Страница 14 из 133
Общим правилом в систематизации церковных наказаний за употребление бранных слов по отношению к женщинам — как и в случае с самими прегрешениями и преступлениями такого рода — был учет социального и семейного положения пострадавшей. Оскорбление словом как вид преступлений типа dehonestatio mulieris (казус ложного обвинения в блудодействе) упомянуто уже в Уставе кн. Ярослава Владимировича (XII в.) и абсолютно идентично штрафу за изнасилование: клеветнически обругать женщину распутницей было все равно, что совершить подобное обесчещение![90]
Церковные законы позднейшего времени позволяют сделать еще одно важное наблюдение: наказание за блуд с невинной девушкой было более строгим, чем за прелюбы с «мужатицей». Поскольку в церковной иерархии ценностей девушка стояла выше тех, кто был в браке или вне его «растлил девство», постольку одной из основополагающих идей в этической системе православия была именно идея сохранения «пречюдной непорочной чистоты», вечной невинности как идеала, доступного избранным («много убо наипаче почтенно есть девство, убо неоженившаяся вышши есть оженившейся», «аще хощет без брака пребывати, не ити замужь — добре есть се»).[91] Исходя из этого нравственного постулата, проповедники причисляли обесчещение девушки, насилие над нею к числу тяжелейших грехов.
Однако исповедные вопросы, «список» которых компилировался исходившими из повседневной практики православными духовными лицами, косвенно свидетельствуют о том, что преступления против чести девушек были весьма распространенным явлением. И совершали подобные проступки не только те, кого исповедальники именовали «прост человек», но и сами лица духовного звания, долженствовавшие в идеале быть образцом для мирян! «Осилие» девушки, совершенное «простецом», каралось, разумеется, не столь строго, сколь преступление, совершенное «мнихом», попом, а тем более епископом (видимо, все же казусы были, если правовые памятники не исключали этого исповедного вопроса). От 4 до 6 лет епитимьи (поста «о хлебе и воде») для простецов, которых авторы требников еще надеялись «оженить» на обесчещенных девушках и тем или иным путем вернуть в лоно церкви, противостояли многолетней (от 12 до 20 лет) епитимье для черноризцев и священников. Епископа за подобные развратные действия предписывалось немедленно лишить сана.[92]
Еще более строгие моральные взыскания ожидали тех, кто «творил блуд» с обитательницами монастырей. Ранние церковные памятники оставили свидетельства того, что мирские и более того — вакхические соблазны вторгались порою в эти цитадели христианского благочестия: «иже в монастерях часто пиры творят, созывают мужа вкупе и жены…», «иже пьють черницы с черньцы…».[93] Следствия подобных пиров не заставляли себя долго ждать: «невоздержанье, нечистота, блуд, хуленье, нечистословье…», а в результате — наказания и тем, кто «девьствовати обещавши, сласти блудни приял», и тем, кто на этот грех их сподвигнул. Особенно греховными в этом случае казались проповедникам «съвокупления» тех, кто должен был являть «добронравие святительского подобия» — то есть черноризцев с монашенками: их «блуд» приравнивался к «кровоместьству» (инцесту духовных родственников).[94] Глубоко безнравственным не без основания считалось осквернение девушки-«черноризицы»: церковные законы предписывали не пускать такого развратника в храм, ибо он — «сущщи убийца есть».[95]
Усилия древнерусских и средневековых проповедников по утверждению христианских моральных норм в отношении блуда холостых были значительны, но результаты этой деятельности малоудовлетворительны. Поэтому из столетия в столетие в исповедальной и дидактической литературе неизменно присутствовала тема добрачных связей и блуда не вступивших в брак, а потому не подвластных «вождям слепых, наставникам блудящих». Эти «вожди» и «наставники» неоднократно жаловались на страницах своих посланий в «высшие инстанции» (епископу, митрополиту), что молодежь охотно «клянется» на исповедях «блюстися блуда». А на деле — одни «сблюдут како любо», другие — «мало», а третьи вовсе тут же «падают». Чтобы избежать кошмарного промискуитета, некоторые священники «на местах» на свой страх и риск (как епископ Нифонт в XII в.) рекомендовали тем, кто не был еще связан узами брака и безвольно отдался своим «чювствам», по крайней мере, удержаться от частой смены партнеров («аже ся не можещь удержати — буди с единою»).[96] В то же время священникам было сверхнеобходимо не упускать подобную молодежь и холостых из поля своего зрения, заставляя их признавать недостойность своего поведения, «каятися» и с раскаянием «преставать от блуда». Победа над «блудливостью» холостого приравнивалась к угашению в нем «пламеня огненнаго».[97]
В отличие от современных блюстителей нравственности, православные проповедники, говоря о растлении невинных, практически не интересовались возможностью и последствиями совращения юноши опытной женщиной. «Испортить», по их терминологии, могли только невинную девушку. В единственном найденном нами исповедном вопросе о беззаконной связи «жены» с отроком (а под термин отроки попадали молодые люди добрачного возраста, примерно 10–14 лет) упомянуто даже меньшее наказание обоим участникам проступка, чем за обычный блуд — всего 60 дней «сухояста» (поста на хлебе и воде).[98]
Зато особый круг вопросов о блуде создавали ситуации незаконной связи представителя привилегированного сословия с «рабою» (так именовались в покаянной литературе все девушки и женщины из среды социально зависимого населения). Проще всего для древнерусских компиляторов дидактических сборников было бы следовать в этом деле пожеланиям византийского брачного права, предписывавшего «осподину» освобождать ту «рабу», которую он обесчестил.[99] Однако такое требование могло коснуться лишь изнасилования своей рабыни: казусы «пошибанья» и «осилья» рабынь чужими «осподами» рассматривались как уголовно наказуемое деяние, штрафы за которое росли от столетия к столетию (выплачивались они, разумеется, владельцам «рабынь»-холопок).[100]
В определении наказаний за интимные связи холопок со своими «осподами» духовные отцы чувствовали себя не столь уверенно. С одной стороны, права владельцев зависимых «хрестьян» давали им возможность распоряжаться их судьбами. В то же время пределы этих возможностей были весьма неопределенны. К тому же на Руси с древнейших времен отсутствовало «право первой ночи», замененное денежной компенсацией в пользу князя еще при княгине Ольге (середина X в.).[101] Весьма тонкой материей представлялось и добровольное грехопадение холопки, и дальнейшее ее сожительство со своим господином: кого и за что здесь было наказывать? В случае, если «съвкупление» господина с холопкой завершалось беременностью последней, то вне зависимости от ее дальнейшего поведения («родит дете» или же «проказит дете в собе», добившись выкидыша), — ее предлагалось освободить.[102] Если на беззаконную связь решался схимник — ему не позволялось 3 года входить в церковь, и назначался на это время пост.[103] На венчание и законное закрепление мезальянса его участники не могли рассчитывать: церковь поначалу вообще пугала, что «от раб ведома жена есть зла и неистова» (то есть не женись на женщине, стоящей ниже тебя по статусу, если не хочешь обрести «зло»).
90
ПРП. Вып. 1. C. 269; Щапов Я. Н. Древнерусские княжеские уставы XI–XV вв. М., 1976. С. 207; РЗ. Т. 1. С. 126–127.
91
РИБ. С. 70; МДРПД. Ст. 4. С. 45; HM. SMS. № 378. Л. 161 п.
92
Требник 1540 г. // НМ. VВІ. № 15. Л. 432 л.; Требник XVI в. // HM. BNL. № 246. Л. 160 п.; Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 378. Л. 168 п.
93
Правила митрополита Иоанна // РИБ. Ст. 29. С. 16–17.
94
Требник XVI в. // HM. BNL. № 246. Л. 161 л.; Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 171. Л. 260 п.; 256 п.; 256 л.; 265 л.; 375 л. Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 378. Л. 154 п.
95
Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 378. Л. 175 п.
96
РИБ. С. 31, 41, 58–59; Палея толковая 1406 г. // Там же. С. 92–93.
97
Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 171. Л. 388 п.
98
«Могут деву борзе вередити». — См.: РИБ. T. VI. Ст. 49. С. 35; Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 171. Л. 265 п.
99
Книги законные, ими же годится всякое дело исправляти. Публ. А. С. Павлова // Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук. Т. 38. № 3. СПб., 1858. Ст. 46. С. 73. Ср: Павлов А. С. 50-я глава Кормчей книги как исторический и практический источник русского брачного права. М., 1887. Приложение. Тексты. Ст. 10. С. 233.
100
МДРПД. Ст. 7. С. 51; подробнее об уголовно-правовых аспектах «пошибанья» см.: Пугикарева Н. Л. Социально-правовое положение женщины в Древней Руси // Советское государство и право. 1985. № 4. С. 121–126.
101
Татищев В. Н. История российская. T. II. М.; Л., 1963. С. 48–49.
102
Требник 1580 г. // HM. SMS. № 171. Л. 253 л., 267 п.
103
Требник XVI в. // HM. BNL. № 246. Л. 158 п.; Требник 1540 г. // НМ. VВІ. № 15. Л. 431 л.