Страница 16 из 41
- Романов достаточно, - посетовала она. - Настоящего нет, такого, чтобы дух захватило.
- Машка! Я не ревную, но предупреждаю!
- Да?
- Зарэжу! - с кавказским акцентом азартно пообещал Славка. - Сиди себе в заколдованной башне и жди.
- Чего? - хмыкнула Маша. - У моря погоды?
- Чего все девицы ждут? - уже тише проворчал Славка. - Прынца. На белой кляче. Наступит время, и он появится. Обещаю.
Удивительно, как часто они совпадали в своём мировосприятии, в рождающихся спонтанно ассоциациях. Дом, в котором Маша жила, четырнадцатиэтажная одноподъездная башня, казался ей заколдованным. И она с самого верхнего пожарного балкона обречена выглядывать пресловутого прынца? Фигушки. А со второго, с Машиного, этажа ничегошеньки не увидишь. Одну железную дорогу, проходящую в ста метрах от её дома, от её заколдованной башни. Прынца надо искать. Мало ли что ей Закревский сейчас обещает, вновь намекая на некие туманные обстоятельства? Он своим обещаниям хозяин. Захотел - дал, настроение переменилось - назад взял. Были, были уже прецеденты.
- Слюшай, дарагой! - в тон ему проворковала Маша. - Алаверды хочиш, да?
И подарила большой диск "Поющих сердец", почти новенький, не запиленный, необычный. Винил, не винил. Пластинка была сделана из красного прозрачного материала.
- Удавлюсь, никому слушать не дам, - шутовски поклялся Славка, приложив правую руку к сердцу. И пропал. Маша не переживала. Сессия началась, все временно заняты по маковку.
Сразу по окончании сессии в её жизни случилось колоссальное ЧП. И поделиться не с кем, не к кому обратиться за помощью. Мама с папой первый раз за много лет одновременно пошли в отпуск, на радостях взяли путёвки в один из сочинских пансионатов и укатили к морю. Маргошка проводила лето в пионерском лагере. Татьяна уехала в Белоруссию. К десятой степени сестре на свадьбу. Да и не смогла бы Маша честно рассказать о случившемся ни родителям, ни подруге. Но плохо ей было очень. Она с трудом проживала день, с ещё большим трудом терпела ночные часы, заснуть не получалось. На третьи сутки в полночь раздался телефонный звонок.
- Мань, у тебя всё в порядке? - деланно-беспечным тоном спросил Славка. - Тревожно мне почему-то из-за тебя.
Маша намеревалась соврать, мол, всё "хоккей". Но, не успев поздороваться, хлюпнула носом.
- Ты плачешь? - обеспокоился он. - Что случилось?
Маша не плакала, только собиралась пустить пару слезинок. От явственно звучавшей в голосе Славки заботы внутренний барьер рухнул, и она зарыдала.
- Та-а-ак, - протянул Славка. - Понятно. Рассказать не можешь, не получается. Тогда сиди дома и жди меня, я сейчас приеду.
Маша хотела ответить, что по ночам гулять не привыкла, само собой, никуда из дома не уйдёт. И ему никуда ехать не надо. Автобусы не ходят, последняя электричка минуту назад прошла, а такси в их северном медвежьем углу и днём явление редкое. Не успела, Славка бросил трубку. Пришлось остановить солёный водопад, пройтись по квартире веником, кое-какие вещички позапихивать в шкафы, кое-где стереть пыль, помыть посуду и обследовать холодильник на предмет угощения Закревского ночной трапезой. Покончив с необходимыми делами, она села и стала ждать. Время шло, Славки не было. Нервозность в ней нарастала. Надо бы встретить человека. Стоп. Он велел сидеть дома, никуда не ходить. Разминуться можно. А она никуда и не пойдёт, возле дома на улице погуляет.
Она добросовестно кружила возле заколдованной башни и с каждым витком беспокоилась сильнее. В итоге, не выдержала, пошла к станции. Что её дёрнуло пойти туда? Она не знала. Логичнее было к автобусной остановке прогуляться. Вдруг Славка такси сумеет поймать? Или до магазина "Белгородец" дошлёпать. Оттуда почти по прямой, - весьма, надо признать, извилистой, - пешком часа полтора идти. У Славки ноги длинные, он способен и за час дорогу осилить. Нет, её тянуло к станции и всё тут. Мысль о возможности разминуться настойчиво свербела в голове. Ноги приказов не слушались, упрямо несли Машу вперёд.
Она подошла к станции удивительно вовремя. Из-под низкого, массивного железнодорожного моста, из темноты между опорами неторопливо вынырнул товарный состав. Локомотив свистнул, набирая скорость, таща за собой цепочку низких платформ с щебнем и песком. Маша подошла ближе и остановилась, провожая взглядом товарняк. Редкие фонари скудно освещали рельсы, шпалы, бурую утоптанную землю и свеженасыпанный гравий, призванный изображать откос. Зачем она пришла сюда? Славка, верно, уже добрался, ищет её, ругает за бестолковость.
Из-под моста, из глубокой темноты, только что выплюнувшей товарный состав, явилась вдруг высокая, гибкая тень. Стремительно приближалась, обретая черты Закревского.
- Ты что тут делаешь, ненормальная? Я тебе где сказал сидеть? А если пристанет урод какой-нибудь? - у Славки имелись веские основания сердиться. Время от времени к Маше действительно приставали всякие уроды. К счастью, эти приставания до сих пор благополучно для неё заканчивались.
- Не ругайся, я тебя ждала. Ты как добрался? От Ховрино по шпалам?
- Что я, заболел, по шпалам топать? Днём-то неудобно, уж тем более ночью. Я на платформе с песком доехал, а у моста спрыгнул.
- А на платформу как попал?
- На станции болтался, думал, может, какая запоздавшая электричка пойдёт. Смотрю, мимо платформа с песком едет. Я туда прыгнул и здесь сошёл, отряхнуться даже успел.
Маша представила скорость проехавшего товарняка, прыжок на гравий, и у неё от ужаса помутилось в глазах. Она невольно пошатнулась, тут же очутившись в руках у Славки, крепко прижатая к мускулистой груди.
- Никогда так больше не делай, слышишь? Иначе я умру от страха за тебя.
- Брось, Мань. Я счастливчик. Меня мои семёрки вывозят. Лучше давай, говори, что у тебя стряслось?
Запоздалый страх отступил немного. Она, продолжая утыкаться носом в тёплую грудь Закревского, где редко и сильно, очень отчётливо стучало сердце, поведала о своём ЧП.
- Глупышка ты, Мань. Это такая чепуха. Через год ты смеяться будешь, вспоминая.
- Тебе легко говорить! Не с тобой приключилось. А мне, знаешь, каково?! Я даже таблеток наглотаться хотела.
- Каких?
- Элениума.
- У тебя есть элениум? Он же только по рецептам.
- Папе год назад курс лечения назначили. Он уколы сделал, а таблетки пить не стал. У нас целых две пачки до сих пор валяются.
- Так, они ещё и просроченные! Выброси их! Поняла? Как додумалась только?! И не смей никогда на себя руку поднимать! Нет в жизни ничего, что заслуживает самоубийства. Жизнь вообще штука замечательная. Она хороша и удивительна, даже когда тебе пинки отвешивает.
- Как у тебя всё просто.
- Манька ты, Манька моя, - он легонько поцеловал её в макушку. - Совсем ты ещё девчонка. Малыш лет пяти.
- Ты у нас очень взрослый.
- Повзрослей вас всех буду. Ну, что опять сырость развела? Совсем мне рубашку промочила. Мань, тебе на самом деле очень повезло. У тебя, в отличие от других, есть я. И если с тобой случится беда или просто станет хреново, тебе будет достаточно позвонить мне и сказать об этом. Я прибегу в любое время дня и ночи, в любое место. Ну, обещаешь?
- Что обещаешь? - сглупила Маша.
- Звонить в трудные моменты?
- Да.
Они наконец тронулись с места. По-прежнему крепко обнимаясь, медленно пошли к заколдованной башне. Ночь была душистой, тёплой, цикадистой. Тени их причудливо ломались в свете редких фонарей. Шаги звучали гулко. Вокруг ни души. Вдалеке лаяли собаки. Хорошо. И они не стали заходить к Маше домой. До рассвета гуляли по дворам, делясь разной чепухой. Славка отвлекал внимание от случившейся с Машей беды, рассказывал удивительные истории, свежие анекдоты. Вдруг поведал ей об отце и своём преклонении перед ним. Короче, всячески забалтывал. И заболтал-таки. Рассвет они встретили на скамейке перед заколдованной башней. Маша сидела отплакавшаяся, усталая и тихая. Славка плашмя лежал на скамье, согнув углом длинные ноги и положив голову на колени к девушке. Он рисовал перед ней картины счастливого будущего, а она перебирала его светлые, мягкие волосы, почти не слушая. Удивлялась, что ни разу не прозвучало сакраментальное имя Алина.