Страница 81 из 100
Теперь Федор Боганов оказался в Харбине. Здесь он близко познакомился с японским разведчиком Кодамой. Кодама был только звеном в шпионской цепочке, которая протягивалась в Харбин из Токио.
Кодама поручил Боганову установить связь со всеми бандами, действовавшими на территории Сибири, снабдить их инструкциями.
— Я понимаю, вы хотите уничтожить Щетинкина, — говорил Кодама. — Очень хорошо. Но прежде всего вы обязаны связаться с повстанцами. Они должны понять, что, только объединившись, они смогут стать серьезной политической силой. А они занимаются грабежом…
Боганов согласно кивал, но про себя думал, что главное все-таки — убить Щетинкина. В дорогу Боганов отправился не один: небольшой, но хорошо вооруженный отряд должен был пробиться на советскую территорию любой ценой. Дальше придется пробираться одному до заброшенной избушки. Там должен ждать верный человек.
К счастью, все обошлось без стрельбы. Под покровом темноты отряд перешел границу. Боганов попрощался с офицером и уверенно двинулся в путь. Он хорошо знал эту низкую бревенчатую избушку, возле которой находилась продуктовая клеть, приспособленная на толстом прямом дереве. Правда, он боялся засады, а потому, оказавшись неподалеку от избушки, затаился и выжидал целые сутки. Ничего подозрительного не было. Слава богу, все обошлось. На вторые сутки возле избушки показался сгорбленный старик. Боганов его окликнул. Старика Боганов узнал: это был известный скотопромышленник Потапов. Его считали помешанным, а потому не трогали. Ведь во время революции и гражданской войны он полностью разорился. Сомневаться в его надежности Боганову не приходилось.
— Я проведу вас к Зимину, — сказал старик Боганову. — Но нужна крайняя осторожность.
И старик Потапов, и заброшенная сторожка вот уже несколько лет находились под наблюдением пограничников. Особый интерес проявлял к Потапову Щетинкин.
— Это лютый враг, глаз с него не спускать, — предупредил он. — Несомненно, связан с бандитами. Мы должны напасть на их след. Он притворяется сумасшедшим. На то свинье дано рыло, чтоб оно рыло.
Теперь представлялся прекрасный случай убедиться в связи бандитов с закордоньем, с японской военщиной.
— Боганова не трогать, — распорядился Петр Ефимович. — Этот фрукт пожаловал, по-видимому, с важным заданием, и мы должны все выяснить…
Вскоре цель визита Боганова стала ясна Щетинкину. Отдельные банды, которые были в силу своей малочисленности неуловимы, могли объединиться в большой отряд и наносить серьезный урон. Их нужно немедленно уничтожить, а вожаков схватить.
— Прежде чем объединиться, вожаки должны где-то собраться на совещание, — сказал Щетинкин начальнику погранотряда. — Тут их и хватай. Где они соберутся? Ну, это я беру на себя. Ах, Федор Боганов, хоть и отрастил ты бороду, а ума не нажил… — И он весело подмигнул начальнику погранотряда.
Щетинкин очень хорошо знал провинциальную психологию вожаков подобных банд: ведь ему много лет приходилось вести с ними борьбу, вводить их в заблуждение, заманивать. Каждый из них мнит себя чуть ли не исторической личностью. Конечно же, соберутся они не в тайге, не на какой-нибудь заимке, а обязательно в крупном населенном пункте, будут бесконечно долго торговаться с японским агентом и между собой, и каждый станет претендовать на роль атамана. А потом перепьются и подерутся или перестреляются.
И все-таки в Песчанку, где должно было проходить совещание главарей, он стянул крупные силы.
В два часа ночи пограничники окружили дом, где собрались главари. Когда наблюдатели бандитов были бесшумно убраны, Щетинкин постучал плетью по ставням и крикнул:
— Федька Боганов, выходи! Не выйдешь — под расстрел угодишь. Это я, Щетинкин! За мной ведь пришел, Я тут.
Бандиты переполошились. В ответ раздалось несколько выстрелов.
— Бросьте дурака валять, — спокойно сказал Щетинкин. — Вы окружены и долго не продержитесь. Помните о правосудии…
То ли бандиты поняли, что сопротивляться бесполезно, то ли на них подействовал хладнокровный голос Щетинкина, но они открыли двери и вытолкнули дрожащего Боганова.
— Ну вот, Федор, и повстречались, — сказал Щетинкин. — Живучий ты, оказывается.
А сколько было подобных историй! Но они как-то естественно вплетались в биографию Щетинкина. Ведь враги остались все те же, с кем приходилось воевать, и места все те же — сибирские, дальневосточные. Только времена изменились. У Советского Союза появились четкие границы. И империалистам теперь уже приходится считаться с молодым социалистическим государством. После длительных переговоров в январе двадцать пятого года между Советским Союзом и Японией была подписана конвенция об основных принципах взаимоотношений; СССР стремился к укреплению мира на Дальнем Востоке. По конвенции Япония давала обязательство не держать своих войск на территории Маньчжурии, не строить военные сооружения и укрепления на Южном Сахалине и на прилегающих к нему островах. Это была крупная дипломатическая победа, и Щетинкин ликовал. Он, разумеется, предвидел, что провокации будут продолжаться, так как доверять империалистам на слово нельзя, и все же Советское государство раз и навсегда укрепилось на Дальнем Востоке, окрепло.
Началась полоса признания СССР: Англия, Италия, Дания, Норвегия, Мексика и другие государства. Советско-японская концессия как бы завершала важный этап борьбы Советской державы за нормализацию отношений с крупнейшими капиталистическими странами.
За целый ряд смелых операций на границе Петр Ефимович Щетинкин был удостоен звания почетного чекиста. В Правительственной грамоте было записано:
«От Коллегии ГПУ товарищу Щетинкину Петру Ефимовичу. За беспощадную борьбу с контрреволюцией выдан нагрудный знак № 175. Председатель: Ф. ДЗЕРЖИНСКИЙ».
2
С неослабевающим интересом следил Петр Ефимович за тем, что происходит в Монголии, где остались близкие его сердцу люди.
В тысяча девятьсот двадцать пятом году правительство Советского Союза, учитывая то, что демократический строй в МНР укрепился, что улучшилось международное положение этой страны, вывело свои войска из Монголии[10].
Но классовая борьба в Монголии не затихала. Здесь сохранились феодалы, крупные ламы, и они при поддержке иностранных ростовщиков устраивали мятежи, убивали руководителей Народно-революционной партии и правительства. Особенно активизировалась японская агентура; стараясь привлечь аратские массы на свою сторону, она повсюду проповедовала реакционную националистическую идею панмонголизма.
Лидер японской военщины генерал Танака, руководитель японской интервенции на советском Дальнем Востоке, призывал к политике «крови и железа». Он считал, что нужно немедленно захватить Маньчжурию, Монголию, Китай. Войну с Советским Союзом Танака считал крайне необходимой.
В этой обстановке монгольское правительство в тысяча девятьсот двадцать шестом году обратилось к Советскому правительству с просьбой командировать в Монголию для укрепления обороны страны Петра Ефимовича Щетинкина.
Щетинкин со всей семьей выехал в Монголию. Он испытывал горделивое чувство от мысли, что монгольское правительство пригласило именно его, Щетинкина, в качестве инструктора Государственной внутренней охраны (ГВО).
Жалел, что в спешке не смог проститься с Рокоссовским. По телефону ответили: товарищ Рокоссовский находится в командировке.
И вот, все в той же Кяхте, на границе, первого июля 1926 года произошла встреча, которая развеселила Петра Ефимовича.
На пограничном пункте он увидел Рокоссовского! Высокий, красивый и внешне спокойный, Константин Константинович щурился от яркого солнца и меланхолично хлестал себя прутиком по сапогу. Заметив Щетинкина, явно удивился и быстро пошел ему навстречу.
— Как вы-то очутились в этих краях, Петр Ефимович? — вместо приветствия спросил он.
— А вы?.. Звонил вам, сказали, вы в командировке, но не предполагал вас здесь встретить. Я ведь со всем семейством еду в Монголию, к новому месту службы. Жалел, что не смог с вами проститься.
10
Войска, как известно, были введены туда в 1921 году по просьбе монгольского народного правительства Сухэ-Батора.