Сластена

Мы проводили все больше времени в канцелярии, постигая строгие законы документооборота, но при этом нам не говорили, что существуют концентрические круги допуска к секретной информации и что мы находимся в полной тьме, где-то на задворках. Бодро лязгающие, капризные тележки по рельсам доставляли документы в различные отделы по всему зданию. Как только одна из тележек выходила из строя, Грейторекс чинил ее с помощью набора миниатюрных отверток, которые всегда носил при себе. Кто-то из надменных девушек прозвал его за это «рукастым», тем самым отказывая ему в перспективе. Для меня, впрочем, это не имело значения, потому что, даже несмотря на траур, я начала проявлять интерес к Максимилиану Грейторексу.

Иногда вечером нас «приглашали» прослушать лекцию. Отказаться было немыслимо. Тема лекции неизменно соотносилась с коммунизмом, его теорией и практикой, геополитической борьбой и неприкрытым стремлением Советского Союза достичь мирового господства. Рассказывая, я пытаюсь сделать эти лекции чуть более интересными, чем они были в действительности. Собственно, теории в них было больше всего. Читал нам бывший офицер королевских ВВС некто Арчибальд Джоуэлл, который и сам прослушал похожий курс, возможно, во время заочного обучения, и теперь вовсю стремился поделиться с нами знаниями о диалектике. Если закрыть глаза, как поступали многие из нас, можно было вообразить, что находишься на собрании местной ячейки компартии где-нибудь в Страуде, так как в намерения Джоуэлла не входило развенчивать марксистско-ленинское учение или даже проявлять скепсис. Он хотел, чтобы мы поняли врага «изнутри» и досконально знали его теоретическую основу. На большинство стажеров, утомленных целым днем машинописной рутины и попытками угадать, что творится в уме свирепой мисс Линг, страстные речи Джоуэлла оказывали снотворное действие. Слушательницы опасались, что склоненная голова и сомкнутые веки могут повредить их дальнейшей карьере. Однако к вечеру у век своя логика, свой особый вес.

Так почему же, в отличие от других девиц, я по целому часу высиживала прямо и неусыпно на краешке стула, скрестив ноги, прижав к голой коленке блокнот и записывая за лектором? Я была математик, а в прошлом играла в шахматы и, кроме того, была девушкой, нуждавшейся в утешении. Диалектический материализм казался мне безопасной замкнутой системой, подобно процедурам проверки в нашем ведомстве, но гораздо более строгой и изощренной, как уравнение Лейбница или Гильберта. Человеческие стремления, общество, история и аналитический метод – все укладывалось в выразительную, нечеловечески совершенную, подобно фуге Баха, систему. Кто же может спать на таких лекциях? Однако спали все, кроме меня и Грейторекса. Он сидел впереди меня на расстоянии хода конем, если представить аудиторию в виде шахматной доски, и обозревавшаяся с моего места страница его блокнота была исписана закругленным почерком.

Однажды я отвлеклась от лекции и принялась изучать соседа. При ближайшем рассмотрении оказалось, что его пунцово-красные уши торчат из-за странных костных выступов по обеим сторонам черепа. Впечатление нелепости усиливалось еще и старомодной прической – классической военной стрижкой сзади и на висках, обнаруживавшей глубокую бороздку на затылке. Грейторекс напомнил мне Джереми и, что было менее приятно, некоторых математиков на младших курсах в Кембридже, тех, кто измывался и унижал меня на семинарах. Впрочем, выражение его лица было обманчиво: он отличался стройностью и атлетическим телосложением. В мыслях я дорисовывала ему волосы, так чтобы они скрывали промежуток между кончиками ушей и головой и, в частности, прикрывали его воротник, что в то время разрешалось уже и в Леконфилд-хаусе. Горчичного цвета клетчатый твидовый пиджак также подлежал устранению. Даже с того места, где я сидела, мне было видно, что узел его галстука слишком мал. Нужно было, чтобы в конторе его называли Максом; нужно было, чтобы он убрал подальше свои отвертки. Он писал коричневыми чернилами – это тоже следовало изменить.

– Итак, возвращаюсь к своему первоначальному тезису, – заключил капитан ВВС в отставке Джоуэлл. – В конечном итоге, величие и стойкость марксизма, как и любого другого теоретического построения, основывается на его способности соблазнять умных мужчин и женщин, и подобному искушению это учение действительно может вас подвергнуть. Спасибо.

Осоловелые студенты поднялись с мест и уважительно проводили лектора. Когда он ушел, Макс повернулся и посмотрел на меня. Наверное, вертикальная бороздка у основания его черепа обладала телепатической чувствительностью. Он словно знал, что я полностью перерисовала его портрет.

Я отвернулась. Он указал на авторучку у меня в руке.

– Подробные конспекты?

– Это было восхитительно, – сказала я.

Он было начал что-то говорить, но затем передумал, с нетерпеливым жестом отвернулся от меня и вышел из аудитории.

Все же мы подружились. Я уже говорила, что он напоминал мне Джереми, и лениво думала, что он предпочитает мужчин, хотя и надеялась, что ошибаюсь. Мне не следовало ожидать, что он когда-либо заговорит со мной об этом, особенно в конторе. В мире спецслужб гомосексуалистов презирали, по крайней мере внешне, поскольку они были уязвимы для шантажа, а значит, не подлежали приему на службу в разведку и контрразведку, и следовательно, заслуживали презрения. Однако мои грезы о Максе, по крайней мере, могли означать, что я постепенно избавляюсь от горестных мыслей о Тони. А Макс (так, пыталась я внушить коллегам, его следовало называть) был достойным кандидатом. Поначалу мне казалось, что мы можем гулять по городу вместе с Шерли, втроем, но Шерли сказала, что он ее пугает и не заслуживает доверия. Да к тому же он не любил пабы, сигаретный дым и громкую музыку, так что мы часто сидели после работы на скамейках в Гайд-парке или на Беркли-сквер. Он не мог говорить об этом, и я, конечно же, не спрашивала, но мне казалось, что некоторое время он работал в Челтнеме, в радиоэлектронной разведке. Ему было тридцать два, и он жил один в крыле большого родового дома близ Эгема в излучине Темзы. Макс неоднократно приглашал меня в гости, но все это было несколько расплывчато, так что я так и не собралась к нему съездить. Он происходил из семьи ученых, учился в Винчестере и Гарварде (где получил диплом юриста, а затем и диплом по психологии); все же ему казалось, что он занялся в жизни не тем, что ему следовало бы изучать что-то практическое, например инженерное дело. Когда-то он даже хотел стать подмастерьем у женевского часовщика, однако родители его отговорили. Его отец был философ, мать – социальный антрополог, а Максимилиан был их единственным ребенком. Они хотели для него жизни ученого и интеллектуала и не считали, что ему следует работать руками. После недолгого и нудного периода преподавания на краткосрочных курсах, после нескольких лет вольной журналистики и путешествий, благодаря знакомству с деловым партнером своего дядьки он поступил на службу в нашу контору.

Весна в тот год выдалась теплая, и наша дружба расцветала вместе с деревьями и кустарниками, окружавшими парковые скамейки. В начальную пору нашего знакомства я, забегая вперед, довольно бестактно спросила его, не могло ли давление ученых родителей стать причиной его исключительной застенчивости. Вопрос этот обидел Макса, словно я оскорбила его семью: у него было типично английское неприятие психологических объяснений. Он сухо ответил, что не признает за собой этого свойства. Если он и сдержан с незнакомцами, то это только потому, что ему кажется благоразумным держаться настороже до тех пор, пока он не поймет, с кем имеет дело, а с людьми, которых он знает и которые ему нравятся, он совершенно нескован и спокоен. Так оно и оказалось. Отвечая на его вполне вежливые и благожелательные вопросы, я рассказала ему обо всем – о своей семье, о Кембридже, о не слишком хороших оценках по математике в дипломе и о колонке в «?Квис?».

– Я слышал о колонке, которую ты вела в газете, – сказал он, к моему удивлению. А потом сделал комплимент: – Говорят, что ты прочитала все на свете, по меньшей мере, все стоящее. В общем, что ты дока в современной литературе.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.