Там за облаками

   Они и забыли, что собирались целоваться. Разговор по душам оказался важнее. И он долго продолжался, этот разговор по душам. Пока Славка не заснул, подборматывая что-то об отцовской бритве.

   Славка спал. Лицо его при свете настольной лампы выглядело совсем детским, доверчивым. Маша сидела, стараясь не шевелиться, не тревожить его. Чутко подрёмывала, в полусне прикидывая, когда теперь они снова увидятся с Закревским: через месяц, через два, через полгода? Не верила, что он способен хоть неделю пробыть рядом с ней. Трёхлетний опыт их общения не давал верить. Она не заметила, как заснула. Не трудно догадаться, что Славки не наблюдалось рядом при её пробуждении. Иначе и случиться не могло. Исчезнуть без объяснений - совершенно в его манере.

   На сей раз всё оказалось хуже. Он появился через день, к вечеру. Выставил Маргошку на улицу. Маргошка сопротивлялась, уходить не хотела. Она заводила старые пластинки и училась танцевать некоторые старые танцы. Вальс, например. Обнявшись со стулом, кружила по квартире под десятый раз заводимую "Там, за облаками". Маша тихо косела. Она уже слышать не могла нравившуюся до сего дня мелодию.

   - Маргарита! - строго оповестил Славка. - Тебе рассчитывать не на что. Из твоих знакомых танцевать вальс никто не умеет, кроме меня. А я его с тобой танцевать не буду.

   - Почему? - надулась Маргошка и оставила в покое несчастный стул.

   - Потому... Я его буду танцевать только с любимой женщиной.

   - Или с мамой, - напомнила Маша.

   - Или с мамой, - подтвердил он.

   - А может, я вырасту и сумею достучаться до твоего сердца? - бросила вызов маленькая нахалка.

   - Сначала найди его, - очень тихо проворчала Маша. Но Славка услышал, повернулся к ней и шутливо пропел:

   - Знай, что сердце моё ты отыщешь всегда там за облаками, там за облаками...

   Маша скривилась. Славке не медведь на ухо наступил, динозавр какой-нибудь потоптался. Врал он безбожно.

   - Фью-ить! - присвистнула Маргошка. - Это мне что, в лётчики теперь идти?

   - Пока только на улицу, - подтолкнул её Славка. - Иди, иди, нахальное дитя. После поговорим.

   - Обещаешь?

   Маша слушала их пикировку, не встревая. Испугалась намерения Славки серьёзно поговорить. Ничего хорошего для себя не ожидала. Так и случилось. Избавившись от настырной Маргошки, Славка замолчал, запыхтел, стал полностью сосредоточенным. Выдержав значительную паузу, негромко начал:

   - Третьего дня мы с тобой... перешли некую грань. Вышли за рамки дружеских отношений... - и замолчал. Маша похолодела. Не обнаружила в себе достаточно решимости подтолкнуть его. Молчание затянулось. Он, вероятно, ждал какой-то реакции от Маши. Если б знать, какой? Чего непосредственно ему хочется?

   - Я был пьян, - наконец продолжил он, уже несколько иным тоном, чуточку безжизненным. - Не соображал, что делаю. А ты меня пожалела, не отказала. Сама знаешь, я терпеть не могу, когда меня жалеют. В общем, Мань, давай забудем. Не было между нами ничего третьего дня. Никаких обязательств. Ты мне ничего не должна, я тебе. Хорошо?

   - Хорошо, - таким же, чуточку безжизненным, тоном откликнулась Маша. Про себя подумала, что он всегда был свободен от каких-либо обязательств, особенно перед ней. Ни к чему было напоминать.

   - Ну, я пошёл?

   - Иди.

   Он топтался в прихожей, не уходил. Вздыхал. Спросил с кислой улыбкой:

   - Значит, друзья? Как раньше?

   - Конечно. Мы всегда были друзьями, - Маша не хотела показывать свои истинные чувства, поэтому вложила в голос побольше беззаботности. - Что могло измениться?

* * *

   Они никогда не были друзьями. Но созналась себе в этом очевидном факте Маша только сейчас, сидя перед компьютером и набирая Шурику:

   "Уже собралась ехать. А что ты столь немногословен? Не рад со мной общаться? Или за что-то обижаешься? Я-то, дурочка, нашему пересечению обрадовалась. Ты только мне знак дай и тогда больше к тебе приставать не буду".

   Набрала и вернулась мыслями к Славке. Да, они казались друзьями окружающим. Верхушка айсберга. Они прикрывались дружбой, как щитом, от чужих глаз, от самих себя. Но по-настоящему - были заворожены друг другом, загипнотизированы. Кролики и удавы одновременно. Два эгоиста, страшно боявшихся боли и поражения, боявшихся услышать от другого "нет", боявшихся беспредельной зависимости и всё-ж-таки беспредельно зависимых друг от друга. Как хорошо им было, пока они находились в начале пути. Как невыносимо тяжело стало уже в середине дороги.

   Маша вспомнила их поход в музей имени Пушкина. В каком году это было? Тогда в Москву привезли "Джоконду" Леонардо да Винчи. И они всей компанией решили причаститься к высокому искусству. Очередь в музей составилась невероятная. На ночь Таню и Машу парни отпустили домой, а с утра девушки приехали их сменить. Парни ушли, но вскоре вернулись. И Славка бегал на Манежную к подземному переходу, именовавшемуся у молодёжи "трубой", приносил девушкам жареные пирожки, бумажные стаканчики с кофе. Немногим меньше суток они стояли в очереди, чтобы медленно, как в мавзолее, пройти мимо картины. "Джоконда" находилась за толстым бронированным стеклом, которое бликовало. Покинув музей, вся компания испытала страшное разочарование и опустошённость. Они тогда отправились в Александровский сад, где парни заснули на скамейках. Девушки сторожили их сон, разбираясь с милиционерами и поочереди отправляясь в ГУМ за лучшим в Москве мороженым. Да, в Питере, тогда ещё Ленинграде, они тоже спали на скамейках в ночь перед отъездом домой. Молодые, весёлые, не боявшиеся трудностей. Когда же они начали меняться? Когда появились обиды, недоразумения и почему?

   От Шурика ответ пришёл через два дня, которые дались Маше нелегко.

   "Маша, я медленно набираю, никаких обид".

   Маша вскипела. Тут же отстучала:

   "Что, каждое слово по полдня? Шур, ты меня за абсолютную дуру держишь? Ладно, проехали. Я завтра еду. Ответь подробненько, как от цветочного магазина до могилы идти, нужно ли сворачивать, по какой стороне могила, сколько до неё приблизительно метров и особые приметы, если есть, пли-и-из. Уж напрягись напоследок. И обещаю, я от тебя отстану, чесс слово. Ни разу не потревожу, если сам не захочешь. А ребятам всё-таки привет от меня при случае передай".

   К некоторому удовлетворению Маши Шурик среагировал через полчаса. То ли ругать его последними словами за неуместную в данном случае демонстрацию, то ли хохотать над тем, как легко наступить на самолюбие Вернигоре, прищемить это самолюбие хорошенько.

   "Вход на кладбище через цветочный магазин, это у здания администрации. Входишь, поднимаешься по ступенькам на пригорок, где начинаются собственно уже захоронения. Идёшь прямо 80-100 метров. Он лежит справа по ходу, кажется, во втором ряду. Особых примет нет. Пока".

   Попрощался, значит. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить. Ну, и она попрощается.

   "Большое тебе человеческое спасибо. Не поминай лихом, Шура".

   Всё. Расплевались они с Вернигорой, получается. Окончательно и бесповоротно? Похоже на то. Маша крутилась по дому, обдумывая и так и сяк поведение Шурика. Попытки разобраться отвлекали от образа Славки, гасили истерику, сушили слёзы. Половина самостоятельной жизни прошла без него. Нормально прошла, между прочим. Если честно, не совсем без него. Уж раз в год какие-то известия о нём доходили. В основном из прессы. В депутаты Госдумы когда избирался впервые, по всему городу висели огромные плакаты с его портретом и слоганом "Выход есть". Иногда попадались заметки в газетах о его деятельности, как ректора известной академии. Хвалебные заметки. Количество присвоенных ему званий и наград неуклонно росло. Академик, профессор, доктор, член, почётный член, заместитель, председатель и прочая, и прочая. Несколько раз он мелькнул по телевидению. И Маша, вместо гордости за Славку, поразилась тому, как он нездорово выглядит. Лицо у него расплылось, обрюзгло, пошло неровными буграми. Живот он себе отрастил неслабый - типичный представитель старого номенклатурного слоя. Как с таким животом он мог лезть на всемирно известную вершину, в пику американцам?