профессор математики с мировым именем.

Я обернулась на него испуганно, но не от стыда, что не знаю Якимова, а от мысли, что такой замечательный кандидат в подозреваемые – приятель Ильицкого. Этого еще не хватало.

– Предвкушаешь расследование? – спросил он, кажется, ухмыляясь.

Наверное, я и правда очень предсказуема – для него, по крайней мере.

– Ошибаешься, подобное меня больше не интересует. И вообще… я здесь только из-за своей воспитанницы.

В подтверждение слов я начала искать взглядом Мари – та стояла у самых дверей в компании Алекса Курбатова, и они оживленно что-то обсуждали.

– M-lle Полесова! – окликнула я ее, как будто спохватившись. – Вам нечего здесь делать, вам давно пора спать.

– Как же я могу спать, когда в доме убийца! Любой из нас может им оказаться… – Мари с наигранным ужасом в глазах обвела взглядом присутствующих – и те, заражаясь тревогой, оглянулись на рядомстоящих. А девица продолжала, подозрительно прищурившись: – Может быть, это даже вы, m-lle Тальянова… где вы только что были?

Гости тут же обернулись на меня, наверное, припоминая, что я и правда внезапно покинула танцевальную залу, исчезла с глаз, а потом также внезапно материализовалась рядом с трупом.

Я почувствовала, что хладнокровие снова меня покидает: мне нельзя быть настолько на виду! И, разумеется, не нужно, чтобы люди и впрямь начали задумываться, где я была перед убийством.