Безумное пари

Елена сразу почувствовала к рыжей дикую неприязнь, однако вынуждена была констатировать - в той действительно чувствовалась порода. Как в хорошей гончей собаке: мощная грудь, поджарый живот, узкие бедра, ухоженная блестящая шерсть гнедой масти. Ярко, красиво, эффектно - безусловно. Но при взгляде на нее непременно напрашивалось сравнение именно с собакой, а не с человеком. Лена брезгливо отвернулась.

Дамочки устроились за столиком неподалеку от них, как раз напротив Корниенко. Тот встрепенулся, вспомнил о невесте, сидящей рядом, и обнял ее. При этом взгляд его был прикован к рыжей породистой хищнице. Лену же его жест оскорбил до глубины души: не было в нем ни капли естественного тепла или нежности, сплошные показательные выступления. На лице Сергея появилось какое-то неведомое ей раньше выражение: азарт, смешанный с восхищением и немым вопросом.

Майоров же то ли не заметил вошедшей парочки, то ли она не произвела на него должного впечатления. Однако он даже не повернулся в сторону прибывших. Вернул Сергея к действительности:

- А что с остальным?

Корниенко уставился на него непонимающе. Лишь через невыносимо долгую секунду его взгляд окончательно сфокусировался на друге и наполнился осмысленностью:

- А что с остальным? - переспросил слово в слово.

- Сережа, одной регистрации для работы маловато будет, не находишь? Что с арендой, со штатом? Есть ли хотя бы предварительная договоренность с типографией? Газета ведь из ничего не материализуется, ее организовывать нужно. Скрупулезно и методично.

- Ну еханый блин! Владик, ты спросил! Когда б я все успел? Ясен пень, и то надо, и другое, и третье. И пятое и десятое. Что ж ты гонишь-то так, у меня еще целый год впереди!

- Не год, Серый, только одиннадцать месяцев, - без тени улыбки поправил Майоров.

Лена добавила:

- Ты ведь так хотел газету. Ты же ни о чем другом говорить не мог. А сейчас, когда у тебя появилась реальная возможность, тянешь время. Тебе уже не нужна газета?

Корниенко обиделся. Скривился, словно хлебнул неразбавленного уксуса, в глазах засветилось глубочайшее разочарование:

- Да ну что вы... Блин!

- Еханый, - поправил Влад и едва заметно усмехнулся.

Сергей не отреагировал на подколку:

- Как сговорились. Да работаю я, работаю! Оставьте вы меня в покое! Дал денег - спасибо, теперь отойди и не мешай. Договор есть? Есть. Верну я тебе твои деньги, не волнуйся. Вот уж не знал, что ты за копейку удавишься.

Брови Майорова насмешливо и одновременно с тем удивленно вспорхнули:

- За копейку? Интересно, сколько десятилетий на такую 'копейку' нужно горбатиться, скажем, рядовому инженеру? Или возьмем пример ближе к современности - менеджеру среднего звена. Ты, Серега, не передергиваешь ли?

Он сделал маленькую паузу, впрочем, было заметно, что на самом деле ответа от Корниенко он не ожидает, и продолжил:

- Мне, Серый, эти 'копейки' не за красивые глаза, между прочим, достаются...

- Еще бы! - Сергей усмехнулся столь цинично, дескать, откуда у тебя красивые глаза, что это выглядело по-хамски.

Однако Майоров проглотил это его замечание:

- Алена не даст соврать - целыми днями пропадаем на работе. Зато успеваю переделать море дел, перерешать кучу вопросов. Само, Серега, ничего не сделается. Знаешь, мне, собственно говоря, гораздо выгоднее, чтобы у тебя все получилось. Иначе, если ты помнишь условия договора, мне придется отстранить тебя от руководства и заниматься этим самому, чтобы деньги даром не пропали - обидно будет вбухать их бестолку. А я в прессе ни фига не смыслю, мне твоя газета - один сплошной геморрой. Так что ты уж постарайся. У тебя времени очень мало, это только кажется - одиннадцать месяцев. А на самом деле это тьфу...

Он выразительно сплюнул, изображая, как мало времени осталось у друга, и посмотрел на часы - не пора ли оставить влюбленных наедине, согласно контракту. Лена уловила его взгляд и скороговоркой сообщила:

- Я совсем забыла, мне же домой срочно нужно! Я маме обещала.

Влад посмотрел на нее изумленно, перевел взгляд на друга. Спросил по традиции:

- Тебя подвести?

Все четыре предыдущих раза Корниенко отказывался. У Лены забилось сердце: неужели согласится? Ей ужасно не хотелось ехать с ним в одной машине. Точно так же, как не было ни малейшего желания остаться с ним наедине - насколько, конечно, обстановку вокруг можно было считать уединением. Если всю неделю она безуспешно пыталась разобраться в собственных чувствах к жениху, таких противоречивых и полярных по отношению друг к другу, то теперь ясно поняла: она не хотела бы провести с этим человеком всю жизнь.

Прошло всего-то чуть больше пяти недель, как они впряглись в этот эксперимент, а мир вокруг так сильно изменился. Или ничего не изменилось, просто пелена спала с глаз? Сережа, такой высокий, статный, бесспорно красивый, с его умением обаять девушку, с его красноречием, совсем недавно казавшийся верхом совершенства, вдруг открылся с другой стороны. Ни рост его, ни стать, ни красота никуда не делись, все было на месте. А вот обаяние теперь уже не выглядело столь убедительным, как раньше. Красноречие на деле оказалось краснобайством, а сам он, такой 'совершенный', предстал в Лениных глазах полной пустышкой.

Он прожужжал ей все уши своей газетой, он не мог думать ни о чем другом, кроме нее, разве что еще о машине представительского класса. А теперь, когда мечта сбылась, вернее, когда у него появилась реальная возможность воплотить ее в жизнь, он медлит, чего-то тянет, хотя уже давным-давно можно было хотя бы помещение арендовать. Ведь, едва получив регистрацию и лицензию, буквально в тот же день можно было не просто работать над пилотным выпуском 'Планеты в авоське', а уже реально выпустить его и не покладая рук трудиться над следующим номером. Корниенко же, как оказалось, куда приятнее разглагольствовать на тему 'Как бы я развернулся, будь у меня своя газета и Мерседес', чем прилагать усилия к свершению побед, о которых грезилось столько лет.

К тому же с момента появления в кафе породистой бабенки в Лениной голове вновь и вновь возникал голос Корниенко, обронившего в их памятный день фразу: 'Это он у нас таких любит: чтоб брюнетка, и непременно с короткой стрижкой. А я только хотел его поддеть'. Вот оно что. С его стороны это была никакая не любовь. Он просто хотел поддеть друга, вечно опережающего его во всем. Зная, что Майоров предпочитает брюнеток, влюбил в себя глупую девчонку, только чтобы Влад ему позавидовал. А сам... Сам, выходит, к брюнеткам всегда был равнодушен. Он шатенок любит. Или блондинок. Нет, скорее все-таки шатенок - вон как на рыжую пялился...

Корниенко медлил с ответом, а Ленино сердце разрывалось от страха - а вдруг изъявит желание поехать с ними?

Тот фальшиво улыбнулся Лене, потрепал ее по щеке:

- Малыш, ты не рассердишься, если я здесь задержусь? Мне тут так хорошо думается. Покумекаю, с какой стороны удобнее завертеть дело.

Как экономист и как просто разумный человек Лена прекрасно знала - 'завертеть дело' можно только с одной стороны, с начала. Однако такой расклад ее вполне устраивал: пусть себе 'кумекает', лишь бы только не сидеть с ним бок о бок в машине, не терпеть идиотские щипки и ужимки. Она улыбнулась, опасаясь, что улыбка выйдет столь же вымученной и фальшивой, как у Корниенко:

- Тогда пока.

И, даже не поцеловав его на прощание, не забрав цветы из высокой вазы, направилась к выходу. Майоров торопливо вытащил портмоне, отсчитал несколько купюр и положив их на край стола, вышел вслед за нею.

В машине Влад назвал Ленин адрес водителю, но та запротестовала:

- Нет, поехали домой.

Майоров посмотрел на нее, словно бы пытаясь заглянуть прямо в душу, но без дополнительных вопросов выдал водителю новое направление.

Всю дорогу Лена не проронила ни слова. Дома тоже сразу юркнула в свою комнату и не выходила из нее до самого вечера. Влад не мешал, не дергал. Даже музыку не стал включать, за что она была ему безумно благодарна. Больше всего на свете ей сейчас хотелось тишины и покоя.