Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 25



По мнению Владимира Федоровского, бывшего политического советника Горбачева в Париже, «Нуреев был первым выдающимся советским артистом послевоенного периода, посмевшим дезертировать»{85}. Поимка такой крупной рыбы очень льстила западному сознанию.

Возможно, для Нуреева все бы обошлось более‑менее благоприятно (с точки зрения реакции советских властей), если бы не еще одно «но». В 1958 году Нобелевской премии по литературе был удостоен Борис Пастернак. Годом раньше роман «Доктор Живаго» был опубликован за пределами СССР, поэтому присуждение премии вызвало резкую критику в советской печати. Пастернак был исключен из Союза писателей, а от Нобелевской премии он вынужден был отказаться. Кремль, однако, почувствовал, какой силой может быть художник, творец в разгар «холодной войны». Отвергаемый «советскими людьми», в «стане врага» он становился иконой, «жертвой борьбы с коммунизмом». Пастернаку «позволили» умереть на Родине (он умер от рака легких в мае 1960 года){86}, а вот Нуреев автоматически становился изгоем. Кроме того, оскорбление, нанесенное «танцоришкой» сотрудникам КГБ, сделало из него лицо, особо ненавидимое в недрах этой организации{87}. Гонения продолжались более четверти века — до 1987 года, когда Нуреев вернулся в Россию. КГБ так и не удалось устранить его физически, но эта всесильная организация изрядно попортила ему жизнь на Западе. В канцеляриях и правительствах он всегда вызывал большое недоверие.

В тот день, когда Нуреев устроил демарш в аэропорту Бурже, и западные, и восточные секретные службы были приведены в готовность номер один. Кто этот молодой артист‑дезертир? Шпион? Если да, то чей? Агент КГБ, если предположить, что он «ненастоящий диссидент»? Агент ЦРУ? А может, во время гастролей в Париже его завербовала французская разведка? Не спешите улыбаться, в начале шестидесятых годов подобные домыслы воспринимались со всей серьезностью.

Французы были настроены к Нурееву тем более настороженно, что советские перебежчики могли помешать нейтральному курсу генерала де Голля в отношениях с СССР. В Бурже Нурееву задавали обычные вопросы. В протокол было записано: «Вышепоименованный заявил о своей собственной инициативе следующее: „Я обращаюсь к вам без какого‑либо внешнего нажима. Я не хочу более возвращаться в мою страну и прошу предоставить мне право убежища“. Отмечаем, что это заявление было сделано в присутствии г‑на Клейменова, генерального консула СССР в Париже. Перед этим заинтересованное лицо в нашем присутствии лично информировало г‑на Михаила Романова, атташе посольства СССР в Париже, о своем желании не возвращаться более в свою страну и попросить о предоставлении права убежища во Франции. Это утверждение было повторено всем сотрудникам посольства СССР, просившим с ним встречи, и эти заявления делались добровольно»{88}.

Из Бурже офицеры Общей разведки немедленно перевезли Нуреева в Префектуру полиции для более глубокого допроса.

В тот же день между 18 и 20 часами Министерство внутренних дел сообщило по телефону в Префектуру о пожелании коллег из Министерства иностранных дел: «Если представитель советского посольства захочет послушать г‑на Нуреева, целесообразно будет не препятствовать ему в этом, но настоять на присутствии третьего лица». 28 июня министр иностранных дел направил запрос министру внутренних дел, в котором уточнил: «Мне было бы интересно располагать сведениями, полученными вами о личности г‑на Нуреева, о мотивах, побудивших его на обращение к властям Франции, а также другой информацией, которую он мог бы сообщить о Советском Союзе»{89}.

Выражаясь яснее, речь идет о том, чтобы допросить Нуреева.

Западные секретные службы всегда интересовались советскими артистами. Не потому, что они были носителями военных или иных секретов, — просто считалось (вероятно, не без оснований), что КГБ давало им небольшие задания на время гастролей. Так, артисты могли передавать сообщения, устанавливать контакты с агентами, работающими на Западе, вербовать «нужных» лиц. Кроме того, артистов всегда сопровождали сотрудники КГБ, которых тоже неплохо было бы вычислить… И если внезапный побег Нуреева был политически неудобен для дипломатов, то для разведки он представлял немалый интерес. Тем более что к началу шестидесятых французская разведка не была достаточно осведомлена о том, что происходит в Советском Союзе, ведь у нее на тот момент был другой участок активной деятельности — Алжир.

ДСТ[14] признает сегодня, что инспекторы задали Нурееву два вполне определенных вопроса: 1) состоит ли попросивший убежища молодой человек в отношениях с советскими секретными службами? 2) знает ли он людей, сотрудничающих с этими службами?

В 1989 году Нуреев обмолвился: «Мне предлагали смотреть за русскими, чтобы выявлять среди них шпионов»{90}. Согласился он или нет — об этом ДСТ умалчивает до сих пор. Логично предположить, что нет: сбежавший танцовщик всегда испытывал глубочайшее отвращение к доносчикам. К тому же по известным причинам Нуреев был лишен советского гражданства, и у него не было никаких причин служить какому‑либо государству.



В досье службы Общей разведки о ситуации с Нуреевым, датируемом августом 1961 года, имеется следующее заключение: «Хотя заявитель [Нуреев] удовлетворен тем, что избежал порабощения советским режимом, он не проявляет в политическом плане выраженную враждебность по отношению к руководителям СССР. Также не установлено никаких связей с его стороны с участниками новой русской оппозиции, штаб‑квартира которых находится в Мюнхене. Весьма очевидно, что Нуреев полностью поглощен только своим искусством»{91}.

Досье беглеца больше не пополнялось.

Когда в январе 1962 года Нуреев впервые вступил на американскую землю, ФБР отнеслось к нему с большой осторожностью{92}. Американские спецслужбы вплоть до конца семидесятых подозревали, что Нуреев работает на «врага».

…18 марта 1964 года в комнате калифорнийского мотеля при ремонтных работах была обнаружена странная записка, спрятанная за гипсовой плиткой. В ней по‑английски от руки были написаны следующие слова: «Нуреев… [неразборчиво] я вошел в контакт с агентом в MLS, и он согласен, чтобы мы ждали, перед тем как попробовать 3689001427. Надеюсь, что вы найдете сообщение в том месте, которое вы мне указали, 19-7. Я не совсем согласен с этим тайником. Он слишком заметен». Записка, разумеется, была передана по назначению, и ФБР начало расследование. По мнению специалистов‑криптографов, аббревиатура MLS означала Monterey Language School, языковую школу, предназначенную исключительно для военных. Она располагалась в Монтерее, в тридцати километрах от мотеля, где была найдена записка. Следователям из ФБР был хорошо известен «интерес, проявляемый в прошлом разведывательными службами коммунистического блока к деятельности этой школы». Фамилия, указанная в записке, у всех была на слуху. Что еще надо было, чтобы развязать широкую операцию по прочесыванию окружения молодого танцовщика?

«19–7» — это дата: 19 июля. ФБР, изучившее до мелочей распорядок жизни Нуреева, установило, что с 28 июня по 5 июля 1963 года он выступал в Лос‑Анджелесе с лондонским Королевским балетом[15]. Значит, он вполне мог заехать в мотель, даже если ни один клиент под именем Нуреев в книгах учета постояльцев не был зарегистрирован. Сотрудники ФБР нашли и опросили всех клиентов, занимавших комнату между июлем 1963‑го и мартом 1964 года. Один из бывших постояльцев, как отмечалось в отчете, «пользовался дешевой туалетной водой», и скорее всего, «он был гомосексуалистом». Было установлено, что в «номере проживали двое мужчин, но кровать была одна». Так может, одним из мужчин и был Нуреев?

14

Дирекция слежения за территориями (Direction de la surveillance du territoire) — французская контрразведка.

15

Официальное название — Королевский балет Великобритании.