Страница 25 из 31
— Подь ты! — усмехнулся Орлов. — Маяк!.. Я возле конторы не хожу, мало ли кого вы там вывесили! — соврал он на всякий случай. — Мне там далеко, может, и портрета никакого нету, а?
— Есть-есть! — поспешно заверил мастер. — Так уж ты меня не подводи, Коля. Давай я тебя запишу в наставники?
— Это еще над кем? — на всякий случай спросил Орлов.
— Да тут, да вот… — заюлил мастер.
Короче, суть дела была в том, что пришел к Леониду Исакичу участковый: рабочая среда — верное средство перевоспитания — и надо помочь человеку. А поскольку Леонид Исакич в некотором роде лицо официальное, то он обязан это сделать — дать наставника, который будет следить за человеком, поможет ему воздерживаться от дурных поступков, которые нарушают баланс общественного спокойствия… В общежитии райпо опять вот окна побили, а у него, Леонида Исакича, прошлой осенью яблоки обтрясли, нехорошо, неспокойно, одним словом, жить.
— Но, ведь, окна-то в общежитии побила замужняя баба, — раздумчиво возразил Орлов.
Но, как выяснилось, дело не в том, что окна побили. Несовершеннолетний, о котором просит участковый, много времени у Орлова не отнимет: надо будет прийти, провести беседу о нравственности и с достоинством удалиться, а потом как-нибудь еще его проведать, чтобы тот помнил за собой ответственность…
— Да кто ж это такой? — в нетерпении воскликнул Орлов. — Сколько слов ты уже зря сказал!
Назвал Леонид Исакич и фамилию.
— Ничего не надо! — со значением проговорил Орлов. — Я эту семью прекрасно знаю… Да и что я за наставник такой, насколько я его старше?
— Понимаешь, Коля, мне н а д о! — проникновенно зарокотал Леонид Исакич, напирая на слово «надо».
— Тебе надо — ты и будь! — весело отозвался Орлов и махнул рукой. — Будь здоров!
Он вышел за проходную, где было тихо, уютно, зелено. И мысли, с которыми он шагал по заводской территории, отлетели напрочь. Редкое ощущение своей положительной свободы от тех дел, которыми была заставлена его пятидневная трудовая неделя, приятно щемило душу.
И тут вдруг Орлов вспомнил, почему не хочется ему в общественники к мастеру. Несколько лет назад ему нанесли смертельную обиду, которую помнил он до сих пор.
Ночью на втором этаже прорвало трубы отопления, и Орлов с товарищами по комнате спасали имущество жильцов от воды и пара. И на работу-то он опоздал минут на десять-пятнадцать, но факт оставался фактом, никому из общественников не было дела до аварии. Они тут же собрали весь цех и добрых полчаса «стругали» Колю Орлова и еще каких-то безымянных людей, нарушивших «трудовую дисциплину». Никто из них не вспомнил, что Орлов всегда точен и пунктуален, как немец: у них шла кампания… И теперь Орлов все никак не мог простить общественникам этой несправедливости…
Он остановился на перекрестке. Отсюда у него намечались два пути — в общежитие и к пивбару… Он вспомнил, как стращал его Леонид Исакич, и пошел по второму. Тепло на улице и кружка-другая пива будет в самый раз.
Густая малоподвижная толпа под сенью высоких худых кленов издали привлекала к себе внимание. Пивная напоминала Орлову аквариум. За толстыми мутными окнами медленно, словно в воде, двигались люди, открывали и закрывали беззвучно рты, шевелили влажными губами.
Сегодня, как и в другие жаркие дни, много людей стояли на улице. Из распахнутых стеклянных дверей плыли запахи пива, копченой рыбы и теплых помоев. Между пьющих ходила полупьяная баба в белой запачканной куртке, надвинув на глаза косынку, чтобы замаскировать лиловый с кровоподтеком синяк и тем самым как бы смягчить впечатление у посторонних о собственной жизни. Ее дело собирать кружки и относить их в посудомойку. И она собирала их, исполняя свою работу без вдохновения и озабоченности.
Орлов терпеливо выстоял в очереди, и выбрался на улицу.
Голоса пьющих сливались в единое монотонное гудение. Орлов залпом выпил одну кружку, сразу же расслабился, оглох и теперь ему казалось, что он все еще стоит в своем цехе, а вокруг станки — стрекочут и стрекочут…
В заведении к каждой порции пива подавали обязательную закуску: кусок коричневой окаменевшей рыбы.
Отпив еще глоток, он понял, что пива ему больше не хочется, и стал думать: что же теперь делать с рыбой? И тут его взгляд упал на скирдятника[2], высматривающего поблизости поживу. Это был маленький, худой человечек в линялом ветхом френче. С морщинистого темного лица на Орлова заискивающе и подобострастно глядели светло-голубые слезящиеся глаза.
Орлов скучающе осмотрел еще раз толпу, не находя знакомых лиц, и снова остановился на скирдятнике:
— Э, как тебя, Таврило?
Приняв от Орлова подарок, скирдятник расшаркался подошвами грязных кофейно-бурых матерчатых туфель и тут же откусил кусочек рыбы.
— Ну, как жизнь? — спросил Орлов, глядя невидящим взглядом поверх головы неожиданного сотрапезника.
— Да-а, так, помаленьку, — живо откликнулся тот.
— А что так-то? — усмехнулся Орлов. — Сейчас ведь все больше на полтораста процентов, а?
— Отпроцентился, — равнодушно сообщил скирдятник. — Шестой год на группе. Как по этому делу… шлепнулся с лесов на стройке, так и отпроцентился… — Он засмеялся легко, беззлобно. — На высоте не могу, голову кружит. Во внутренних помещениях — бабы работают, мне вроде как низко там…
И тут высокий и содержательный разговор Орлова и мужчины во френче перебили. К пивбару подошла шумная компания. Было их пятеро или шестеро. Самый шустрый и разбитной все время пытался сыграть что-то на гитаре, даже брал один-два аккорда, но у пивной было тесно, и люди мешали.
В гитаристе Орлов без труда узнал сына местного рентгенолога. Степенно и настороже держались трое приятелей — Димчик, Витя Фролов и Володька Картошкин, которого сегодня Леонид Исакич сватал Орлову в подшефные. С ребятами он был хорошо знаком, не раз прошлые годы удили рыбу на Каменном озере, играли в футбол на стадионе… И вдруг Орлов увидел еще одного человека. Он не мог рассмотреть его раньше, то ли из-за того, что впереди без конца мельтешил Щукин, то ли из-за того, что его закрывали от него трое товарищей. Они обращались к нему с особо подчеркнутым уважением, отыскивали, казалось, на лице малейшие знаки одобрения или удовольствия. И когда вся компания прошла совсем рядом, он явственно услышал, как Димчик обращается к незнакомцу: «Котя!»
Компания, похоже, была на взводе, пробираясь сквозь густую, податливую волну пьющих, Боря Щукин покрикивал бойко: «Рас-ступись, господа водяные мужики!» — невпопад дергал струны, в который раз начинал «Поговори хоть ты со мной, гита-ара семиструнная…»
Орлов со смешанным чувством удивления и любопытства подумал о том, что Котя в этой компании не ровня, и то, что он сейчас в ней за главного, произошло от ущербности жизни, которой живут эти четверо парней…
Наблюдать за другими пьющими — занятие скучное, и поэтому Орлов вновь обратил свой взгляд на скирдятника, который, оказывается, под сурдинку рассказывал свою жизнь.
— Ну, ничего! — сказал Орлов, прерывая беседу, ставшую вдруг совершенно ненужной ему. — Жизнь долгая, может, и поправишься…
Монотонное течение бесконечной беседы пьющих вдруг прервал острый раздражительный голос. Где-то совсем рядом затевался скандал.
— Бухтят и бухтят, — осудительно заметил собеседник Орлова, прислушавшись. — Миру им нет!
И тут вдруг, как-то враз, возле пивной стало суетно и шумно. Пронзительно завизжала баба, собиравшая кружки, и кто-то длинно заругался простуженным басом.
Мимо Орлова и скирдятника проскользнула недавно появившаяся компания. Они убирались тихо, почти бегом.
Скирдятник сходил за угол пивной, где разгорелся этот шум, и доложил спокойно и равнодушно Орлову:
— Точно. Не могут без мира. Одному кастетом вмазали…
Понедельник — день тяжелый. За тридцать лет милицейской службы Иван Дмитрич впитал в себя эту истину. Неделя начиналась непременно с новых забот и дел. Впрочем, теперешние милицейские дела, в отличие от тех, что были тридцать лет назад, наперед известны: если не ищешь нарушителя, то пишешь бумаги — рапорты, объяснительные, протоколы…
2
Каменский неологизм, человек, живущий под скирдой, бродяга, пьяница. (Прим. автора.)