Пастухи призраков

– Сейчас язык не важен, – снова разулыбался Ван Юн.

По старой привычке Лена всмотрелась в полоски на белой майке китайца, очень тоненькие синие полосочки. Взгляд скользнул выше, упёрся в пластиковые пуговицы воротника (бабушка пришивала такие к наволочкам) и снова вниз, по выступающим венам коричневой руки.

– Вы не спите, – сообщил Ван Юн.

Благодаря бегущим по венам зелёным струйкам, полным  искрящихся микровзрывами хаттифнаттов, выглядел он так, словно среди его предков затесались ёлочные гирлянды и Туве Янсон. Лена перевела взгляд на собственную руку и расстроилась ещё сильней: цвет крови, а также концентрация в оной хаттифнаттов соответствовали местным стандартам. То же самое касалось Фаниных боков, как и в прошлый раз основательно позолоченных. На Нюсю Лена решила не смотреть, но не удержалась.

– Прекрати это со мной делать! – в ужасе приказалаона.

Ничто вокруг Лены окрасилось в яростно-малиновый цвет, разгораясь, хлынуло к Ван Юну, некоторое время слепо в него тыкалось, точно упёршийся в стену ёж, и угасло.

– Я ничего не делаю, вы видите то, что есть, - Ван Юн посмотрел на Лену с боязливым уважением. – Я не знал, что среди лаоваев встречаются пастухи призраков.

Лене сделалось почти так же неловко, как когда она спёрла в школьной столовке булочку с сахарной пудрой, и её застукала буфетчица.

– Извини, нервы того. Можешь хотя бы объяснить, что это за белая мелочь?

– Мы называем их «се», – с готовностью ответил Ван Юн.

– Кто «мы»?

– Мастера мази. У людей нет для се названия, потому что люди их не видят. Пастухи призраков тоже не видят се. В Дунчанцзе живут два брата, оба пастухи призраков. Они богатые, почти как горожане…

– Да, чтобы ты знал: призраков я не пасу, – заявила Лена, впрочем, не очень уверенно, и всё же полюбопытствовала: – Неужели на этом можно разбогатеть?

Недоверчиво-удивлённая улыбка.

– Пастухи призраков имеют власть над духами, "ловят" жизни и впускают в тела умирающих. В Китае за это хорошо платят, разве в России – нет? У нас пастухов призраков зовут в семьи, где кто-нибудь тяжело болеет или пропал, а также если потерялась свинья.

Лена пожала плечами.

– А. Ну да. Что-то такое имело место. Но я только…

Настороженная улыбка, кивок.

– Вы из семьи пастухов призраков. Не знаю, почему вы видите се.

– Твою мазь ела, – буркнула Лена. – И оба раза попала сюда. Более или менее. Но сегодня у меня чисто по памяти получилось.

Глаза Ван Юна стали сливообразными, отчего он сразу сделался похож на любимую Ромой мангу, не хватало парящих вокруг головы вопросительно-восклицательных знаков, которые возникли, стоило Лене о них подумать. Ван Юн разогнал их ладонями, точно мошек.

Смущаться Лена не умела, вместо этого она злилась.

– Ну, ела, и?! Чего вылупился?

– Отец запретил мне лечить… не китайцев, он сказал: «Что хорошо для людей Чжунго, приносит лаоваям бесчисленные беды». Не обижайтесь, мой отец старый человек из деревни.

– А я не обиделась, и потом, он вроде как прав. Но Фанту я, между прочим, твоей мазью не кормила и даже не мазала, почему же она с нами болтается, набитая хаттифнаттами по самые помидоры? Может, мне пальцы случайно облизала? Ты не в курсе, как эта, блин, мазь действует на собак? Не представляю, как я буду объясняться с ветеринаром! И почему она золотая?

– Не беспокойтесь, ваша собака не ела мазь. Собака идёт за хозяином всюду, такова природа собак. Она золотая потому, что намазана вашей любовью. У вас в России продаётся масло из молока. Ваша любовь – как масло. Так вы её защищаете.

«Допустим, – подумала Лена, – Любовь, выраженная в масле – у нас семейное. Знал бы ты, сколько в меня бабушка этого масла впихнула, странно, что я жирных следов при ходьбе не оставляю».

– Любовь бывает в чём угодно, – сказал Ван Юн. – В рисе очень часто бывает. В зонтиках тоже. Бывает в голодных духах или небожителях, один человек был обмотан золотым драконом. Он был единственным сыном у матери. Такая сильная защита.

– Угу, а Нюся тут потому, что такова природа Нюси? – Лену мучал стыд – на Нюсе масла почти не было заметно, разве что немного на затылке.

– Да. Её мать слышала се, когда носила её. Дети слушающих се от рождения принадлежат двум мирам. Моя мать также слышала се. Отец забрал меня у родных матери в обмен на мазь. Зелёной мазью лечат тех, кто слышит се. Её не едят. Ею мажут глаза и виски, после этого навсегда перестают слышать се. Я дал зелёную мазь Гале, сейчас она должна быть здорова.

Лена почувствовала, что близка к истерике.

– У Галки всё в порядке. Значит, бабка правильно её пугала?! Одержимость хаттифнаттами – как раз тот самый перчик, которого нам по жизни не хватало! И что теперь с Нюськой делать? Мазь от одержимости не катит? И что мне делать с собой, тоже хотелось бы знать. Записываться на приём к экзорцисту по фотографии? Интересно, балуется ли Лидочка экзорцизмом. Правда, я вроде никого пока не слышу, ну, кроме тебя, если это считается. Вот папа обрадуется, а уж Ромка просто уписается от счастья, он-то, дурак, решил, что отстрелялся…

– Вам не надо так беспокоиться, – твёрдо произнёс Ван Юн. – Здесь и сейчас нельзя беспокоиться. Опасности нет. Та бабка была глупа. Одержимость бывает демонами, или когда злые духи внутри человека. Зелёная мазь тогда не помогает, надо звать заклинателя. Се не причиняют ни пользы, ни вреда. Живут в потоке, как все десять тысяч существ, им нет дела до людей, но некоторые люди слышат се. Те, чья способность разделять вещи ослаблена: дети, старики и женщины, кому присуща страсть к необузданности, распущенность, нежелание сдерживаться, подчиняя себя дисциплине.

– То есть с каждым может случиться, – заключила Лена.

Ван Юн кивнул.

            – Лаоваи лечат слушающих се в больницах вместе с сумасшедшими, теперь в Китае тоже так лечат. Несведущему нетрудно спутать. Слушающие се не отделяют голоса се от своих мыслей. Отказываются от еды, бродят, не зная, где, произносят бессвязные речи и совершают сумасбродные поступки. Воды боятся, темноту и холод ненавидят, стремятся к огню – этим слушающие се отличны от лишившихся ума по другим причинам. Не достигают потока, но иногда похожи на колдунов или предсказателей: говорят разными голосами, видят будущее, вещи, которые не замечают другие, огонь и железо не причиняют им вреда.

– И электричество, – вставила Лена.

– Электричество их привлекает. Может быть, они его едят. Дети слушающих се не слышат се, достигают потока, но в нём не тонут. Их не нужно лечить, они следуют своей природе.

– Ясненько, – зловеще прошипела Лена. – Всегда чувствовала, что эти вот приключения бегемотиков Муми-Троллей – сплошная чернуха. Наверно, то же самое относится ко всей детской литературе. Значит, мне не светит прикрыть Нюськины вылазки в эту канализацию?

Ван Юн отрицательно качнул головой.

– И японских призраков под кроватями она видеть не перестанет, даже если я скормлю ей бидон этой зелёной дряни или отдам банде психиатров на опыты?

– Зачем вы говорите ужасные вещи? – грустно спросил Ван Юн.

– Ну, это помогает меньше бояться, не знаю, почему. Ладненько, С Нюсей разобрались…

– Девочка Нюся вырастет, научится молчать и не будет отличаться от людей.

– И на том спасибо, хотя если ты имеешь в виду себя, то…. А, чья бы мычала. Кстати, обо мне. Как там у меня с голосами – начну я их слышать? И поможет ли мне твоя мазь, если ею правильно мазаться?

Ван Юн окинул Лену задумчивым взглядом, точно примериваясь шить ей пальто.

– Китайцы не едят мазей, мы ими мажемся, – мягко ответил он. – Я не знаю, что случится с тем, кто её съест, но вряд ли вы услышите голоса се по этой причине. А вы… ещё кого-то угощали зелёной мазью? Извините.

– Ты меня совсем ниже плинтуса держишь, – фыркнула Лена. – Сами наелись. Мой папа и ещё один… родственничек. Они сюда пока не попадали, папа пытался, но у него заморочки с воронами, долго рассказывать. Короче, я за него практически спокойна. А вот Ромка может попасть. Попадать у него получается лучше, чем всё остальное.