Страница 15 из 23
– Что, в яму неохота? – Водитель замолкает и хмурится. Нагрубить он не решается, но ему неприятны воспоминания плена. А послать меня тоже неверно, я ж их вроде как оттуда вытащил со своими «опричничками». Дорога, по которой мы едем за «газоном», становится все опаснее. Двухколесная колея. Слева – почти вертикальная скальная стена горки, которую огибает дорога, плавно обходя ее дугой поворота. Справа – обрыв метров на сто, не меньше, в глубину и шириной метров пятьдесят. За обрывом нагромождения камней, горок, ям на холмистом и рваном плоскогорье. Если там посадить огневую группу, то она задержит даже танки на узкой дороге, а сама будет практически недосягаема из-за отсутствия авиации у преследователей. Если они, конечно, сунутся. До заставы совсем недалеко, примерно километра два. Хлопаю водителя по плечу и машу рукой.
– Тормози! – Мои бойцы переглядываются. Связываюсь по рации с Борей. – Газон! Я Первый! Срочно Второго на связь! Ответь – прием! – посылаю к дьяволу все ограничения.
– Второй на связи, прием! – отвечает динамик голосом Бори.
– Второй, трубу, машинку и прицел с Файзуллой, как приедут, – на шишигу и по кушаковскому краю Юлинской щели, пусть едут по целине вдоль дороги. Пока меня не увидят. С собой два БК и сухпай с водой. Вид наряда секрет-засада. И такой же наряд с групповым оружием на левый 11–12. В конном порядке. Как понял? Прием! – Труба – это РПГ, машинка – ПКМ, прицел – снайперка, вот и весь шифр наших переговоров. Юлинская щель с кушаковского края – это ущелье, вдоль которого извивается дорога с одного края, прижимаясь другим и обвивая собой подножия сопок.
– Понял, – неуверенно отвечает мне Боря. Ему очень хочется спросить, зачем, но болтать лишнего в эфире чревато, – прием!
– Защиту у них не забудь проверить! Подробности по прибытии! Принимай соседей. Девять солдат и старшина. У них там старший прапор на наливнике. Все вопросы решай с ним! Будет выеживаться – ты мой зам – сержант на офицерской должности. Старайся в конфликт не вступать! Но себя в обиду не давай. Вымыть. Накормить. Раны обработать. Оружие, снарягу, боеприпасы выдать. Дать им отдохнуть! Жду! До связи! – Я знаю, что в наливнике есть рация, и Виктор Иванович меня слышит. Пусть делает выводы. Они у нас пока гости. Свои, но пока – гости.
Выхожу из машины и с удовольствием разминаю ноги. Лица моих солдат тревожны. Остановка им не нравится, так и мне не нравится, но кто-то должен о нашем тыле озаботиться. Мы последние в колонне. У нас РПГ, шесть выстрелов, ПКМ с двумя коробками по сто и двумя по двести пятьдесят. Снайперка. Два автомата. Обойти нас тут могут только птицы. Единственное, что мне сильно не нравится, это то, что место для засады хорошо только для левшей. А мы все, кто со мной, ловим брошенный коробок спичек правой рукой. И если придется стрелять, то надо будет высовываться из-за поворота и показывать при этом полностью свой левый бок и весь корпус. Но реше-ние есть. Если пройти назад по дороге, то можно вскарабкаться на почти отвесную скалу по осыпи. Подъем крутой, но не смертельный. А сверху, с высоты пятидесяти метров, контроль над двумя колеями, пробитыми в скалах, будет полным. К тому же дорога делает в этом месте петлю, огибая рельеф. И вся эта полуокружность видна сверху как на ладони и просматривается, и простреливается на все сто процентов. Пока мы карабкаемся вверх, водитель уезжает в сторону заставы с приказом заправиться, проверить воду, масло, поесть, попить, умыться, и как только ему скажут, то мгновенно вернуться за нами на «уазике» с двумя ящиками патронов, шестью выстрелами, магазинами и запасными коробками к пулемету. Как он это успеет сделать, меня не волнует. Я дублирую свою команду Боре и даже жалею его. У него там сейчас на заставе дел выше крыши. А мы тут из камней бойницы строим и примериваемся к своим секторам обстрела. Позиция просто кошмар для тех, кто едет внизу по дороге.
– Косачук! Ориентиры: первый – дальний поворот, второй – от поворота сто метров вдоль дороги отдельный камень, третий – арча у изгиба ближе к нам. Определи дальность, выдай гранатометчику, мне и на пулемет, – командую снайперу. Пусть делом занимается, а я, пожалуй, к пулеметчику вторым номером приклеюсь. Там и обзор лучше, и коробки ему будет кому подавать. Мамедов мне рад. Ну да, когда еще начальник заставы ему прислуживать будет у пулемета? А тут лафа.
– Мамед? – Подхожу ближе, плюхаюсь в пыль и разглядываю местность под нами в бинокль с локтей и лежа.
– Я, тащ лейтенант, – говорит с интонацией усталого и не по теме обиженного старого воина. Все сейчас на заставе. Там завтрак, вода. Куча ин-тересных вещей в кузове «КамАЗа». Новости, которые можно узнать от тех, кого вытащили из зин-дана, а он тут, со мной греется на солнцепеке высокогорья. И ни одной арчи, чтоб под тень спрятаться, нет. А воды во фляжке – ек, бывшим пленным отдали всю.
– Слышь, Мамед, а наши сейчас «КамАЗ» разгружают. Ох и напашутся они там. Надо бы нам быстрее свое тут отсидеть, и к ним – на помощь. А? Как думаешь? – С этой стороны Мамедов проблему нашего отсутствия на заставе еще не изучал. Он задумчиво поднял брови.
– А вдруг эти по дороге? А там застава не прикрыта? Надо, тащ лейтенант, тут еще часок посидеть в засаде, – выдает мне Мамедов.
– Ничего, как Файзулла с той стороны щели приедет на позицию и «окопается», так и снимемся, – успокаиваю я его и прислушиваюсь. Вроде тихо. Пока.
– Тащ лейтенант? – не унимается Мамедов.
– Чего тебе, тарахтелка? – вполне доброжелательно говорю и не отрываюсь от бинокля.
– А что будет, товарищ лейтенант? – Солдат смотрит на меня, как на Стену плача евреи. И у него в вопросе столько всего наворочено! И страх за то, что произошло, и неопределенность нашего будущего. И тревога за родных и близких. И конечно, мысли о себе, как о личности в этом мире, который нам достался после бомбардировки. У лейтенанта мысли те же. Только ему тяжелее. Мамедов только о себе и своем окружении думает сперва, а лейтенант обязан сначала о них, о подчиненных, соображать, а потом о своем. Но ведь он тоже человек. Переживает он о семье, что на Украине. Пытается расчет времени сделать, шансы высчитать для своих на то, что они живы. И верит, верит, верит лейтенант, что встретится с женой, дочкой, родителями. Очень ему надо верить. Иначе, зачем это все, то, что он делает. И цель у лейтенанта близкая и вполне выполнимая. Добраться до Кушака. Забраться в убежище. Вытрясти коды управления из майора. И пошел он нах со своим целеуказанием. Посмотреть – что там, под Днепропетровском, творится. Догадку свою фантастическую подтвердить или опровергнуть. Пограничникам дать возможность свои думы проверить. А уж если связаться можно будет с кем-либо из тех мест, откуда они призывались, то пусть бы там и не было ничего, но уже это одно стоит и смерти, а уж тем более – жизни. И нет ничего хуже неизвестности и безысходности, когда твои горы окружает выжженная и безлюдная территория, по которой бродят кровожадные и бесчеловечные законы выживания радиоактивных джунглей.
И я решаюсь. Понимаю, что все солдату говорить нельзя, но перспективы развернуть ему можно. А он сам мою информацию разнесет среди остальных.
– Понимаешь, Мамедов, – начинаю я издалека, – хуже всего то, что нет известий о наших с тобой родных местах. Правильно я говорю? – Равиль мне кивает и смотрит, выжидает, поглощает данные. – Так вот, майор, которого мы с тобой, Файзуллой и Федей отбили на стыке, ехал на Кушак, а там, оказывается, не только обсерватория, но и центр космической связи. Ну, что-то типа космического телевидения, которое Землю снимает в непрерывном режиме. Плюс Бункер с запасами лет на двадцать-тридцать. Так что, я думаю, двинуть нам надо туда. Узнать, что там у нас дома. Осмотреться. Обстановку уяснить, оценить, а потом принять решение. По большому, если повезет, конечно, то можно и с домом по телефону поговорить. Соображаешь, Равиль? Стоит это наших усилий? Как думаешь? – От переваривания сказанного мной я прямо чувствую, как у солдата закипает серое вещество. Да, только дай надежду пацану, горы вывернет из земли и вершинами вниз воткнет.