Страница 84 из 100
— Сила-то какая! — воскликнул Хатан Батор, не отрывая глаз от водопада. — Смотришь, и эта сила словно бы в тебя переливается. Мы в последний раз были здесь с моим юным другом — поэтом Нацагдоржем. Он смотрел, смотрел на водопад и произнес, будто угадав мои мысли:
«К сожалению, а может быть к добру, сказки о перерождениях — всего лишь сказки. Ну а если бы можно было перерождаться после смерти, я хотел бы переродиться в этот водопад!»
Помню, я пошутил:
«Целую вечность падать и разбивать водяной лоб о базальтовые камни?..» Просто хотелось знать, как этот юноша вывернется. А он, оставаясь серьезным, сказал:
«Мне нравится, когда природа проявляет себя через свою силу: ураганы, вулканы, водопады. Астрономы говорили мне, будто наша Земля, да и Солнце, все планеты падают куда-то в пустоту. Так что падать можно по-разному. Не падать, а низвергаться, проявляя свою силу», — вот как он выразился. И я с ним согласился. И тоже захотел после смерти перевоплотиться в водопад или в такую реку, как Улан-Гол…
— А где он, ваш друг-поэт, сейчас? — спросил Щетинкин. — Мне говорили, что он был комиссаром Управления внутренних дел, Нацагдорж…
— Он занимал многие посты. Был секретарем Сухэ-Батора, секретарем Военного совета. Учился в Ленинграде, в военно-политической академии. Недавно вместе с женой направлен в Берлин, в институт журналистики. Очень талантливый человек. Он имеет право перевоплотиться в этот водопад… Сейчас ему двадцать лет. Пусть никогда не потухнет его очаг…
— Двадцать лет?.. Я, кажется, припоминаю его. Он был членом Военного совета, носил гимнастерку с петлицами и фуражку со звездою. Узколицый такой, неулыбчивый.
— Я теперь часто думаю: самое великое счастье — быть молодым. Они ведь все молодые: и Сухэ-Батор, и Чойбалсан, и Нацагдорж… В чем их достоинство? Они как-то сразу правильно поняли ход истории. Смысл жизни, по-моему, в том и состоит: правильно понять ход истории и подчинить свою энергию и всего себя этому ходу… А я даже припомнить себя не могу в двадцать лет. Кем я был в ту пору? Никем. Занимался выделкой овчин. А ты?
— Плотничал.
…Когда машина поднялась на сопку, они увидели город! Необычайный город, обнесенный высокой черной стеной.
— Монастырь Эрдэни-дзу! — сказал Максаржав. — Здесь надо остановиться.
Вдали виднелись не то снежные вершины Хангая, не то кучевые облака. В широкой долине, окаймленной невысокими горами, дрожал перегретый воздух. Среди мелкосопочника паслись белые и черные овцы. Тут повсюду виднелись стада яков, отары овец, табунки верблюдов.
Это был самый старый и самый крупный монастырь в Монголии. Колыбель ламаистской религии. Его главный храм возвели на месте древней столицы монгольских ханов Каракорума.
Щетинкина поразили своей мощью высокие, выкрашенные в черный цвет и облицованные кирпичом крепостные стены монастыря. Стену прерывали внушительные, ступенчатые, сахарно-белые башни — субурганы, напоминающие шахматные фигуры. Субурганов было не меньше сотни, а может быть, и больше. От них веяло холодом и бесстрастием.
Въехали через ворота во двор, где находились десятки храмов и сотни монашеских домиков.
Машину сразу же окружили ламы в желтых шапочках. Позабыв о положенной им сдержанности, оживленно загалдели, обрадованные неожиданному развлечению.
Появился настоятель, массивный лысый старик в желтом халате и красной накидке.
Оказывается, они с Максаржавом давно знали друг друга.
Настоятель вызвался показать гостям свое монастырское «хозяйство». Он вел себя независимо, приезд военного министра не испугал его. Узнав, что Максаржав направляется в Худжиртэ, несколько оживился, стал давать советы.
Храмы были большие и маленькие, внутри помещений полки по стенам, на полках стояли бронзовые статуэтки бурханов разной величины — от крошечного божка до весьма крупных бюстов Будд, — лежали священные книги, культовые принадлежности. Повсюду висели красочные полотнища с изображением богдисатв. Тускло поблескивали медные молитвенные барабаны с выпуклыми буквами молитв на них. Такие же барабаны, только из бараньих шкур, с наклеенными на них молитвами, были приделаны у стен монастырей, под специальными навесами, это для простых аратов. Сколько раз повернется барабан (конечно, за соответствующую плату), столько раз молитва считается произнесенной и идущей к богу.
Настоятель Эрдэни-дзу Тумэн-багша слыл аскетом. Но национальный герой Монголии Хатан Батор — не просто гость, а почетный гость, и его надлежало встречать, соблюдая ритуал. Щетинкин видел, как настоятель приветствовал при встрече Хатан Батора: поднял свою грузную фигуру, протянул обе руки, повернутые по обычаю вверх ладонями.
Вначале пили чай с маслом, солонцами, с поджаренным пшеном для вкуса, с молоком; потом монахи-служки подали «белую пищу»: толстый слой пенок — урум, спрессованный творог — хуруд, сушеный творог — арул, монгольский сыр — и всего не перечесть. Перед Максаржавом и Щетинкиным поставили узорные серебряные чаши с молочными продуктами, уложенными затейливой горкой.
Петр Ефимович уже знал: когда Хатан Батор дотрагивается до угощения правой рукой, поддерживая ее у локтя или у кисти левой, то тем самым как бы свидетельствует — еда вкусная, премного благодарен. Этой наукой Щетинкин овладел без особого труда. Во время еды и питья разговор не велся. Был подан традиционный массивный бараний крестец с жирным курдюком. Максаржав с невозмутимым видом деловито отрезал от поданного ему крестца длинные ломтики мяса и раздавал куски всем сидящим за столом.
В серебряных пиалах, поставленных на голубые шелковые платки счастья — хадаки, подали молочное вино. Тут тоже имелась своя церемония. Подавал сам настоятель.
Только после сытного обеда завязался разговор.
— Намсарай, несмотря на трудные времена, не оставляет ваш монастырь своим вниманием, — сказал Максаржав. Намсарай, как уже знал Щетинкин, считался богом богатства, и Хатан Батор намекал, что Эрдэни-дзу продолжает процветать. — Но главное богатство Эрдэни-дзу, — продолжал он, — не тучные стада и отары овец, не табуны коней, которые, как доводилось слышать, у вас выгодно закупает китайская фирма Да Шинху, — при этих словах настоятель нахмурился, — а бесценнейшие сокровища религии: священные книги, статуи и картины великого Ундур-гэгэна Дзанабадзара, скульптуры главного алтаря…
Тень отчужденности постепенно сошла с лица настоятеля. Он перестал перебирать янтарные четки.
— Святейший хубилган! Надо строго следить, чтобы враги государства и желтой религии не растащили эти сокровища! — строго сказал Хатан Батор. — Особенно постыдно, когда книги и золотые бурханы продают иностранцам и заграничным фирмам.
Настоятель согласно кивал головой.
А Щетинкину вдруг показалось неправдоподобным, что сидит он в одной компании с тучным ламой, и лама тот — выходец из далекого Тибета, известный на всю Центральную Азию предсказатель-астролог. Вот уж подлинно: нужда заставит есть калачи…
— Я много слышал о буддийской энциклопедии человеческих познаний — Данджуре и Ганджуре, — продолжал свою речь Хатан Батор, — и хотел бы взглянуть на рукописи. Мне говорили, будто они перевезены из Да-Хурэ в Эрдэни-дзу.
Настоятель молитвенно сложил руки, коснулся ими лба. Его одутловатое лицо было невозмутимо.
— Этих великих божественных книг нет в моем монастыре, — твердо заявил он. — И никогда не было. Вас ввели в заблуждение, великий Хатан Батор чин-ван. Их следует искать в другом месте. Где? Не знаю.
Посожалев, что, по всей видимости, ему так и не доведется при жизни взглянуть на это чудо древней монгольской каллиграфии, Максаржав поднялся.
— Нам пора, святейший хубилган. Прощайте.
Уже в машине Щетинкин спросил:
— Говорили с ним о каких-то ценных книгах, он отказался показать их? Это очень важно?
— Очень. Ганджур и Данджур — сокровища монгольской культуры. Есть письмо от ваших ученых в адрес монгольского правительства. Книги надо найти. Вернемся в Улан-Батор — Чимид введет тебя в курс дела. Сейчас я по собственной воле провел глубокую разведку. Судя по всему, настоятель говорит правду: книг здесь нет. Но проверить не мешает. Жаль будет, если их ловкие люди переправят за границу.