Страница 31 из 31
— Всяческих вам успехов, Картошкин, на всех ваших поприщах, ага!
И тут же подхватил с полу свой бидончик, и они с облегчением и радостью побежали каждый своей дорогой.
В механическом цехе ремзавода, куда теперь каждое утро в половине восьмого являлся Володька Картошкин, текла строгая целенаправленная жизнь. Люди здесь были самыми обыкновенными людьми. Их Володька видел на улицах Каменки, в огородах, в коллективном саду и в клубе, но тут их объединяло одно ясное дело, которое называлось буднично и просто — работа.
Потихоньку Володька вникал в заводскую жизнь. В частно-человеческой жизни он узнал, что сосед их по цеху Чалый — пьяница и слабовольный мужик и жена с тещей помыкают им, как хотят, приходят, например, в день получки и отнимают у кассы деньги. К общественной жизни он приблизился неожиданно, враз: прочитал на стенде у проходной бумажку, что в июле ремзавод перевыполнил план на один процент, и все товарищи рабочие, значит, молодцы, ну и загордился. Вот так.
С Орловым они быстро сошлись и часто говорили по душам. И как-то в порыве дружеской нежности Володька сказал ему:
— Хороший ты парень, Коля! Вот только жаль, выпить нам с тобой нельзя.
— Да ну! — неизвестно к чему возразил Орлов.
— Вот тебе и ну! — ответил Володька. — Я же несовершеннолетний, так что сам понимаешь…
— Ну, ты и жук! Все знаешь! — покачал головой Орлов. — Приходи ко мне вечером в общагу, чайку попьем, что ли?
Комната, в которой жил Орлов с товарищами, была рассчитана на двоих, но вот уже несколько лет здесь селились, кроме него, еще двое — Петя Сажин и Хмурый Ваня. Нынче Петя Сажин получил отпуск сразу за два года и поехал к Синему морю, наказав друзьям, если что — шлите денег. Хмурый Ваня в этот раз взял три отгула и поехал в окраинную деревню Барсуки к своему будущему тестю немцу Ивану Иванычу — строить времянку. Ваня рассказывал Орлову, что Иван Иваныч зовет его жить в Барсуки, там можно работать механизатором широкого профиля…
— Механизаторам почет! — с упоением говорил Ваня. — Механизаторам на селе всяческие льготы, механизаторам ордена дают… У Ивана Иваныча орден за труд!
Хмурый Ваня пересказывал будто бы будущего тестя, а Орлов сердцем чуял: это Ване блазнятся всякие льготы и ордена, и собственный гаражик у деревенского дома. Ведь здесь, в райцентре, он никогда не заработает почета, переставляя на ремонте совхозных комбайнов детали с одной машины на другую, чтобы побыстрее вытолкнуть ее за ворота завода… А что ни говори — руки у Вани золотые, с закрытыми глазами может двигатель перебрать.
После армии они втроем поступили в училище, стали механизаторами и распределились в Каменку, на ремонтный завод. Правда, жизнь их повела по разным путям, один стал токарем, другой слесарем, третий аккумуляторщиком.
— Поначалу кажется, что одному человеку невозможно просуществовать, — усиленно растолковывал магистральную линию своей жизни Орлов. — Но с течением времени ко всему привыкаешь, и вот эта обособленная жизнь становится для тебя как бы в порядке вещей… — Идея, которую старался протолкнуть Орлов, заключалась в том, что Володька, для оздоровления нервов, должен на некоторое время перейти в общежитие, а его родитель — подумать над судьбой в одиночестве. Идея Орлову очень нравилась. Он хотел, чтобы Володька посмотрел, как живут люди, когда рядом — ни отца, ни матери. Он угощал Володьку чаем, макаронами и селедкой иваси. Беседа шла долго, обстоятельно: — Не вечно же держаться человеку отца-матери, — втолковывал Орлов, — родители для того и произвели человека на свет, чтобы он самостоятельно ходил по земле и делал свое особенное дело…
Володька потягивал чаек, внимательно слушая товарища. Он уже пожил твердой трудовой жизнью, посмотрел, как другие люди живут, и понял, что многие из них ходят на завод не только ради прокорма, а потому, что видят в своей работе глубокий внутренний интерес, который питает душу, как влага питает растение. И этот интерес заставляет учителя Митю изо дня в день приходить в класс, перенося всю унизительность нового, незнакомого дела, и рассказывать об истории людей, в которой было все-таки немало хорошего. И сам этот интерес сильнее денег, почета и славы, которые нередко сопровождают самых удачливых. Беседа за столом уже закончилась и наступила та самая минута, когда Володька должен был ответить Орлову на его главный вопрос, и он уже знал, что ответить.
— Хороший ты парень, Коля, — с грустной улыбкой сказал Володька. — Только не все так просто в жизни. Сейчас мне нужно к Картошкину. Понимаешь, Коля, от него ушла эта райповская штамповка и унесла аванец и махровое полотенце, и он запил беспробудно…
— Да, — посочувствовал Орлов. — Сложно теперь без махрового полотенца.
Они вышли из общежития на улицу. Дело на дворе продвигалось к ночи, но еще было светло, как бывает это всегда летом на Урале.
Они прошли через узкий проулок на широкую асфальтированную улицу, единственную в Каменке.
Летний августовский вечер был положительно хорош.
Вернувшись со своего производства — из контор, которых было не так уж и мало в райцентре, из столовых, с ремзавода, райпромкомбината и совхоза, — люди в свое удовольствие сидели на лавочках или трудились на приусадебных участках, готовясь снимать скорый урожай.
Возле одного дома стоял крошечный мальчуган в коротких штанишках. Он держал в руке вареную колбасу с городской булкой. К нему подбежала белая дворняжка, очень похожая на шотландскую овчарку, и отняла бутерброд. Ребенок расстроился и заплакал безнадежным басом.
Собачка остановилась, вильнула хвостиком и отдала бутерброд обратно.
Орлов и Володька посмотрели друг на друга и рассмеялись.