Страница 3 из 12
Именно это все – свобода?
Нет, конечно, без инопланетян большинство сразу же перестанет ходить на работу. Но тогда и еду фиг закажешь! Это сейчас вышел с терминала в службу доставки и через десять минут тебе курьер в дверь стучится. Хочешь – икра черная, хочешь – фрикасе из крольчатины, хочешь – утка по-пекински. Как-то неохота после такого изобилия снова кошатину жрать.
Да ну его нафиг такую свободу, лучше уж оккупационный порядок! В сущности, что такого гадкого и непоправимого хотят от людей инопланетяне? Работать заставляют? Так вообще-то без работы ни еды вкусной не бывает, ни одежды, ничего! Не возникает же все это из пустоты? Кто-то же должен выращивать хлеб, пасти коров, шить одежду и строить дома? Землянам, правда, ничего из вышеперечисленного не доверяют, но, может, оно и к лучшему? Может, именно поэтому и черная икра есть, и крольчатина всякая? До прилета чужих икра была в жутком дефиците и стоила космических денег. Только морды из гелендвагенов и могли себе позволить.
В общем, размышления рвали на части неокрепшую душу Русика и сам себе не мог он ответить – зачем борется и стоит ли бороться вообще. Пламенные речи куратора (в неизменной маске) он внимательно выслушивал, но, говоря начистоту, призывы к свободе и свержению оккупационного режима с некоторых пор трогали до странности мало. Партизанил Русик, в общем-то, по инерции, потому что в какой-то момент начал догадываться: взрывами магнитопланов и насосных станций режим не свергнешь. Но Русику хватало благоразумия ни с кем не делиться своими мыслями; возможно, именно поэтому он продолжал исправно партизанить, а не почил в недрах реактора, как некоторые вольнодумцы и баламуты.
Борьба пощады не знает…
– Едет, – прошептал сзади Жвал.
Русик встрепенулся. Действительно, в промежутках между воплями птицы народился и окреп тонкий звенящий свист – звук рассекаемого магнитопланом воздуха.
– Хряпа, Костыль – на исходную! – негромко скомандовал Жвал.
Русик послушно сполз с подстеленного лавсанола, углубился в кусты и нашарил пульт дистанционки под срезанными ветками.
В группе Русика называли Хряпой. Партизаны пользовались только кличками, считалось, что знание настоящих имен – опасно.
Магнитопланы носились над бывшими дорогами с постоянной скоростью, поэтому заложить взрывчатку и рассчитать момент подрыва было, в общем-то несложно. Как только придет сигнал от авангардной группы, расположившейся у дороги километром дальше, можно подрывать. Костыль, застывший рядом с Русиком, неотрывно пялился на экран коммуникатора, куда должен был придти сигнал. Магнитоплан был уже виден вдалеке – светлая точка над темным полотном дороги. Он приближался с неимоверной быстротой, обращаясь в толстый белоснежный диск с зализанными кромками.
– Готовность! – прошептал Костыль и начал отсчет: – Десять!
Русик вынул пульт из-под веток и откинул защитную крышку.
– Девять! Восемь! Семь!
Русик положил большой палец красной руки на шероховатую кнопку.
– Шесть! Пять! Четыре! Три!
«Ну, – подумал Русик, – сейчас! Только не промахнулись бы в авангарде!»
Шелест приближающегося магнитоплана стал отчетливо-громким.
– Два! Один! Подрыв!
Русик старательно утопил кнопку.
По идее должно было оглушительно ахнуть, должны были синхронно взметнуться фонтаны грунта и обломки асфальта; инопланетное покрытие от взрыва почти не повреждалось, разве только слегка сминалось и шло волнами, да и то ненадолго, поэтому партизаны закладывали взрывчатку по обочинам. Магнитоплан был заметно шире, чем дорога, над которой он летел. Именно по этой причине взорванные машины и напоминали вскрытые консервные банки – их рвало не по центру, а у самых кромок, по бокам.
Взрыва не последовало. Магнитоплан уцелел, но, вопреки ожиданиям затаившихся в засаде партизан, не умчался вдаль, а стал резко тормозить. Когда он почти уже остановился, с запозданием бабахнула заложенная взрывчатка – двумя красивыми фонтанами. Дорогу заволокло дымом и пылью. Магнитоплану взрывы, понятное дело, не повредили – он остановился метрах в ста дальше и неподвижно завис над дорогой.
– Что такое, мать вашу? – зашептал незаметно подползший Жвал. – Что за херня?
– Мы все сделали по команде! – горячо зашептал Костыль, зачем-то протягивая в направлении Жвала коммуникатор, экраном вперед. – Скажи, Хряпа? Все по отсчету!
– А почему взорвалось не сразу?
– Не знаю! Ты знаешь, Хряпа?
– Догадываюсь, – буркнул Русик и уже в следующее мгновение пожалел об этом.
– И почему? – подозрительно спросил Жвал.
– Потому что это не рейсовый магнитоплан. Сам погляди.
Русик говорил спокойно, но в груди у него уже народилась противная пустота, которая образуется при сильном испуге или волнении. Если бы он стоял на ногах, наверное, задрожали бы и колени.
Жвал поглядел и опять выругался.
Магнитоплан был военный. Из него уже высыпали киберы-солдаты.
Снова ахнуло – взорвались контрольные заряды, тоже с запозданием, примерно таким же, как и основные.
– Хана нам, – прошептал Костыль и тихо заскулил.
– Тихо! – шикнул на него Жвал. – Отползаем к лежке!
Русик в последний раз взглянул на дорогу – киберы рассыпались цепью и вот-вот собирались двинуть вдоль дороги. Не удержавшись, Русик глянул и в другую сторону, туда, откуда примчался магнитоплан. С некоторым удивлением он отметил, что в той стороне тоже висит над дорогой белоснежная машина и фигурки киберов, кажущиеся с такого расстояния темными точками, уже гонятся за троицей из авангарда – этим прятаться было просто некуда, и отход они начали одновременно с передачей сигнала основной группе.
Рощица, в которой прятались партизаны-подрывники, была совсем маленькой; она скорее была не рощей, а лесополосой, посаженной вдоль дороги – метров десять в ширину, метров сто в длину. Примерно посередке, в невесть кем и когда вырытых посреди деревьев канавах, был оборудован схрон – навес из тонких жердей над одним из углублений, накрытый маскировочной сеткой и присыпанный поверх землей, прелой листвой и сухими ветками. Там можно было затаиться и тщить себя надеждой, что киберы их не заметят. Но Русик в удачный исход пряток не верил: у чужих была аппаратура, способная засечь живые организмы в любом укрытии, даже в бункере, отделанном свинцом. Вопрос лишь в том, снабжены такой аппаратурой киберы или нет. Если это вояки, то, конечно же, снабжены.
Тем не менее Русик поспешно полз за Жвалом, не жалея локтей и коленей, а когда доползли – как червяк в нору, заполз в схрон. Костыль вполз последним, а резерв в лице Шустера прятался тут изначально. С тихим шелестом опали край маскировочной сетки и заранее выложенная на него охапка сухих листьев.
– Кто вякнет, – еле слышно предупредил Жвал, – лично придушу и в реактор спущу!
В его голосе было столько угрозы и первобытной ненависти, что Русика передернуло.
Ответить Жвалу не решился никто. Очень скоро Русик перестал слышать даже дыхание товарищей и чувствовал их присутствие только по теплу справа и слева, потому что лежали вплотную, как патроны в обойме.
«А лавсанол-то остался в кустах, у самого края», – запоздало сообразил Русик, а еще секундой позже понял, что последняя его надежда на спасение истаивает без следа.
Повязали их минут через десять, без особых ухищрений, скучно и буднично. Шибанули паралитиком прямо под замаскированный навес, разметали покрытие и жерди и вынули из канавы по одному, снулых и беспомощных, как новорожденных котят. Правда, в отличие от котят, обездвиженные партизаны все слышали, кое-что видели и в полной мере сознавали, что с ними происходит. Но это этого было только хуже.
Еще минут через десять все трое оказались в грузовом отсеке магнитоплана – Русик даже успел заметить, что пол там застелен хорошо знакомым лавсанолом, без сомнений, прихваченным киберами из лесополосы.
Чужие никогда не оставляли техногенный хлам на природе, да и добром разбрасываться было не в их правилах, тем более что партизаны пользовались не абстрактным лавсанолом, а трофейным, пару месяцев назад добытым в ночным налете.