Страница 18 из 28
— Такая молодая… Совсем ребенок! Вот и я к своему Силычу приехала такой…
Она взяла Таню за руку, как маленькую девочку, и повела осматривать «хоромы». Когда смысл, всего происшедшего дошел до сознания Морозова, он почувствовал, как запылали его щеки. Ему хотелось закричать: «Это ошибка! Она вовсе не моя жена…» Но он ничего не сказал и бросился в холостяцкую палатку! Теперь его место было здесь, только здесь. Он лег на постель Прокопяна и лежал до тех пор, пока чья-то рука не коснулась его плеча. Это был Прокопян. Он уже успел узнать все от Шарипова.
— Ничего, Федя, ничего… — говорил лейтенант тихо. — Ты, главное, не расстраивайся. А мы ведь все понимаем. Бывает и хуже. Вот у меня, например… Ты только не расстраивайся…
…Таня Егорова ушла с заставы очень рано. Она упросила, чтобы ее отправили еще до рассвета. Она взяла свой маленький потертый чемоданчик, и Шарипов повел ее по горным тропам.
Ей устроили такую шумную встречу!.. А потом оказалось, что ждали совсем другую, совсем другую девушку — невесту лейтенанта Морозова. А она, Таня, сама того не ведая, поставила лейтенанта в неловкое положение. И от этого было скверно на сердце. И горы больше не казались такими заманчивыми. Все как-то померкло. Глупая ошибка… почти анекдот. Над этим нелепым приключением можно было бы посмеяться…
Она представила себе лицо лейтенанта Морозова, горькую складку у губ, грустные глаза, и жалость к молодому человеку переполнила ее. Если бы она могла хоть как-нибудь подбодрить его!
…Пришла зима с ее снежными буранами. Свистел, завывал за окном ветер. Офицеры снова перебрались в большую комнату. Лейтенант Морозов словно выздоравливал от тяжелой длительной болезни. Он не получал больше писем от Людмилы и все же много думал о ней. Он любил ее по-прежнему, правда, с болью и горечью. Ее нельзя было просто забыть, вычеркнуть из жизни. Он поднимался среди ночи и сквозь метель шел на границу. Он не щадил себя, все делал с каким-то ожесточением.
Майор Глущенко иногда укоризненно покачивал головой:
— Совсем извелся Морозов. На щеках только кожа.
— Любовь… — задумчиво говорила Мария Васильевна и поджимала губы. — А ведь Танечка — неплохая девушка. Вот взял бы Федюшка да и женился на ней.
— Много ты понимаешь в сердечных делах! — сердился Глущенко. — Настоящая любовь, она раз в жизни приходит. Женился, женился… Легко сказать: женился бы. Вот я на тебе женился и таскаю по всем заставам. Нас, пограничников, нелегко любить. Для этого очень большое сердце иметь нужно. Таня, конечно, хорошая девушка. Прокопян все по ней вздыхает, рвется в Кияк…
Еще до наступления зимы Тане Егоровой дважды пришлось побывать на заставе. Сотрудники биологической станции появились на лошадях. Они везли с собой саженцы и мешочки с семенами, чтобы передать их колхозникам отдаленных кишлаков. Таня совсем освоилась с новой обстановкой и отважно пускалась в экскурсии по горным тропам, показывала колхозникам, как надо делать прививки растениям, как за ними ухаживать, читала лекции. Девушку в кепке с большим козырьком и в клетчатом джемпере многие уже знали и встречали приветливо, как старую знакомую.
Лейтенант Морозов увидел ее, когда она слезала с лошади. Взгляды их встретились. Морозов неизвестно почему смутился, а она зарделась и опустила ресницы. Но потом взглянула на него пытливо и сказала непринужденно:
— А вы все такой же унылый, лейтенант. Сердитесь на меня? Вы должны были предупредить… Это мне нужно на вас сердиться.
Он совсем смешался, не зная, что ответить, а Таня отвернулась, легко и свободно направилась к Марии Васильевне, повисла у нее на шее. Откуда-то появился Прокопян. Он шел, прижав к груди два букета цветов, и приговаривал:
— Ай, какая хорошая девушка! Ай, как мы все соскучились! Еще один букет, два букета. Возьми!
И тут, может быть, впервые что-то шевельнулось в душе Морозова, но что, он и сам не смог бы объяснить. Он вдруг увидел Таню совсем иной: стройная высокая девушка с косами. И глаза у нее какие-то добрые. Сквозь смуглоту щек проступает румянец…
«А ведь она ничуть не хуже Людмилы… Ничуть не хуже… А может быть, даже лучше…» Но он устрашился подобных мыслей. Он отгонял их от себя. Он любит Людмилу. При чем здесь эта девушка с косами? Случайное дорожное знакомство… Вот и все.
Второй раз она появилась на заставе, когда Морозов находился на участке. Нет, она не справлялась о самочувствии лейтенанта Морозова. Она даже не вспомнила о нем. Мария Васильевна угощала ее пирожками. Женщины обменялись вышивками. А потом Таня уехала в Кияк.
Это ее равнодушие как-то задело Морозова. «Ну и пусть… Ну и пусть… — твердил он про себя. — Мне-то какое дело? И почему, собственно говоря, она должна справляться обо мне?»
Он думал о Людмиле, а перед глазами вставал совсем другой образ: девушка с косами, отливающими медью, ее насмешливая, чуть снисходительная улыбка и глаза, спокойные, изучающие. А какие у нее руки!
Как хорошо, что настала зима. Теперь-то никто не спустится сюда с Кияка! Можно спокойно заниматься своим делом. В конце концов можно жить и без любви. Не обязательно же влюбляться в кого-нибудь. В свободный час лучше взять аккордеон, и тогда над заставой, затерянной в горах и снегах, поплывет задумчивая мелодия.
И неожиданно, совсем неожиданно пришло письмо от Людмилы. Он сразу же узнал ее почерк на конверте, трясущимися от волнения руками вскрыл его, вынул маленький листок бумаги.
«Ты должен простить свою глупую Люду, — писала она. — Я не знаю, почему наговорила тебе тогда всякого вздора. Ты ведь знаешь, что я всегда была немного взбалмошная. И вот я поняла, что не могу жить без тебя. Мне кажется, что я никогда еще не любила тебя так сильно, дорогой мой. Я готова бросить все-все и примчаться к тебе. Хочешь, я сделаю это сейчас, не дожидаясь, когда зазеленеют ваши памирские тополя? Если ты откажешь мне в этом, я умру от горя и тоски…»
Листок упал на стол, и Морозов не поднял его. Он сидел, обхватив голову руками. Мысли путались. Нужно сейчас же написать ей. Она любит и страдает, его маленькая Люда… Да, да, он был слишком жесток, жесток и несправедлив… Теперь-то все будет по-иному.
Ответ на письмо можно было бы написать тотчас или утром. Но он не сделал этого. Почему? Он вряд ли смог бы объяснить, почему. Он просто не ответил на первое письмо. Тогда с каждой почтой стали приходить письма от нее. А он молчал. Он даже перестал вскрывать эти голубенькие конверты и складывал их в ящик стола.
Все чаще и чаще стал лейтенант Морозов по вечерам смотреть на горящую багровым светом вершину Кияка. Снега замели тропинку туда. Биологическая станция на долгую зиму была отрезана от всего мира. И только радист дает знать, что все ее сотрудники живы и здоровы.
Он пытался представить, чем сейчас занята Таня. Что она делает холодными ветреными вечерами? Ему грезилось нежное задумчивое лицо в свете керосиновой лампы. «Вы все такой же унылый, лейтенант… Это мне нужно на вас сердиться…»
И лихорадочно отчаянная мысль забилась в мозгу: «А ведь мог бы я пройти туда… Только бы уговорить начальника заставы…»
Но он знал, что майора Глущенко уговорить не удастся. Такое странное желание даже трудно мотивировать.
Безумные мечты!.. Нужно ждать весны, может быть, лета. И только тогда он увидит ее. Увидит. Но что из того? Почему она должна обязательно ответить на его любовь? Возможно, у нее есть жених. На биологической станции тоже есть молодые люди, и они нисколько не хуже лейтенанта Морозова. Чего ждать? Может, это бессмысленно и глупо…
И все же он стал с нетерпением ожидать прихода весны.
Весна в горах наступила поздно. Горячее солнце подтапливает снега, со склонов срываются шумные лавины. В ущельях гремят камнепады. А вот из кучи щебня проглянула дымчато-зеленая веточка жимолости…
Весна, весна! Но перевалы еще забиты снегом. Только в конце июня исчезнет снег в верховьях долин и зазеленеют высокогорные луга.