Страница 4 из 7
– Этот могет, – гудит в унисон Али-Паша. Но под моим взглядом все же решает не продолжать.
Федя подходит ближе и останавливается рядом с нами. Бегают глазки, и его крестьянская рожа расплывается в сложной смеси сочувствия и ухмылки:
– Да-а! Кончилась твоя роба! А я утром шел и думал: забрать ее или нет? Теперь и забирать-то нечего.
Ах, чтоб его! Меня передергивает. Догадываюсь, что будет после этого корявого невоинского словечка, за которое Али-Паша ему уже раза три на шиворот клал, и пытаюсь упредить:
– Ты, Кацапюра! Лучше б молчал душевно!
– Роба! – кривя рот и раздувая ноздри, презрительно фыркает взводный. – Вы оба – менты, а значит, начисто лишены военной дисциплины и интуиции, – зло вклинивается он в начавшееся соболезнование. – Думали, забыли, проспали… Сразу видно, по-настоящему ни разу не видели кузькину мать!
– Слушай, ты, великий воин! Хватит тыкать всех в нос своим моджахедским прошлым. Ты вот честно скажи, было ли в твоем Афгане что-нибудь хуже, чем здесь за последние сорок дней?
Али-Паша хмыкнул, и его правая клешня пошла во взмахе ладонью кверху, что обычно следовало понимать как потерю дара речи от негодования: «Эх, ну и балбесы мне на голову свалились!» – и лишь иногда помягче: «Чего мне с вами, желторотиками, говорить». Но в последние дни мы как-то сдружились, срослись, и получилось у него движение еще мягче, вроде: «Ну какое это сейчас имеет значение!» Мы улавливаем: чем мягче смысл – тем медленнее летит ладонь.
Этот взмах в словесных баталиях ему дается все чаще. Оперились бывшие желторотики. Палец в рот не клади! Мы знаем: в верхней точке ладонь повернется тыльной стороной вперед, рухнет вниз и раздастся возглас типа «отвалите от меня!», а может, и кое-что похуже. Это надо упредить.
– Нет уж, ты при Федьке скажи!
– Прицепились! Как же, чтоб МВД при случае не начало кашлять на Минобороны… Если честно хотите знать, так хреново мне в Афгане ни разу не было! Во-первых, у «духов» не было брони и пушек. Из кишлаков и с высот мы их всегда сгоняли. А тут – дудки! Во-вторых, такого отвратного руководства действиями, когда все поротно и побатальонно варятся в своем соку, на милость румын и Божию, а общего командования да требуемой техники с боеприпасами все нет, я тоже в Афгане не замечал. Оборонцы сраные… Две недели им понадобилось, чтоб наладить подвоз жратвы и простых патронов! И то до сих пор побираемся… Да если бы у мулей[1] было столько же решимости, как у «духов», или сопоставимая с потребной на войне организация, нам давно была бы крышка!
Ценное признание. Послушаем дальше. Али-Паша злым голосом продолжает:
– Инициатива везде за ними! Они захватили на левом берегу Пырыту, Кошницу, Кочиеры, Роги. Здесь заняли половину Бендер, Гыску! На юге взяли Рэскэецкий мост. Тьфу, даже не взяли, а просто погулять на него вышли! И сейчас могут свободно выбирать, где и когда ударить, если захотят. А в Тирасполе все хнычут: «Ой, на нас напали, мы защищаемся, мы мирные, ни шагу вперед!» Словом: «Дорогие мулечки, не бойтесь, нападайте снова!» Зато по радио и в газетах такой вой, будто третья Отечественная началась! «Оккупанты! Фашисты! Интервенты!» Газетная оборона! Е-мое, какие оккупанты, когда все это – самая настоящая гражданская война, самими коммуняками и их же бывшими корешами-националистами заделанная? Кто такие Снегур, Косташ и Друк?[2] А Смирнов кто такой? и Кицак[3], командир хренов? А кто вокруг них крутится? Раньше, небось, на одних партсобраниях вместе сидели! И теперь такое чувство, что они за нашими спинами на собрании сидят и торгуются, пока мы здесь должны стоять, как за Сталинград. Одна надежда в этой торговле – на Лебедя. А мы что будем делать, если командующего снова заменят и Молдова возьмет да попробует провести еще одну серьезную операцию на нашем участке? Я вам скажу, что мы будем делать! Несколько десятков мулей мы, конечно, прибьем. При везении, может, сотню, и пару их румынских советников прихватим. И сдохнем!!! Несколько человек переплывут Днестр, не более! И, если мне повезет быть среди них, я постараюсь выполнить обещание, которое дал Смирнову подполковник Костенко!!!
Прекрасный спич. К его концу Пашин голос поднимается почти до крика. Его рука рубит воздух, то упираясь пальцем мне в грудь, то отлетая назад и вверх, как бы зовет за собой. Я внутренне аплодирую. Федя опасливо помалкивает. По мнению, которое читается на его сельской морде, не к добру помянул взводный, наряду с вражинами, наших приднестровских вождей.
– Успокойся, Паша, мы все это знаем. Поверь, менты по этому поводу бесятся не меньше военных. И мы же здесь, как и ты, делаем, что можем, не за коммуняк, а за Родину!
– Вот за это я вас и люблю, менты поганые.
– Эй, мальчики, хватит глотки драть, идите рубать, пока тихо! Хрен его знает, что румыны хреновы через час удумают. – Это Тятя через окно нашей штаб-квартиры зовет. Пока мы тут друг перед другом прыгали, остроумие оттачивали, он спокойно поделал нехитрые свои дела, да и на стол накрыл, чем Бог послал. Уважаемый человек, знающий и ценящий любой момент жизни, не то что мы, недоумки.
Идя рубать, думаю о слове «Родина», которое так просто, чуть не банально произнес. Никто из пескарей премудрых, кто продолжает тихо жить далеко и даже близко отсюда, надеясь сохраниться и дождаться обещанной всем сладкой жизни, не поймет ведь, что сказано было всерьез. И моими друзьями всерьез, без пафоса и оскомины, понято.
Ненавижу обывателей! Всех!!! Ненавижу, подхалимистых и недалеких, которые с готовностью подхватывали любую чушь. Пели славу всем генсекам по очереди! Брежневу, Андропову, Горби, теперь поют Ельцину. Допелись! Ненавижу самомнительных и обиженных, кто развернулся на сто восемьдесят градусов и гадит на свою страну, глядя на Запад. Пальцем о палец не ударили, но считают, что им недодали возможностей и благ. Это они выдумали и продолжают повторять гнусное слово «совок». Не самая лучшая, оказалось, была страна, но именно они в ней стали балластом! Ненавижу хитрых и вороватых, радующихся раздорам и норовящих ухватить все, что плохо лежит. Бегают толпами и сучат ножками друг на друга: «Гадкие коммунисты! Подлые демократы!» И те и те – сволочи! Одни коснее, вторые шустрее – вот и вся разница! Под всем этим мусором наша Родина потерялась. Но с нами здесь только она одна. Только ее земля, которая взрастила нас и которую мы продолжаем видеть и чувствовать, как прежде, по-нашему, а не по-«деморосски», «румынски» или «советски». Все эти будто бы исполненные глубокого смысла слова на самом деле – всего лишь никчемные прилагательные. Так понято нами здесь. Поэтому среди клоунов и добровольных зрителей всеобщего политического балагана у нас друзей нет. Есть только враги: самые опасные, опасные и так далее, по убыванию, под порядковыми номерами.
Миллионы наших сограждан, что бы ни происходило, раззявив варежки, продолжают сидеть перед экранами своих телевизоров, знают про войну, смотрят и радуются: «Не у нас!» И судачат на кухнях гнилыми словами про тухлый политический момент. А при случае еще воображают, что они нас понимают, имеют право осуждать или пользоваться нашим авторитетом! Сколько я видел в разных городах, даже в близкой отсюда Одессе, дурачков, которые искренне полагали, что раз я приднестровец, то непременно коммунист. Одно дерьмо рожу воротит, кривится, другое бросается с радостью, как жопа на очко, начинает срать на мозги своей давно сгнившей ересью. Увольте! Я не из вашего шапито!
И посреди этой пустыни спешит беда еще хлеще: наши приднестровские руководители, казалось бы, лучшие из лучших, из высоких побуждений взявшиеся руководить народным делом, на самом деле больше думают о себе и своих политических играх. В этом я с Али-Пашой солидарен. Бендерская оборона стала началом конца моей веры в то, что из ПМР выйдет что-то путное. Восемь убитых, до двадцати раненых и больных только в одном нашем взводе при первоначальном составе двадцать восемь человек! Если бы не бендерские ополченцы да продолжавшие изредка прибывать добровольцы, от взвода бы уже остались рожки да ножки. Мы – дырка от бублика, в которую наци своим раскормленным пятаком все никак не могут пролезть…
1
Просторечное слово «муль» или «мул», получившее в Молдавии хождение в «застойные» времена, употреблялось шпаной славянского происхождения для оскорбления достоинства молдаван. Во времена подъема националистического движения «мулями» стали называть молдавских националистов. Хотя официальный Тирасполь упорно именовал противника румынами, гвардейцы Приднестровья и добровольцы первых наборов, будучи связаны с молдавской почвой, понимали, что они воюют с молдаванами, а не румынами. Поэтому продолжали употреблять слово «муль».
2
Мирча Снегур – первый президент независимой Молдовы, бывший первый секретарь ЦК КПМ. Виновник развязывания в республике гражданской войны. Ион Косташ – министр обороны Молдовы. До начала боевых действий занимал должность министра внутренних дел и в этом качестве несет ответственность за кровь, пролитую в полицейских операциях 1990–1991 гг. Мирча Друк – премьер-министр Молдовы в 1990–1991 годах. В связи с сопровождавшими его премьерство скандалами был более известен, чем сменивший его на посту премьера В. Муравский.
3
Игорь Смирнов – президент ПМР. Штефан Кицак – начальник Управления обороны ПМР, фактический руководитель вооруженных сил ПМР. Авторитетом не пользовался ввиду проводимой им пассивно-оборонительной тактики, приведшей к сдаче противнику ряда населенных пунктов.