Страница 40 из 103
Через пять минут он вышел и на ходу бросил Ивану Лукичу:
— Проходите!
Генералы о чем-то беседовали. Увидев Бурлака, Гордов встал, поздоровался с ним за руку и, глядя на Штевнева, сказал:
— Вас не было в штабе, и мне пришлось посылать на завод командира танкового батальона.
— Да? — Штевнев тоже встал, подошел к Бурлаку. — Ну и как, что-нибудь выходили?
Бурлак ответил, что был на приеме у директора тракторного завода Задорожного и передал ему просьбу генерала Гордова. В это время к нему прибыл нарком танковой промышленности генерал Малышев и тоже завел речь о танках, заметив, что его просил об этом генерал Еременко…
— Ты, Бурлак, говори короче, — произнес Гордов.
— Понял, товарищ замкомандующего. Если коротко, то завтра с экипажами бойцов надо быть на заводе. Танки можно брать.
— Сколько? — напружинился Гордов.
— Десять отремонтированных и два десятка новых Т-34!
Генерал Гордов похвалил Бурлака. Он вернулся к столу, позвонил начальнику штаба и велел прибыть к нему, потом, взглянув на генерала Штевнева, распорядился, чтобы тот немедленно подобрал экипажи для танков и завтра же вывел их с завода.
— А вы, капитан Бурлак, тоже подключайтесь к этому делу, помогите генералу набрать танкистов, они есть и в вашей бригаде. Возьмите лучших людей — и на завод. Прошу опробовать каждую машину. Ясно?
Штевнев коротко ответил:
— Все в точности исполню!
Он направился к выходу, а Бурлак попросил Гордова разрешить ему позвонить комбригу и предупредить, что на левобережье он сегодня не переправится, так как поедет с генералом получать танки.
— Я сам позвоню комбригу, он мне нужен, — сказал генерал Гордов.
— Слушаюсь! — И Бурлак вышел вслед за начальником бронетанковых и механизированных войск Сталинградского фронта.
— Я сейчас на пять минут заскочу к начальнику оперативного отдела, — сказал Бурлаку Штевнев, — а вы идите в штаб фронта в мой кабинет. Подберем людей, и вы пойдете отдыхать, а утром явитесь ко мне.
12
К матери Иван Лукич пришел в десятом часу вечера. Она еще не спала и обрадовалась его приходу, однако бросила ему упрек.
— Целый месяц тебя не было, сынок, — промолвила она, вешая его капитанскую фуражку на гвоздь зеркала. — Все гадала, где ты и не попал ли в какую-либо беду. Что, наверное, был на передовой?
— Побывал, но, как видишь, вернулся цел и невредим, правда, руку малость задело осколком, но рана уже почти зажила. — Он снял гимнастерку, поправил на руке бинт.
— Сердцем почуяла, что ты придешь сегодня, — продолжала мать, — и напекла пирожков с вишней. Ох и вкусные! Вот отведай. — Она поставила на стол целую миску еще теплых пирожков.
Он посмотрел ей в глаза. Они светились, как два маленьких солнышка, и такое тепло исходило от них, что Ивану Лукичу стало жарко. А она уже рассказывала ему о том, как на прошлой неделе почти весь день сидела с соседями в бомбоубежище: город сильно бомбили немецкие самолеты.
— Слухи ходят, что немец еще ближе подошел к городу, — сказала Татьяна Акимовна. — Неужели возьмут Сталинград?
— Не возьмут, мать, — уверенно заявил Бурлак, за обе щеки уплетая пирожки. — Верховное главнокомандование посылает под Сталинград все новые войска и боевую технику. Сюда прибыли бойцы из далекой Сибири и с Дальнего Востока.
Мать села напротив, подперев правой рукой щеку, и все смотрела на сына. Потом заговорила о другом:
— Ты не очень-то страдай, сынок, по своей бывшей жене Кристине. Живи по совести, как жил твой отец, и Бог тебя сохранит. — Передохнула и добавила: — Она подарила свою любовь другому, но твоя судьба от этого не перекосилась. Найдешь себе девушку, только бы себя не потерять…
Иван Лукич слушал ее, а в голове билась мысль: «Как там Оксана, сделали ли ей операцию, да и жива ли она?»
— У меня для тебя новость, мать, — начал Иван Лукич, когда поужинал и лег на диван отдохнуть. — Сегодня в центре города я встретил Кристину. Когда переходил улицу, она меня окликнула.
— И что ей нужно было? — насторожилась Татьяна Акимовна.
— Она была в трауре, — сообщил Иван Лукич. — Ее нового избранника убило во время бомбежки пристани. Говорит, осколок попал в самое сердце.
— Господи, да неужто правда? — Мать перекрестилась.
— Правда. Мне показалось, что Кристина очень переживает. — Иван Лукич немного помолчал и продолжал: — Предлагала мне помириться. Говорит: давай, мол, начнем нашу жизнь с нуля. Но я отверг ее…
Татьяне Акимовне стало жаль бывшую невестку, и она сказала:
— Не суров ли ты, сынок? — Она пристально посмотрела на него. — Я не хочу смягчить твое горе, но, может, гибель Алексея на многое ей открыла глаза? Мстить ей — чувство нехорошее, сынок, хотя мне и хочется тебя утешить…
— Ты еще не все знаешь, мама, — прервал он ее. — Думаешь, у меня нет сердца? Но то, что она сделала, я ей простить никак не могу.
— Что еще она такое сделала, какой грех взяла на свою душу? — напряглась Татьяна Акимовна.
— Большой грех на ее совести, — вздохнул Иван Лукич. — Но я тебе все открою… Помнишь, как я уезжал в Хабаровск? Она провожала меня на поезд и, когда мы вошли в купе, шепнула мне, что у нас будет малыш. Сказала: «Ты там у себя пока подумай, какое имя ему дадим». И что же? Ради этого Алексея она лишила ребенка жизни!
— Сделала аборт?
— Оно самое…
— Горе ты мое — она же преступница перед тобой и Богом! — запричитала мать. — Теперь понятно, почему она лежала в больнице. А я-то, старая дура, передачу ей носила. Спросила, чем больна, она ответила, мол, простуда. Вот ведь шельма, обманула.
— Ну ладно, хватит о Кристине, — махнул рукой Иван Лукич. — У меня есть еще одна новость…
И он рассказал, как сегодня искупался в реке, когда бросился в одежде спасать медсестру.
Татьяна Акимовна даже в лице изменилась.
— А если бы сам утонул? — Голос у нее стал строгим и холодным, как вода в Волге.
— Если честно, мать, я даже не успел об этом подумать. Сиганул в бурлящий поток — и все. Медсестра совсем не умела плавать. Это же погибель ей!
— Она красивая, эта Оксана? — поинтересовалась Татьяна Акимовна.
— Симпатичная, ничего не скажешь. Кстати, родом из Сталинграда. Студентка, а теперь медсестра. Сама попросилась на фронт.
— Она тебе, видно, глянулась? — Мать улыбнулась, и у ее глаз резко обозначились глубокие морщины.
— Да нет, я на барже был с ней с полчаса.
Он так ответил, хотя не переставал думать об Оксане. А Татьяна Акимовна мысленно сказала ему: «Ты, сынок, любил Кристину, но она тебя предала, хотя притворялась влюбленной, а это грех. Как бы ты снова не попал в женские сети…»
Помолчали, потом Иван Лукич произнес:
— Давай спать, мама, мне завтра с утра надо быть на тракторном заводе. Танки нам дают, свои-то мы в боях потеряли.
Однако мать спросила о другом:
— Ты сказал, что Оксана из местных, да? Как ее фамилия, может, я ее родных знаю?
— Рядовая Оксана Бурмак! — четко выговорил Иван Лукич.
Татьяна Акимовна долго размышляла, потом промолвила, что где-то слышала эту фамилию.
— Давай спать, мама, — повторил сын.
В эти суровые дни, когда весь мир затаив дыхание наблюдал за развернувшимся сражением на Волге, Сталин, казалось, не находил себе места. Гитлер, бросив под Сталинград свои лучшие силы, требовал от генералов «стереть с лица земли Красный Царицын». Наши войска оказывали врагу упорное сопротивление, но гитлеровцы, неся огромные потери, все ближе подходили к городу. Сталина тревожил вопрос, смогут ли отстоять город на Волге войска двух фронтов — Сталинградского и Юго-Восточного. Пожалуй, ни одно сражение, если не считать битву под Москвой, так не волновало его, как ситуация, сложившаяся под Сталинградом. Словно сквозь дымку минувших лет ему виделся Царицын восемнадцатого года, когда молодая и еще не окрепшая в боях Красная армия обороняла город от белогвардейских полчищ. И что греха таить, моментами будто наяву вождь видел себя в Царицыне, где красные командиры под его руководством били врага. Теперь же идет совсем другая война — война моторов, а этих самых моторов, танков да авиации, у нас оказалось намного меньше, чем у вермахта. На вооружении у гитлеровских генералов идея «Канн»[9] — они стремились нанести поражение войскам Красной армии глубокими фланговыми ударами по сходящимся направлениям. Эту тактику они хорошо отработали, особенно отличился генерал Паулюс, по оценке Гитлера, «самый талантливый полководец». Поражение наших войск под Минском, Уманью, Вязьмой и Киевом в сорок первом и под Харьковом в сорок втором путем их окружения — это своего рода «Канны». Неужели Паулюсу удастся сделать «Канны» в районе Сталинграда? (Случилось, однако, так, что «Канны» стали смертельны для окруженной под Сталинградом 6-й армии фельдмаршала Паулюса — А.З.) Сей полководец, подпитываемый свежими силами вермахта, изо дня в день наращивал свои удары по нашим оборонительным позициям. Командующий двумя фронтами генерал-полковник Еременко, которого Сталин послал на поединок с опасным и коварным врагом, уже трижды звонил ему и просил подкреплений из резерва Ставки, нажимая на танки Т-34 и КВ. А где их взять, если наши эвакуированные вглубь России заводы только-только наладили их производство? Тот же Сталинградский тракторный завод с начала войны выпускал 45 процентов «тридцатьчетверок», теперь его бомбят «юнкерсы» и обстреливают из своих орудий гитлеровцы…
9
Идея «Канн» (от названия селения Канны в Юго-Восточной Италии, у которого в 216 г. до н. э. войска Карфагена под командованием Ганнибала разгромили численно превосходившее римское войско) — классический образец сражения на окружение и полный разгром превосходящих сил противника.