Софья (обманутые иллюзии)

- Елена Петровна скончалась? – схватившись за сердце, прошептала Анна Михайловна. – Отчего не написали мне?

- Полно, Анна Михайловна. Наслышан я о вашей размолвке с ней.

Анна Михайловна сложила на коленях тонкие руки, на которых отчетливо проступали голубые венки, и замерла глядя на пламя в камине, мыслями своими, уносясь в тот страшный день, когда ее сына принесли домой истекающего кровью.

- Я лишь выполнила последнюю волю сына, - сухо заметила она. – Я соболезную вам, но Софья останется здесь со мной. Она – это все, что мне осталось после Мишеля.

Петр Гаврилович хотел было возразить, но промолчал, потому, как в комнату вошли три лакея и принялись сервировать стол к чаю. Дождавшись, когда прислуга окончит и покинет их, Анна Михайловна разлила по чашкам горячий ароматный напиток.

- Не все, Анна Михайловна, - покачал головой граф Завадский.

- Что вы желаете этим сказать, Петр Гаврилович? – не спуская глаз с лица своего собеседника и подмечая все эмоции, поинтересовалась madame Берснева.

Граф вздохнул, собираясь с мыслями:

- Елена умерла, давая жизнь ребенку. У Софьи есть брат, которого моя дочь пожелала назвать Михаилом в честь покойного супруга. Признаться, честно, я думал, что уехать в Нежино было желанием самой Елены после смерти Мишеля. У меня и в мыслях не было, что это вы приложили руку к тому.

Анна Михайловна побледнела:

- Этот мальчик не может быть ребенком Михаила! – повысила она голос.

- Воля ваша, сударыня, - тщательно скрывая гнев, спокойно произнес Завадский. – Вы знаете каков закон, как бы то ни было мой внук – Берснев. Елена желала бы, чтобы брат и сестра воспитывались вместе.

- Вы не понимаете, о чем просите? – вскинулась Анна Михайловна. – Мой сын желал, чтобы Софья…

- Чтобы Елена не имела возможности воспитывать девочку, - перебил ее Петр Гаврилович. – Позволив мне забрать внучку, вы не нарушите воли покойного, ведь моей дочери более нет в живых.

Madame Берснева хотела возразить ему, но зашлась в натужном кашле, что сотрясал все ее хрупкое тело.

- Вы больны, - тихо заметил граф. – Болезнь сия неизлечима, вам это известно не хуже, чем мне. Что станет с Софьей, когда вас не станет?

Махнув рукой, призывая его к молчанию, Анна Михайловна, приложила к губам платок. «Прав старый интриган, - глядя на графа думала она. – Знает где ее самое уязвимое место». Сухотная (в конце 18 века так называли туберкулез )мучила ее, и в последние два месяца совсем ей житья не стало от этой болезни, что днем за днем иссушала ее тело. Ведь чувствовала, что дни ее сочтены. Она и сама не раз думала о том, что станется с Софьей, коли Господь надумает призвать ее к себе. Состояние Берсневых велико и всегда сыщется тот, кто попытается воспользоваться малолетством сирот и наложить на него руку. Не от того ли так долго держала в руках последнее письмо снохи, не решаясь бросить его в жадное пламя, пылающее в камине? Ах, как жаль, что не прочла, что не смогла перебороть в себе неприязнь к своей bru (невестка, сноха). И хотя в словах своих она только что отказалась признать принадлежность сына Елены к роду Берсневых, но сделала то лишь из чувства противоречия, в душе зная, что так оно и есть, что малыш – внук ее, сын Мишеля. «Господи, неужто услышал ты молитвы мои? – перекрестилась Анна Михайловна. - Ведь как ждали мальчика, наследника. Стало быть, не угас род Берсневых со смертью Мишеля». После Софьи Елена родила еще двух младенчиков, но они были женского полу и столь слабыми, что не прожили и седмицы.

Отняв от губ платок, Анна Михайловна, судорожно вздохнула:

- Вы тоже не молоды, Петр Гаврилович. Зачем вам эти хлопоты?

- У меня сын есть, - тихо заметил граф. – После моей смерти опека над детьми Елены перейдет к нему.

Анна Михайловна прикрыла веки, чтобы скрыть боль, что на миг мелькнула в выцветших голубых глазах. «Прав, прав во всем». Ничего ей не осталось. Даже доктор-немец перестал уж правду от нее скрывать.

- Будь по-вашему, - сдалась она. – Вы правы: фамилия Завадских будет Софье лучшей защитой. Когда Вы хотите забрать девочку?

- Если можно, я хотел бы завтра увезти Сонечку. Мне в столице более делать нечего, а путь до Завадного не близкий. Хорошо бы за день добраться.

- Я распоряжусь, чтобы все подготовили, - вздохнула Анна Михайловна.

- Благодарю за чай, - поднялся Петр Гаврилович. – Позвольте откланяться нынче, завтра поутру я заеду за внучкой.

Вечером девушка, присматривающая за Сонечкой, привела ее в покои Анны Михайловны.

- Подойди дитя, - ласково улыбнулась madame Берснева.

Подойдя к бабушке, Софья присела на низкую банкетку подле ее кресла.

- Софи, завтра твой дедушка увезет тебя в Завадное. Отныне тебе предстоит жить там.

Софья распахнула свои серо-голубые глаза недоверчиво глядя на пожилую женщину. Она бывала в Завадном пару раз вместе с матерью, но тогда она была очень мала и почти ничего не запомнила из тех визитов. Знала только, что там живет ее обожаемый oncle (дядюшка)Дмитрий Петрович, частенько бывавший у них до тех пор, пока маменька не уехала, что у нее есть двоюродные брат и сестра, которых она и вовсе не помнила.

- А маменька тоже живет в Завадном? – поинтересовалась девочка.

Анна Михайловна тяжело вздохнула. Не было сил сказать внучке о том, что ее матери более нет в живых. «Бог мой, как же я была слепа в своем желании во чтобы то ни стало исполнить последнюю волю сына, - прикрыла глаза пожилая женщина. - Кто же знал, что дочь никогда более не увидит своей матери? Кто же знал, что в детской памяти до сих пор бережно хранится образ той?»

- Нет, дитя. Маменьки твоей нет в Завадном. Дедушка расскажет тебе обо всем, - малодушно переложила она сию нелегкую ношу на плечи графа.

Дедушку своего Сонечка видела редко и от того почти совсем не помнила его. Утром ее разбудили рано, накормили завтраком и спешно одели, потому как граф Завадский уже дожидался внучку в малом салоне, ведя непринужденную беседу с ее бабкой по отцу.

- Bonjour, monsieur (Доброе утро, сударь), - присела в книксене девочка.

Маленький ангел: мягкие локоны светло-русого цвета обрамляли по-детски пухлое личико, голубые глаза смотрели внимательно и настороженно. «Как же она на мать свою похожа», - вздохнул граф. Не желая затягивать прощание, Анна Михайловна торопливо перекрестила внучку и вложила в маленькую ладошку медальон. Глядя вслед девочке, madame Берснева не могла сдержать слез. Зажав кулачок, Сонечка прошла к экипажу, позволила лакею поднять ее на подножку и, в последний раз оглянувшись на отчий дом, скрылась внутри. Медальон жег ладонь, не терпелось открыть его. Открыв крышку, Софья осторожно провела пальчиком по двум миниатюрным портретам внутри. Ранее медальон этот принадлежал ее матери, Елена пожелала оставить его дочери, но только после ее смерти Анна Михайловна решилась отдать тот внучке.

Сидя напротив своего деда в большом экипаже, Софья осторожно из-под ресниц рассматривала пожилого человека. Граф пугал ее. Девочке казалось, что он от чего-то сердит на нее, потому что хмурит густые седые брови, да и губы его были сжаты в одну линию, словно он чем-то недоволен. Руки графа, затянутые в тонкие лайковые перчатки покоились поверх серебряного набалдашника трости из темного дерева. Казалось, он задремал от мерного покачивания экипажа, что все дальше и дальше увозил их от столицы, от той жизни, к которой она привыкла.

Сначала в ее жизни не стало papa (отец), потом maman (мать)оставила ее, и вот теперь grand-mиre отказалась от нее, отправив вместе с этим угрюмым человеком подальше от себя. Сложив руки на коленях, как и полагалось благовоспитанной барышне, Соня прикрыла глаза, чтобы удержать слезы, что тотчас навернулись на глаза стоило ей только подумать о своей grand-mиre. «Почему она отослала меня от себя?» - девочка закусила губу, но предательская слезинка все же выкатилась из-под плотно сомкнутых ресниц.